Центр вектор лихорадка эбола
Обновлено: 24.04.2024
Бесперспективная версия
Ликвидая лаборатории Чепурнова
Наиболее перспектитвной версией стала первая – о ликвидации конкурирующей научной школы. При этом подразумевалось, что конкурентом выступают зарубежные исследовательские центры вирусологии.
В ходе расследования было установлено, что история с закрытием лаборатории выглядит несколько иначе. По словам бывшего руководителя лаборатории Александра Чепурнова, через два месяца после назначения Дроздова директором, ему пришел приказ о сдаче материала в хранилище, а еще через два дня – приказ о ликвидации лаборатории. По словам очевидцев, присутствовавших на ученом совете, Александр Чепурнов спросил Дроздова о причинах ликвидации и о том, почему он с ним не встретился. На это Дроздов сказал, что ему достаточно мнения двух его заместителей.
По словам Сергеева, Чепурнов не имел права на работу с инфекционными агентами, постоянно нарушал технику безопасности. Это, по мнению Сергеева, в итоге привело к гибели сотрудницы лаборатории Антонины Пресняковой в 2004 году. Она укололась шприцем и заболела лихорадкой Эбола. Кроме того, Сергеев утверждает, что за 10 лет работы лаборатории особо опасных вирусных инфекций ее коллектив не сумел разработать ни диагностикума, ни вакцины, ни профилактических средств против вируса Эбола.
Выводы:
С 1979 по 1989 год в Советском Союзе проводились широкомасштабные испытания аэрозолей, содержащих Bacillus thuringiensis — совершенно безвредные микроорганизмы. Их распылили с гражданского самолета в районе Новосибирска. Подобные эксперименты проводились на военном испытательном полигоне возле городка Нукус в автономной республике Каракалпакии, а также на Кавказе. Еще один безвредный вид бактерий, Senatia marcescens, использовался во время испытаний, проводившихся специалистами Института биологического приборостроения в Московском метрополитене в 1980 году.
По словам Чепурнова, Канатжан Алибеков в своей книге утверждал, что в Кольцове делают химеру из оспы и Эбола. При разработке рекомбинантной вакцины мы, действительно, взяли вирус оспы-вакцины и встроили в него один, а потом второй ген вируса Эбола. Они не обеспечивали защиты, но работы были опубликованы. У оспы высокая кантагеозность (передача от человека к человеку). Но Эбола никогда не рассматривалась, как боевой вирус, - утверждает Александр Чепурнов.
История вируса и борьбы с ним
1967 год. Партия обезьян из Уганды была доставлена в исследовательские центры Белграда, Франкфурта и Марбурга. Вскоре после начала исследований некоторые ученые заболели и умерли. В институте вирусологии Университета Филиппа города Марбург был выделен возбудитель болезни, получивший название – вирус Марбург. Форма вируса дала название новому семейству – филовирусы (от латинского filium — нить).
В той эпидемии летальность составила 27 процентов от всех инфицированных. При передаче вируса человека к человеку заканчивались выздоровлением для тех, кто был заражен от человека.
Фото: Dr. Erskine Palmer, Russell Regnery, Dr. Erskine Palmer / CDC
1976 год. Одновременно в Судане и Республике Конго (тогда — Заире) произошли вспышки неизвестного заболевания. Большинство заболевших умерло. В ходе исследований был выделен вирус, который морфологически был похож на вирус Марбург. Возбудитель инфекции получил название вируса Эбола по имени реки в Заире, недалеко от деревни Ямбуку, где зафиксировали эпидемию.
Микробиолог Синтия Голдсмит, сотрудница лаборатории Центра по контролю и профилактике заболеваний США, с помощью просвечивающего электронного микроскопа воспроизвела ультраструктурную морфологию вируса Эбола
Изображение: Cynthia Goldsmith / CDC / Reuters
Из заболевших 284 человек в Судане умерли 151 (53 процента), в Заире заболело 318, а умерло 280 (88 процентов). Отличия в уровне летальности и в некоторых других биологических свойствах позволило выделить два подвида: Эбола-Судан и Эбола-Заир.
Позднее в Африке было выявлено еще два подвида вируса Эбола: Бундибуджи (летальность — 51 процент) и Тай Форест, ранее именовавшийся Кот-д'Ивуар, от инфицирования которым единственный заболевший выжил.
Апрель 1988 года. Во время работы с морскими свинками пострадал руководитель лаборатории, в которой исследовали вирус Марбург, Николай Устинов. 30 апреля ученый умер. Во время болезни он вел дневник, чтобы оставить коллегам свидетельства течения болезни. Информация об этом случае до сих пор засекречена.
Фото из личного архива Александра Алексеевича Чепурнова
Фото: личный архив Александра Чепурнова.
Международный научно-технический центр был учрежден в ноябре 1992 года в Москве Международным Соглашением для реализации программы по нераспространению. Цель организации – содействие переориентации советских оборонных учёных на мирную тематику. МНТЦ координирует усилия ряда правительственных и международных организаций, а также частных компаний, предоставляя бывшим “оружейным” ученым из России и других стран СНГ возможности для ведения научно-технической деятельности в гражданских областях. Сторонами МНТЦ являются США, Европейский Союз, Япония, Норвегия и Южная Корея (Финансирующие стороны), а также Россия, Армения, Беларусь, Грузия, Казахстан, Республика Кыргызстан и Таджикистан (Стороны-реципиенты). Деятельность МНТЦ можно разделить на две основные категории: исследовательские проекты, в рамках которых бывшие “оружейные” ученые и специалисты занимаются научно-техническими исследованиями, и программы поддержки, способствующие интеграции бывших “оружейных” ученых в международное сообщество, такие как программа поддержки коммерциализации, программа повышения профессиональной квалификации, организация семинаров. В рамках проектов и программ МНТЦ получили поддержку более 60000 “оружейных” ученых и специалистов из 765 научно-исследовательских институтов России и СНГ.
ОБЩИЕ ВЫВОДЫ:
Таким образом следует признать, что расследование следует продолжить в другом формате и в историческом ракурсе.
НОВОСИБИРСК, 1 февраля. /ТАСС/. Специалисты новосибирского Центра вирусологии и биотехнологии "Вектор" завершили испытания вакцины против лихорадки Эбола, эпидемия которой несколько лет назад унесла около 11 тыс. жизней в Африке. Об этом сообщил в пятницу в пресс-центре ТАСС глава наукограда Кольцово под Новосибирском, где расположен "Вектор", Николай Красников.
"В этом году наши ученые завершили клинические испытания вакцины против Эболы. Она теперь готова к применению", - сказал Красников.
Лихорадка Эбола впервые зафиксирована в 1976 году в Заире (ныне Демократическая Республика Конго, ДРК) в селении на берегу реки Эбола, откуда и получила название. Вызываемое вирусом заболевание характеризуется высокой летальностью и быстрым распространением - так, например, опасны могут быть трупы заболевших. Эпидемия лихорадки несколько лет назад унесла тысячи жизней в Африке.
Последняя крупная вспышка болезни, вызванной вирусом Эбола, началась в декабре 2013 году в Гвинее и быстро перекинулась на соседние Сьерра-Леоне и Либерию. Случаи заболевания были зафиксированы в Мали, Нигерии, Сенегале, Испании, Великобритании, Италии и США. Эпидемия приняла масштабы международной гуманитарной катастрофы, и, по данным ВОЗ, с начала эпидемии умерли более 11 тыс. человек, свыше 28,5 тыс. - заразились. Важную роль в борьбе с лихорадкой сыграли российские врачи и ученые, в 2017 году сообщалось, что вакцина против Эболы разработана новосибирским научным центром "Вектор".
Центр вирусологии и биотехнологии "Вектор", основанный в 1974 году, является одним из крупнейших в мире. Первоначально он изучал возбудителей смертельно опасных болезней, таких как сибирская язва и туляремия, для создания на их основе биологического оружия. Сейчас "Вектор" занимается разработкой средств диагностики и лечения инфекционных болезней. Специалисты центра, в частности, разрабатывают вакцины против свиного гриппа, ВИЧ- инфекции и лихорадки Эбола.
5 мая 2004 г. в Государственном научном центре “Вектор” (известном на весь мир хранилище смертоносных вирусов под Новосибирском) лаборантка нечаянно уколола левую ладонь иглой шприца. И вскоре сгорела от болезни Эбола — страшной африканской лихорадки. Об этой трагедии, а также о предпринятых мерах безопасности широко сообщали информагентства. Но мало кто знает, что ровно за два дня до этого, в ночь на 3 мая, в Подмосковье от такого же “профессионального” заражения умерла другая женщина. Галина Болдырева работала с опасными инфекциями в аналогичном научном центре в поселке Оболенск Серпуховского района (это меньше чем за сотню километров от Москвы). И ее гибель сразу засекретили.
Так что же произошло в закрытом еще недавно Оболенске? Об этом — сегодняшнее расследование “МК”.
Разница между “Вектором” и Государственным научным центром прикладной микробиологии в Оболенске невелика. В одном центре занимаются вирусами, в другом — бактериями. Вот, пожалуй, и все. В хранилище “Вектора” “спят” анабиозным сном вирусы геморрагических лихорадок вроде Эбола или Марбурга; там хранится одна из двух официально разрешенных мировых коллекций натуральной оспы; есть штаммы СПИДа, вирус атипичной пневмонии.
Оболенске (он назван так в честь бывшего имения князей Оболенских) заперто около 3,5 тыс. штаммов бактерий: чумы, сибирской язвы, туляремии, сапа, мелиоидоза, “болезни легионеров”, туберкулеза и прочих смертельных врагов человечества.
И “Вектор”, и Оболенск достались России в наследство от “холодной войны”. Оба были островками “чумного архипелага” — сверхсекретного объединения “Биопрепарат”. Тайну “Биопрепарата” только в 1989 г. раскрыл британской разведке перебежчик из СССР, микробиолог Владимир Пасечник (который загадочно погиб в 2001 г.) — там готовились к биологической войне. Разрабатывали боевые штаммы микробов и учились распылять их над городами противника. То есть работали над созданием мощнейшего биологического оружия. У одних лабораторий была мирная тематика, а другие, военные, трудились под их прикрытием.
Насколько опасны были эти исследования “двойного назначения”? В Оболенске смертельных случаев, как рассказали мне его сотрудники (а все они соглашались общаться только на условиях анонимности), никогда прежде не было. На “Векторе” же в прошлом произошли еще как минимум две трагедии, и обе связаны с африканским вирусом Марбурга.
Интересно то, как вирус попал под Новосибирск. Есть сведения, что его добыли наши разведчики в германском городе Марбурге (земля Гессен). Они тайно раскопали могилы немецких ученых, работавших над вакциной от него и умерших от инфекции. Вирус доставили на “Вектор” и стали изучать. А уже в апреле 1988 г. от него погиб микробиолог Устинов. Тогда из тканей погибшего извлекли мутировавший вирус и назвали по первой букве фамилии ученого — U. Утверждают, что на основе вируса U в СССР успели создать боевой штамм. А в 1990 г. вирусом U заразился еще один сотрудник “Вектора” — он выжил, но стал инвалидом.
Странная простуда
Трудно поверить, но единственное, что удалось достоверно установить высокой комиссии, расследовавшей смерть старшего лаборанта ГНЦ ПМ в Оболенске Галины Болдыревой, — это то, что она погибла от “острого сапа септикопиемической формы”, которым заразилась во время работы.
По правилам, которые должны соблюдаться при работе с патогенными (с греческого “вызывающий болезнь”. — Авт.) материалами, перед входом в лабораторную зону обязателен медосмотр: сотруднику измеряют температуру, осматривают кожу и слизистые, задают вопросы о самочувствии. С царапинами, порезами на руках не пропустят. А после работы в Зоне нужно выдержать две недели обсервации (наблюдения): каждый день показываться врачу и сообщать, не поднялась ли температура.
Мои собеседники в ГНЦ ПМ вспоминали, что в советское время люди не имели права даже уехать в отпуск, пока не истекут обязательные две недели. А если человек вдруг заболевал, его клали в изолированный от внешнего мира бокс, прямо на территории института.
Удивительно, но в случае с 59-летней Галиной Ивановной, опытнейшим лаборантом-микробиологом с более чем 20-летним стажем, все получилось так, словно эти инструкции были написаны только вчера и их еще не успели вызубрить наизусть. В последний раз с активными материалами Болдырева работала в Зоне 13—15 апреля прошлого года. 20-го она неважно себя почувствовала. А 21-го не вышла на работу — позвонила начальству и сказала, что, наверное, простыла во время субботника.
Галина Ивановна температурила уже целую неделю, когда ее по направлению простого участкового терапевта положили наконец в инфекционное отделение обычной горбольницы подмосковного Протвина — с подозрением на пневмонию. Вместо того чтобы немедленно, при первых же подозрительных симптомах, “запереть” в специзоляторе на территории Первого корпуса ГНЦ. Как это предписано инструкцией и как неукоснительно выполнялось прежде.
Сделанный в тот же день рентген грудной клетки пневмонию не подтвердил: легкие были чистыми. Тогда больной сбили жар и стали лечить от ОРВИ и шейно-грудного радикулита, укреплять организм с помощью иммуномодуляторов.
— Почему ее не положили в специзолятор? Да он у нас давно не работает. — пожала плечами коллега Галины Ивановны.
Впрочем, руководство научного центра, к которому я обратилась с тем же вопросом, заверило, что этот изолятор на двух пациентов никто не закрывал и что, если там окажется больной, его будут лечить прикрепленные инфекционисты из медсанчасти поселка.
Но даже если пациент из Оболенска попадает в “цивильную” больницу (такое иногда допускается), для него все равно существует особая процедура — надо обязательно предупредить лечащего врача о том, где работает больной. Опытный врач-инфекционист смог бы распознать сап за высокой температурой, стоматитом и другими болячками. Если бы диагноз был поставлен правильно, Галину Ивановну не пичкали бы почем зря иммуномодуляторами, которые только пробили брешь в ее иммунной системе.
Дальше начались совсем уж невразумительные странности: Болдыреву перевели. в неврологическое отделение Протвинской горбольницы. Днем 2 мая у Галины Ивановны резко ухудшилось самочувствие, и ее увезли в реанимацию.
А в ночь на 3-е она умерла от отека легких. Врачи выходили из реанимационного отделения с опрокинутыми лицами — такого они не ожидали. Рентген показал, что легкие, которые у нее совсем недавно были чистыми, практически сгнили.
Самое обидное, что сап сегодня прекрасно вылечивают.
Похороны отложить
Выполняя обязанности старшего лаборанта (зарплата — около 1000 руб.), Галина Болдырева работала еще сразу по четырем международным проектам. Получала за это — страшно сказать! — аж 200 долларов. Один из проектов назывался “Исследование эффективности лечения экспериментальной сапной инфекции”.
— Чтобы люди не разбежались, им было предложено работать по 18 часов. При такой нагрузке трудно соблюдать осторожность. Как водителю “маршрутки” — там подрезал, там немножко нарушил. А работа монотонная, однообразная, требует большой точности, — говорили мне в оболенском центре.
Галине Ивановне приходилось работать на износ. Из Протвина, где она жила, в Оболенск выезжала около семи утра в битком набитом автобусе. Затем душ, переодевание, медосмотр, вход в Зону. И очень ответственная работа — нельзя схалтурить и, не дай бог, уколоться!
Болдырева была опытным микробиологом. Ей приходилось работать и с куда более опасными инфекциями, чем сап.
— Когда она позвонила, что простыла, все успокоились: сотрудники здоровы, аварий не было, — рассказал замдиректора по науке Владимир Волков. — И вдруг 4 мая докладывают, что Болдырева умерла в реанимации и что родные просят транспорт, чтобы ее привезти, и место на кладбище. А она две недели работала в Зоне! Мы сразу сообщили в Госэпиднадзор и в вышестоящие организации. Тут же пришел факс от заместителя главного санитарного врача: похороны отложить, ждать специальную комиссию.
Комиссия установила, что имел место факт именно профессионального заражения. Виноватой в первую очередь признали саму погибшую. А во вторую очередь — замдиректора по науке, начальника отдела контроля биологической безопасности и другое институтское начальство. Каждый получил по выговору за халатность.
— Я был обязан организовать обследование и доставить Болдыреву в медизолятор, — не отрицает вины Владимир Волков. — Знали, что она в больнице, но не настояли, чтобы ее забрали сюда. И не направили к ней опытного инфекциониста. Мы виноваты, что доверились, казалось бы, опытному человеку. Тем более ее собственный сын в этой же системе работает. (Сын Галины Ивановны — замначальника местной СЭС. — Авт.)
Уже в больнице, говорят, ее расспрашивали дети: “Мам, ты не могла заразиться тем, с чем ты работаешь, — уколоть руку, порезаться?” — “Что вы, я же все понимаю. Ничего такого не было”, — отвечала мать.
Случайный контакт
То, что две трагедии — подмосковная и новосибирская — произошли подряд, одна за другой, не более чем совпадение. Но коллеги Галины Ивановны, под страшным секретом рассказывая мне детали “своей” истории, то и дело сравнивали свой институт с “Вектором”:
— Там-то все правильно сделали. А у нас — ну просто не-про-фес-си-онально!
Как же было на “Векторе”?
5 мая 2004 г. 46-летняя лаборантка отдела особо опасных вирусных инфекций Антонина Преснякова ушла на работу в хорошем настроении. Ей предстояло делать инъекции морским свинкам, зараженным вирусом Эбола (1-й класс опасности, смертность достигает 90%). Больше лаборантка домой не вернулась. “Нам позвонили и сообщили, что с ней произошел несчастный случай, она в больнице, но навещать ее пока нельзя”, — рассказала ее дочь Наташа.
Преснякову изолировали в бункере, имеющем максимальную степень биологической защиты. Ее консультировали лучшие специалисты Минздрава. Правда, спасти ее все равно не удалось. Умершую обработали специальными препаратами и похоронили в закрытом цинковом гробу, близким не разрешили подходить к гробу и дотрагиваться до тела.
В Оболенске все произошло иначе.
Точной даты, когда Галина Болдырева заразилась сапной палочкой, так и не узнали. Во время опытов на золотистых хомячках и мышках в апреле 2004 г.? Возможно. Год назад? Пять лет назад? Не исключено.
Как именно заразилась? Не ясно — комиссия даже этого не установила.
— Ну, она могла сап носить в себе. Могла получить его раньше, — предполагает Владимир Яковлевич. — А могла уже после опытов, во время уборки покопаться в грязном ведре, где в дезрастворе лежала лабораторная посуда. Перчатки размокли, а на руках была какая-нибудь потертость.
По словам замдиректора, заразиться непосредственно в Зоне довольно трудно: все манипуляции проводятся в особом радиоизотопном шкафу, прикрытом специальными шторками. Помимо того, что сотрудники работают в индивидуальных перчатках и очках, защищающих пол-лица, шкаф оборудован еще рукавными перчатками — в них руки вставляются снаружи. Комната и весь этаж находятся под разряжением (это значит, что вентиляторы отсасывают воздух из помещения и гонят его через фильтры по замкнутому циклу). Диаграммы работы вентсистем показали, что отключений не было.
Но многие все равно подозревают, что возможной причиной трагедии была тщательно скрываемая неисправность системы фильтров в Зоне. Другие поговаривают, что и вещи лаборантки сожгли в специальной институтской печке не просто по инструкции, а ради того, чтобы скрыть обстоятельства ее смерти.
Такие слухи обычно появляются тогда, когда одна версия противоречит другой и их слишком много. Как бы то ни было, за всю историю Оболенска гибель лаборантки Болдыревой — это первая смерть от профессионального заражения. И кстати, с мая прошлого года работы с опасными материалами в институте вообще приостановили, а местная прокуратура, которая сначала решила не возбуждать уголовное дело, недавно направила в ГНЦ ПМ новый запрос.
Факт смерти Болдыревой не удалось скрыть еще и потому, что к узкому кругу ее посвященных коллег неожиданно прибавилось энное число людей, не имеющих никакого отношения к микробиологии, но по случайности оказавшихся в протвинской больнице вместе с Болдыревой. Когда — после ее смерти — сапную инфекцию наконец-то определили, сразу бросились выявлять всех, кто с лаборанткой контактировал — ведь зараза страшная! Таковых набралось около 80 человек. Правда, потом их число уменьшили до двух десятков.
Их понаблюдали и предложили сделать специфические прививки. То есть пролечили по жесткой схеме эпидемического заболевания. А это тот еще удар по организму! У людей появилась куча осложнений. После этого из Протвина полетели жалобы губернатору Громову — мол, пострадали ни за что ни про что. Действительно — все равно как кирпич на голову свалился.
К счастью, больше никто не заболел.
Заложники заграничных грантов
Большие заработки в Оболенске кончились вместе с военными исследованиями.
— Денег нет — ни на охрану, ни на зарплату, ни на поддержание банка бактерий. Ни на что! — вздыхали мои собеседники.
Научный сотрудник здесь получает 1350 руб., ведущий — 1500 руб., лаборант — меньше 1000. Бюджетных денег хватает на зарплату и реактивы, а вот на электроэнергию — уже нет. Тут надо сказать, что сердце центра, Первый корпус, где сосредоточены лаборатории и хранятся бактерии, построен совершенно “по-советски”: технические системы огромного бетонно-стеклянного 9-этажного здания в 37 тыс. кв. метров сжирают прорву электроэнергии. Так накопился многолетний долг перед Мосэнерго. Энергетики даже пробовали с шумом прорваться на территорию охраняемого объекта, чтобы обесточить корпуса, но ничего у них не вышло. Впрочем, чтобы поддерживать коллекцию бактерий в жизнеспособном состоянии, ток нужен круглые сутки. Не говоря уж о том, что коммуникации в жилой поселок идут через институт и в случае отключения обесточили бы и весь поселок.
Сейчас центром прикладной микробиологии рулит внешний управляющий. Уже третий по счету. Внешнее управление назначено, чтобы расплатиться с долгами, для чего распродаются оборудование и десятки лишних корпусов. Но отчаявшиеся сотрудники считают, что на их поле идет чужая игра.
— Нас банкротят специально! — уверяли меня. — Институт хотят убрать, чтобы построить на его месте фармацевтический завод.
А может, это и к лучшему? К чему в Подмосковье бактерии разводить? Бог с ней, с коллекцией, раз уж она такая опасная. А взамен построить, как кто-то предложил в шутку, шоколадную фабрику.
— Что вы! — пугаются ученые. — Наши исследования очень важны. Например, они помогают понять, почему препараты, с помощью которых еще вчера успешно лечили инфекционные болезни, сегодня неэффективны. А вы знаете, что именно у нас создали генно-инженерный инсулин, который не хуже того, что Россия закупает за рубежом?
С нового года ГНЦ ПМ так же, как и остальные 57 государственных научных центров страны, прекратили финансировать по старым схемам. Это и есть давно обещанное сокращение научных учреждений: обещали, что примерно из 2000 оставят “в живых” 10%. Проще говоря, бюджетных денег лучше не ждать. А тут еще разговоры о банкротстве, об отзыве лицензии в связи со смертью Болдыревой.
Правда, 17 января центр все-таки внесли в список учреждений противочумной системы РФ, и в этом качестве он, вероятно, будет продолжать получать что-нибудь из бюджета. Но люди чувствуют себя как на качелях: то ли к сердцу прижмут, то ли к черту пошлют.
Оболенск и жив-то пока еще лишь за счет западных грантов на исследования. Во время моего приезда весь центр гудел, обсуждая новацию начальства — ввести некий “сквозной график” зарплат: если сотрудник часть дней работает по грантам, бюджетной зарплаты за эти дни ему не выдавать. Хотя рядовым исполнителям, как Галине Болдыревой, от грантов перепадает совсем немного.
Эти гранты, считают микробиологи, которые еще недавно были “пожизненно невыездными”, им дают больше для того, чтобы они от нищеты не соблазнились продать свои знания в “нежелательные руки”. Ведь местные экстрапрофессионалы влегкую составят любой смертельный коктейль под заказ террористов. Говорят, даже одиночка легко изготовит нужное количество возбудителя, скажем, сибирской язвы, чтобы поставить на колени огромный город. Для этого ему потребуется лишь небольшое помещение и простое оборудование. Не зря ведь Всемирная организация здравоохранения обсуждала вопрос, как застраховаться от использования террористами биологических веществ.
Человеческий фактор
А еще местные жители пугают друг друга рассказами, что ГНЦ ПМ якобы значится в некоем “списке террористов” — как потенциальная цель.
Легко ли проникнуть к сердцу центра — первому корпусу? Я решила испытать это на себе. Ведь снаружи все выглядит куда как простенько — ни рядов колючей проволоки, ни вооруженных нарядов, охраняющих подступы к институту. Только два скромных железных “ежа” перекрывают проезд к проходной. А сторожит ее одна милая женщина в форме — правда, с автоматом.
Но оказалось, что все серьезно. Американцы несколько лет назад отпустили центру 950 тысяч долларов на “физическую безопасность”. На эти деньги за железобетонным забором построили второй, из проволоки, с датчиками, реагирующими на проникновение, — сквозь него и лабораторная мышь не проскочит. Забор ощерился видеокамерами, густо натыканными через каждые пару метров.
Конечно, видеокамерами атаку боевиков не остановишь. Но здесь же — казарма внутренних войск МВД, из раскрытых окон видны решительные лица. Это уже не барышня с автоматом. А на небольшом расстоянии от поселка расположен целый полк, который в случае чего мгновенно подтянется для усиления. Сама же опасная коллекция бактерий спрятана внутри первого корпуса, где есть и собственная охрана.
— А вдруг на корпус рухнет самолет? — фантазирую я, вспомнив о нью-йоркских башнях-близнецах. — Возбудители смогут вырваться наружу?
— Здание разрушится, люди — да, погибнут, — объясняют мне. — А бактерии просто сварятся: это же “мясо” — белок. Они нестойкие. Пробирки с ними хранятся в специальных пеналах, упрятаны за семью замками.
В такие же опломбированные металлические пеналы сотрудники прячут после смены ключи от своих лабораторий и несут их сдавать под охрану. Пломбы для того, чтобы караульный сам вдруг потихоньку не воспользовался ключами. Так что стерегут опасные бактерии хорошо, и это установленный факт. Посторонние Зоне вроде бы не страшны, от любых террористов отобьются.
Ну, а если не посторонние?
Если микробиолог, униженный нищетой, озверевший от “сквозной” схемы получения зарплаты, уставший гадать на ромашке: “обанкротят — не обанкротят”, сунет за пазуху пробирку с какой-нибудь заразной гадостью и умелой рукой сварганит у себя на кухне “суперчуму” на продажу?
Кстати, в Интернете я нашла упоминание о том, что, по данным американских спецслужб, в 1997 г. в Оболенске якобы была предотвращена попытка “врагов” получить образцы смертельно опасных препаратов и некоторые технологии.
— Самое слабое звено в нашей безопасности — это люди, — говорят в Оболенске. Это правда: человеческий фактор — самый страшный вирус.
Ученые всего мира пытаются создать вакцину против Covid-19 — нового коронавируса, который сейчас бушует в Китае. Работают самоотверженно, как и раньше, когда искали противоядие от геморрагической лихорадки Эбола и Марбург. Цена научных прорывов была порой слишком большой. Некоторые из вирусологов и лаборантов расплатились за это своими жизнями.
Лаборатория особо опасных инфекций (крайние слева: руководитель Александр Чепурнов и старшая лаборантка Антонина Преснякова).
Нас отправили на трехмесячные курсы в Иркутский научно-исследовательский противочумный институт Сибири и Дальнего Востока. За группой был закреплен инструктор, который наблюдал, как мы работали с культурами микробов. Не должно было быть никаких ошибок, никаких случайных действий или неправильных телодвижений, так как любая капля, упавшая не туда, — это лабораторная авария. Начинали работать с банальными микроорганизмами пневмококка, а потом уже с опасными культурами: туляремией, холерой и бактериями чумы. Был очень серьезный контроль. Смотрели, в частности, есть ли у нас тремор в руках, обращали внимание на психологическую устойчивость. По окончании курсов инструктор давал заключение — способен человек к такой работе или нет. Мы с Николаем Устиновым получили необходимые документы.
После учебы его назначили руководителем отдела по наработке вирусов. Мне предложили создать лабораторию инструментального контроля отдела биологической безопасности. Возбудители не должны были проникнуть во внешнюю среду.
— Это был секретный объект?
— Институт позиционировал себя как открытое научное учреждение. Хотя проверка при приеме на работу была весьма серьезная. Документы оформлялись от полугода до года.
Что касается жидких отходов, то они собирались сначала в емкости в изолированных боксах, проходили дезинфекцию в течение нескольких часов, а то и на протяжении всей ночи. Потом попадали в огромные накопительные емкости по 16 кубов, которые располагались в подвале. И следом проходили через змеевик, куда подавался перегретый пар температурой около 160 градусов.
— В виде чего хранились в институте опасные патогены?
— Мы работали с вирусами Эбола, Марбург, Венесуэльский энцефаломиелит лошадей и другими. Специальные емкости находились в низкотемпературных хранилищах. Выбор емкости зависел от количества материала. Например, когда забирали печень обезьяны, которая погибла от заражения вирусом Марбург или Эбола, то в ряде случаев использовали и обычные стеклянные банки, поскольку других, пластиковых, тогда не было. Но чаще в ходу были пенициллиновые флаконы, которые мы закрывали черными резиновыми лабораторными пробками. Их помещали в специальные герметичные металлические контейнеры, герметизировали, опечатывали и помещали в низкотемпературные холодильники. Они хранились при температуре -70, -80 градусов.
— Что собой представлял виварий?
— В садках, которые помещались в металлические шкафы со стеклянными дверцами, содержались животные. Крыс я не держал, могли укусить. Работал в основном с морскими свинками, кроликами и обезьянами — либо с зелеными мартышками, либо с макакой резус. Для работы с вирусом Эбола наиболее подходили павианы — гамадрилы, только надо было подбирать не очень крупных животных. Бывало, что обезьяны у нас сбегали, они носились по верхам шкафов и воздуховодам, и поймать их, тем более в костюмах, это был тот еще квест.
Ученый-вирусолог Николай Устинов.
— Сотрудники, работающие с инфекциями, на самом деле должны были жить в городке-спутнике института Кольцово и не имели права выезжать за пределы поселка, не пройдя карантин.
— Отмечу, что работать с возбудителями, передающимися от человека к человеку, могли только сотрудники, постоянно проживающие в Кольцово. Выезд на срок более суток без прохождения карантина (21 день) не разрешался.
Существовало такое понятие, как обсервационный период. Это сложилось еще в тридцатых годах, когда один из сотрудников Саратовского противочумного института, заразившись и не заметив этого, уехал в командировку в Москву. Через несколько дней у него начали проявляться признаки болезни. Это привело к тому, что и он, и врачи, которые были привлечены к лечению, не сразу распознали чуму и погибли. Это было еще до открытия антибиотиков. После этого было принято решение о карантине для сотрудников, которые работают с заразными возбудителями.
— Вы жили с Николаем Устиновым по соседству; общались вне работы?
— Когда в Кольцово сдали новый дом, мы оба получили в нем квартиры. Жили в соседних подъездах. У Николая был уже значительный опыт работы с Марбургом, а я в руках этот вирус не держал, работал ранее с нейротропными вирусами. Решил воспользоваться нашими добрыми отношениями и напросился к нему в ученики. Николай был очень отзывчивым и доброжелательным человеком, и я в течение трех недель сопровождал его при проведении работ, получил навыки работы с приматами. Потом уже вернулся в свой корпус, чтобы приступить к исследованиям. Когда появилась возможность работать с заразными возбудителями, я сосредоточился на изучении биологии вируса Эбола. Марбург и Эбола объединены в одно семейство. Оба характеризуются уровнем летальности от 30 до 90%.
— Как узнали, что Николай Устинов заразился?
— Была надежда на положительный исход?
— Поскольку не было движения поршня шприца, не было введения суспензии, оставалась надежда, что при прохождении через внешний кожный покров свинки иголка очистилась и полученная доза могла быть очень маленькой. Мы провели эксперимент, пытаясь выяснить, сколько могло быть возбудителя при таких работах на срезе иглы. И насчитали очень высокую дозу — порядка тысячи и более летальных доз.
Дальше потекли страшные дни ожидания. На четвертый день появились признаки заболевания. Болезнь развивалась, и никакими средствами из использованных, в том числе введением иммуноглобулинов, которые привезли, правда, поздновато (они эффективны в первые сутки и даже часы), ее нельзя было остановить. У Николая резко поднялась температура, возникли боли в мышцах, рвота, диарея и коагуляционные нарушения с кровотечениями. А потом наступила стадия геморрагий, когда кровь продолжала течь не свертываясь… Через неделю Николая не стало. Ему было 44 года.
— При лечении Николая Устинова и впоследствии, при вскрытии его тела, заразились врач и патологоанатом, который случайно поцарапался иглой шприца, которым брал у покойного образцы костного мозга. Как сложилась их судьба?
— Действительно, у реаниматолога из Министерства здравоохранения (жаль, не помню его имени) была шприцевая травма. Его поместили в соседней палате и ввели гаммаглобулин. У него наблюдали то ли абортивную, самопрервавшуюся форму течения болезни, что характерно для Марбурга при передаче от человека к человеку, то ли реакцию на чужеродный (лошадиный) глобулин. Но все обошлось, вскоре он вернулся к лечению Николая Устинова. Также получил травму при вскрытии один из ведущих специалистов института Олег Костырев. Ему был тоже введен глобулин, он подвергся карантину и, к счастью, вскоре поправился.
— Это правда, что Николай Устинов изучал возможность применения вируса в военных целях?
— В этой области знаний все исследования имеют и медицинский, и оборонный смысл.
— Ученым предназначалась какая-то страховка?
— Никто нас не страховал, но существовала очень солидная по тем временам ежемесячная доплата всем, кто работал с особо опасными инфекциями.
— Этот случай очень необычный. Сергей Визунов, который проводил исследования с вирусом Марбург, был изначально госпитализирован в инфекционный стационар с признаками простуды. На этот счет есть инструкция. В случае повышения температуры всех, кто работал с вирусами Марбург или Эбола, направляли на обследование.
Ситуация несколько дней не вызывала никакого беспокойства, а диагностика для этой болезни еще не была разработана. Тем не менее у больного были взяты кровь и носоглоточные смывы и введены восприимчивым животным. На шестой день морские свинки начали болеть и погибать. Да и у Сергея Визунова температура потихоньку подкралась к 38 градусам. Стало понятно, что очень нехарактерно и медленно развивается болезнь Марбург, очевидно, вследствие необычного пути заражения — предположительно через слизистую глаз. Работая с сывороткой крови лабораторного животного, зараженного вирусом, и считая этот материал утратившим инфекционность, он, возможно, случайно задел пальцем глаза.
Болезнь брала свое, через пару недель на фоне высочайшей температуры и тяжелейшего состояния больной практически оказался при смерти, несмотря на применение всех возможных средств. Спасением неожиданно стала процедура плазмофереза — забор крови, ее очистка и возвращение обратно в кровоток. После этого у Сергея резко спала температура, произошло улучшение всех показателей. Но ненадолго. Процедуру повторили. И, казалось бы, больной пошел на поправку. Через месяц уже заговорили о выписке, но тут Сергея Визунова накрыла вторая волна болезни, и все началось сначала. В целом в стационаре он провел полгода.
— Трагедией для всех стала смерть 46-летней опытной старшей лаборантки Антонины Пресняковой.
Мы с ней и ее командой неоднократно пересекались по работе. Я по-доброму завидовал их слаженности и умению. И подумывал, как бы мне переманить их в мою лабораторию. Когда их лаборатория распалась, они начали работать под моим началом. В целом у нас собралась очень квалифицированная команда, но Тоня, пожалуй, была самой умелой из всех. В тот роковой день, 5 мая 2004 года, по этой причине именно ее попросили помочь отобрать кровь из сердца у морской свинки. Она взяла шприц, которым уже пробовали совершить эту манипуляцию, но, поняв, что игла затромбирована (в ней свернулась кровь, и она стала непроходимой), положила его в емкость с дезраствором — хлорамином. Взяла новый шприц, забрала кровь и отдала ее в работу. А сама начала приводить в порядок рабочее место. Убрала животных, замочила в хлорамине шприц, которым работала. И, чуть помешкав, решила закрыть защитным колпачком затромбированный шприц. Достала его из дезраствора и, вдевая иглу, промахнулась, уколола руку. Ее поместили в изолятор.
— Шприц, которым укололась Антонина, побывал ведь в хлорамине. Беды не ждали?
— Мы вообще не ожидали, что она заболеет. В первые дни меня к ней пускали. Инкубационный период составил 7 дней. На седьмой день утром температура была 37.2, у Антонины появилось першение в горле. А первым характерным признаком лихорадки Эбола как раз и является затруднение при глотании. Потом мне позвонили и сказали, что у нее поднялась температура до 39 градусов, Тоню перевели в бокс интенсивной терапии, и началась борьба за жизнь.
Я привел на территорию института, к стационару, детей Антонины, сына и дочь. Мы подошли к окну так, чтобы она могла их видеть. Она еще двигалась, выглядела неплохо. Там на окнах была наклеена специальная пленка. Тоня видела нас, а мы ее — плохо.
Все очень надеялись на плазмаферез. Но он не помог. Не помогло и введение иммуноглобулина. Для спасения Антонины были предприняты титанические усилия. Наши медики даже связывались с врачом в Африке, через которого прошли сотни больных вирусом Эбола. По его рекомендации применили все возможные средства. Но силы ее таяли. Это очень мучительная, страшная болезнь, с множественными наружными и внутренними кровоизлияниями.
— Говорят, что Антонину Преснякову хоронили в закрытом цинковом гробу, а тело, чтобы исключить распространение вируса, обработали специальными препаратами, которые якобы составляли государственную тайну.
— Никаких там специальных и секретных технологий не было. Пришли двое сотрудников, обработали бокс. Один из них завернул тело Антонины в некий саван, в простыни, которые были пропитаны дезинфектантами — противомикробными веществами. Положили Тоню в обычный гроб, который поместили в саркофаг, цинковый гроб, и запаяли его. Потом у нас заговорили о мистике. Тот, кто оборачивал тело Антонины в простыни, на следующий день после похорон погиб в автокатастрофе. Смерть Антонины стала для всех нас большой утратой. Поскольку все испытывали сильный стресс, я опасался, что одно неосторожное движение может привести к новой трагедии. И администрация пошла на то, чтобы пригласить для сотрудников нашей лаборатории психолога.
— Память о погибших сотрудниках как-то увековечена?
— Нет, к сожалению, никаких барельефов им не сделано и памятных досок не открыто. 19 мая, в день смерти Антонины Пресняковой, мы приходим на ее могилу на Кольцовское кладбище. Собирается ее семья и мы — всей лабораторией. А потом идем поклониться Николаю Устинову.
Государственный научный центр вирусологии и биотехнологии "Вектор" обнародовал обстоятельства гибели своей сотрудницы, погибшей от лихорадки Эбола. Как сообщает корреспондент ИА REGNUM, приведший к смерти 46-летней лаборантки Антонины Пресняковой инцидент случился 5 мая.
Как гласит официальный пресс-релиз ГНЦВБ "Вектор", сотрудница отдела особо опасных вирусных инфекции НИИ Молекулярной биологии ГНЦВБ "Вектор" во время научного эксперимента при работе с инфицированными вирусом Эбола морскими свинками получила травму иглой шприца.
В результате произошло заражение геморрагической лихорадкой Эбола. Больная была госпитализирована в отделение особо опасных инфекций специального госпиталя, имеющего максимальную степень биологической защиты. По факту произошедшего была создана комиссия по расследованию аварии.
Больной проводилась адекватная терапия, лечение постоянно консультировали специалисты Минздрава России, и по рекомендации Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ) проведена консультация с врачом, неоднократно принимавшим участие в лечении больных лихорадкой Эбола в Африке. Несмотря на проводимую терапию, 19 мая больная умерла.
По факту смерти главным государственным санитарным врачом по объектам и территориям, обслуживаемым Федеральным управлением медико-биологических и экстремальных проблем при МЗ РФ Романовым В.В. издано постановление № 4 от 18.05.04 о выполнении санитарно-эпидемиологических правил и мерах по обеспечению биологической безопасности персонала, работающего с патогенными биологическими агентами I-II группы.
21 мая на Кольцовском кладбище рядом с поселком Кольцово, где находится ГНЦВБ "Вектор", состоялись похороны погибшей. Пресс-секретарь "Вектора" Наталья Скультецкая заверила ИА REGNUM, что специалисты Центра предприняли все необходимые меры для недопущения распространения вируса безопасности - тело и гроб были обработаны от вируса, чтобы исключить его попадание в организм участников похорон или в почву. Обработке подверглось и рабочее место погибшей лаборантки. Впрочем, погибшая также обладала 26-летним опытом работы с высокоопасными вирусами и патогенами.
Справка ИА REGNUM
Согласно статье директора НИИ молекулярной биологии профессора Сергея Нетесова "Филовирусы – загадка 20 века", вирус Эбола относится к семейству вирусов filamentous (длинный, протяженный - лат.) в связи с уникальной для вирусов человека формой их вирионов в виде длинных цилиндрических палочек. Семейство делится на два вида - Эбола-вирусы и Марбург-вирусы. Смертность при заболевании вирусом Марбург сдостигает 30%, при заболевании вирусом Эбола – до 90%. Вирус вызывает сильную геморрагическую лихорадку (болезнь с высокой температурой, множественными наружными и внутренними кровоизлеяниями). После инкубационного периода, который составляет 4-10 дней, болезнь начинается внезапно и сразу с сильными головными болями, лихорадкой, высокой температурой, болями в мышцах, слабостью, конъюнктивитом, замедленным сердцебиением. Эти первые признаки похожи на симптомы дизентерии или желтой лихорадки, что вводило врачей в заблуждение. В дальнейшем состояние больного ухудшается, проявляясь в виде фарингита, тошноты, поноса и рвоты. Больной впадает в прострацию, лицо становится похожим на маску. Позднее наступает стадия гемморагий - кровь продолжает течь, не свертываясь, в местах уколов, выступает через кожу, появляется на слизистых оболочках. Часто это сопровождается специфической сыпью. Смерть наступает от шока, обычно на 7-9 день болезни. Выздоровление (если оно происходит), проходит медленно и сопровождается апатией, сильной потерей веса и аппетита. Человек, как правило, не помнит своих ощущений во время болезни.
Осенью 1976 года произошел случай лабораторного заражения вирусом Эбола в Англии, к счастью, больной выздоровел. В конце 1994 года в Кот-д`Ивуаре был случай заражения женщины-ученого из Швейцарии, занимавшейся изучением трупов умерших от этой болезни шимпанзе. Женщину доставили на родину и вылечили.
Государственный научный центр вирусологии и биотехнологии "Вектор" – один из крупнейших в России научно-производственных биотехнологических комплексов. Сфера интересов ГНЦ ВБ "Вектор" – изучение инфекционных патогенов с целью борьбы с инфекционными заболеваниями и обеспечения биологической безопасности России. "Вектор" объединяет ряд научно-исследовательских институтов, производственных структур и других организаций, а также является ассоциированным членом российских и зарубежных объединений и ассоциаций. В настоящее время ГНЦ ВБ "Вектор" является участником международного сотрудничества по созданию средств диагностики, профилактики и лечения опасных инфекций, заболеваний и поражений, таких как Вич-инфекция, SARS, вирусы Марбург, Эбола, Ласса, Мачупо, клещевого энцефалита, японского энцефалита, лихорадки Западного Нила, Конго-Крымской лихорадки, гепатитов A, B, C и так далее.
Далее по теме
Вступайте в наши сообщества в соцсетях: Facebook, ВКонтакте.
Группа для поиска работы и сотрудников ВКонтакте.
При использовании информации с сайта гиперссылка на Академию новостей academ.info обязательна
Читайте также: