Ея величество белая вошь
Обновлено: 24.04.2024
Феденька проснулся, охваченный невыразимым ужасом. За окном стояла непроглядная ночь. Моросило. Береза, росшая у дома и посаженная еще прадедом, гнулась под порывами шквального ветра.
Деревня будто вымерла – ни огонька, ни мычания коров, ни щебета птиц. В избе было смрадно от самогонного перегара, пьяный отец храпел так, что дрожали оконные стекла.
Старший брат тоже пьяный, но храпел тихонько. Две младших сестренки с бедной мамкой спали на печи и оттуда доносились тихие всхлипы матери.
Мать об отце никогда не говорила, уходила от ответа, пряча глаза и тяжело вздыхая. Но Феденька от деревенских мальчишек слышал, что его дед в давние времена жил в этой деревне. Он слыл ведуном и знахарем. Управлялся со многими болезнями, слывя в этом деле знатным умельцем.
Но однажды случилась беда.
И вот случилась эта страшная беда. Мать умершего ребенка в гневе прокляла Лаврентия, сказав, что он уже больше никогда не сможет лечить.
Проклятие сбылось. С тех пор, как бы Лаврентий ни старался облегчить страдания людей, ничего не получалось.
Однажды в июльскую жару, откуда ни возьмись, на стадо домашних коров налетел рой слепней. Коровы метались, жалобно мычали, и, пока пастух бегал в деревню за помощью, несколько коров – кормилиц крестьянской семьи пали. Такого отродясь не было. Подозрение в случившемся пало на Лаврентия.
Деревенские посчитали, что это Лаврентий, в отместку за проклятие, напустил слепней. Били его страшно и долго, пока дочь (мать Феденьки) не заслонила отца своим телом.
И вот теперь, почти через десять лет, будто бы из небытия появился этот косматый, сгорбленный старик.
– Пойдем, Федя, на гумно, там сухо и никто нас не увидит, – сказал дед, вышедшему во двор Феденьке.
Усевшись на охапки сухой соломы, дед рассказал удивительную историю.
Крепко врезалось в память Феде эта страшная сказка.
Много раз во сне он видел полчища насекомых, а большая Белая вошь подмаргивала своими крошечными глазками.
Всех слов Федор не запомнил, но вот эти врезались ему в память:
… И вот в этот час, как тупая дрожь,
Проплывает во тьме тоска,
И тогда просыпается Белая вошь
А мы ее называли все —
Его утром нашли (вертухая – В. Г.) в одном сапоге
И от страха рот до ушей,
И на вздувшейся шее тугой петлей
Удавка из белых вшей…
И смеется исподтишка
Ее Величество Белая вошь,
Однажды, на пятый день запоя, Федор увидел, как из-под кровати на него ползут белые вши во главе с Царицей. Это была огромная, величиной с голову новорожденного Белая вошь, увенчанная подобием короны.
Федор истошно кричал, в ужасе выбежал во двор, стал черпать ведрами воду из колодца (на дворе стоял декабрь) и поливать себя. Соседи, слыша истошные вопли Федора и глядя на уже обледеневавашего соседа, связали его и закрыли в бане. Три дня оттуда доносились крики, мольба о помощи, но деревенские знали, что делали. Так испокон веку в деревне лечили белую горячку.
Федору просовывали в дверную щель только кружки с водой.
Через три дня из бани вытащили Федора, он спал глубоким сном.
С тех пор Федор пить бросил совсем, но стал вести себя странно.
Затыкал левое ухо пальцем, будто там что-то свербило.
Ходил по деревне, размахивая руками, сердито бормоча, иногда вздрагивая, как от удара кнутом.
Однажды сосед, зайдя к Федору в избу, в изумлении увидел, что он, обложившись вырванными из тетради листками, что-то пишет.
Федору сказали, что везут его на консультацию к известному профессору-математику, который поможет рассчитать искомую формулу.
В наркологическом отделении, которым я заведовал в то время, Федор все время был спокоен, контактен, с критикой относился к пьянству и белой горячке, считая ее нарушением психики.
В то же время утверждал, что он является властителем белых вшей.
Царица же сидит у него в левом ухе, постоянно направляя ход его мыслей. Иногда каким-то образом Царица начинает думать за него, и он сам становится Белой вошью. После терапевтических доз нейролептиков у Федора будто бы появилась критика к своему состоянию. Он говорил, что белые вши хотя и существуют, но он к ним отношения не имеет. Теперь он точно знает график появления на свет белых вшей через кожу, так как нашел формулу, с помощью которой рассчитал график появления белых вшей.
– И когда же теперь состоится этот торжественный выход? – глупо пошутил я.
– Да сегодня ночью, ровно в 4 часа вши будут выходить из моей кожи.
– Ну, посмотрим, посмотрим, – ответил я.
На следующий день дежурная медсестра сообщила на планерке о том, что у больного (это был Федор) обнаружен педикулез (вши).
Вы можете представить себе мое состояние?
– Такого не может быть! – севшим голосом сказал я, – Это какой-то рок!
– Наверное, Федя, это совпадение, – ответил я и отошел к следующему больному.
Через несколько дней проконсультировав Федора с профессором, мы пришли к заключению, что у Федора психоз носит эндогенный характер, и он был переведен в психиатрическое отделение.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.
Продолжение на ЛитРес
Глава седьмая. Черно-белые полосы вышли из моды! Или что делать, если тебя сглазили…
Глава 6 Черные и белые
Глава 6 Черные и белые Хэл — чернокожий, с которым я впервые встретился, когда мы оба участвовали в одном большом семинаре, .проходившем на Среднем Западе. Мы познакомились довольно близко, и я постепенно узнал, что он был женат на чернокожей женщине, от которой у него было
Глава седьмая. Черно-белые полосы вышли из моды! Или что делать, если тебя сглазили…
Белые вороны
Белые вороны Разные факторы могут помешать желанию включить вашу систему. Эти белые вороны, которые противятся желаниям,
Сексуальность и одежда. Белые трусы
Сексуальность и одежда. Белые трусы Продолжаем разбивать женские стереотипы по поводу сексуальности и одежды. В предыдущей главе я уже сказал, что внешность для меня, как раз таки, не является критериями сексуальности.Еще раз подчеркну, для меня сексуальность
Новые белые вороны?
Новые белые вороны? Есть еще одна проблема, которую, как лакмусова бумажка, выявил феномен детей индиго. Это разобщенность, отсутствие понимания, сложности в общении, из-за которых многие молодые люди чувствуют себя одинокими, непонятыми. Их мечты, способности и
В стихи Александра Галича полезла сама собой русская история, страшный двадцатый век, государство, жрущее людей
Но сначала глянем, как там дела у нашего начальничка.
Тебе кажется, что это ты владеешь языком, но когда все по-настоящему, это он тобой на самом деле владеет
А что там наш начальничек, в чем просчитался? А вот в чем:
Галич по тогдашней моде пел или, сказать точнее, читал свои стихи под гитару — это, конечно, минус, теперь это выглядит архаизмом и заставляет отворачиваться молодежь, приученную к другой музыке. Да еще и дочь его уже в нулевых годах нашего уже века устроила некрасивый скандал вокруг авторских прав на отцовские стихи, и теперь в сети их меньше, чем могло бы быть, а это по нынешним временам почти смерть. Но только почти, настоящие стихи и в подпорках не нуждаются, и забыть себя не дают.
А начальничек наш, кстати, начал что-то понимать, да вот не поздно ли?
Но когда ты один, и ночь за окном,
И метет за окном пурга,
Тогда ты один, и тогда беги,
Если жизнь тебе дорога.
Тогда тебя не спасет миллион,
Не отобьет конвой,
И всю ночь, говорят, над зоною плыл
Протяжный и странный вой.
. А уж пыль-то вы пускать мастера!
Мастера вы!
Да не те времена!
Мы на про́центы сравним, мистера,
Так и нет у вас, пардон, ни хрена.
Потому что все у вас —
На показ.
А народ для вас — ничто и никто.
А у нас — природный газ,
Это раз.
И еще — природный газ.
И опять — природный газ.
И по про́центам, как раз,
Отстаете вы от нас
Лет на сто!
Конечно, Галича из всех творческих союзов повыперли, а потом и просто из Союза выгнали, и даже имя вымарали из титров в фильмах про веселых и храбрых советских людей
А что начальничек? Начальничек уже не вздрогнет:
Начальничкам — привет, нам оптимистичный намек: не бывает вечных начальничков. Но чтоб в излишний оптимизм не провалились, еще и напоминание: вечных начальничков не бывает, зато Белая вошь навсегда.
Конечно, Галича из всех творческих союзов повыперли, а потом и просто из Союза выгнали, и даже имя вымарали из титров в фильмах про веселых и храбрых советских людей. Он еще и умер нелепо: уже в Париже подключал антенну к телевизору и был убит током. Граждане легко возбудимые прозрели в этом спецоперацию КГБ, но друзья-эмигранты, знавшие поэта, говорят: нет, обычная, свойственная творческим людям косорукость. Черный крест на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа, где едва ли не больше великих наших, чем на Новодевичьем. Такой век. И недоюбилей этот — 99 — тоже вроде нелепый, как смерть. Но прочтешь, допустим:
Лил жуткий дождь,
Шел страшный снег,
Вовсю дурил двадцатый век,
Кричала кошка на трубе,
И выли сто собак,
И, встав с постели, человек
Увидел кошку на трубе,
Зевнул и сам сказал себе:
— Кончается табак!
Королева материка. Лагерная баллада, написанная в бреду
Когда вьюга к утру, ошалев с тоски,
Задерёт у ночи подол,
Но спит ещё мирно Гудзонов пролив…
(Он многих, сука, подвёл).
И спят зэка́, как в последний раз —
Натянул бушлат — и пока! —
И во́хровцы спят, как в последний раз —
Научились спать у зэка.
И начальнички спят, брови спят,
И лысины, и усы,
И спят сапоги, и собаки спят,
Уткнувши в лапы носы.
И тачки спят, и лопаты спят,
И сосны прячутся в тень,
И ещё не пора́, не пора́, не пора́
Начинать им доблестный день.
И лишь вертухай на вышке торчит,
Но ему не до спящих масс,
Он занят любовью — по младости лет
Свистит и дрочи́т на Марс.
А люди спят, и лопаты спят,
И земля сопит, как сурок,
И ещё до подъёма часа полтора,
А это немалый срок.
И вот в этот-то час, как тупая дрожь,
Над землёю плывёт тоска,
И тогда просыпается Белая Вошь,
Повелительница зэка,
А мы её называли все́ —
Королева Материка!
Откуда всевластье её взялось,
Попробуй, спроси иных,
Но пришла она первой в эти края,
И последней оставит их…
Будет день, и профессор каких-то щей
Подобьёт на счётах итог.
И увидит, что кончились все́ срока́,
И не капает новый срок.
Тогда сложат из тачек и нар костёр,
И, волчий забыв раздор,
Станут рядом, рядом зэка и лбы,
И написают в тот костёр.
Сперва за себя, а потом за тех,
Кто пьёт теперь Божий морс,
Кого шлёпнули влёт, кто ушёл под лёд,
Кто в дохлую землю вмёрз,
Кого Колыма от аза́ до аза́
Вгоняла в горючий пот,
О, как они ссали б, закрыв глаза —
Как го́рлица воду пьёт!
А потом пропоёт неслышно труба,
И расступится рвань и голь,
И её Величество Белая Вошь
Подойдёт и войдёт в огонь,
И взметнутся к небу тысячи искр,
Но не просто, не как-нибудь —
Навсегда крестом над Млечным Путём
Протянется Вшивый Путь!
Но басенки — ложь. И побасенки — ложь.
И не стать им правдой, пока
Встаёт-просыпается Белая Вошь,
Повелительница зэка,
Которую все́ называли мы —
Королева Материка!
Говорят, что однажды в тридцать седьмом,
В том самом лихом году,
Когда в тайге на всех языках
Пропели славу труду,
Когда призвала́ народ Колыма́
К доблестному труду,
И ночами покойников в штабеля
Укладывали на льду,
Когда покрякивала тайга
От доблестного труда,
Тогда к Королеве пришла любовь,
Однажды и навсегда.
Он сам напросился служить в конвой,
Он сам пожелал в Дальла́г,
И ему с Королевой крутить любовь
Ну просто нельзя никак,
Он в нагрудном мешочке носил чеснок,
И деньги, и партбилет,
А она — Королева, а ей плевать —
Хочет он или нет!
И когда его ночью столкнули в клеть
(Зачлись подлецу дела), —
Она до утра на рыжем снегу
Слёзы над ним лила,
А утром пришли, чтоб его зарыть —
Смотрят, а тела нет!
И куда он пропал, не узнал никто,
И это — её секрет!
А потом на конвойных пошёл падёж,
То им пуля, а то срока́.
Не простила им слёз своих Белая Вошь,
Повелительница зэка,
И мы назвали её не зря —
Королева Материка!
Чтобы пайку им пополам рубить,
И в трубу пополам трубить,
Но начальник умным не может быть,
Потому что — не может быть.
Он надменно верит, что он — не он,
А ещё миллион и он,
И каждый шаг его — миллион,
И слово его — миллион.
Но когда ты один, и ночь за окном,
И метёт за окном пурга,
Тогда ты один, и тогда — беги,
Если жизнь тебе дорога!
Тогда тебя не спасёт миллион,
Не отобьёт конвой!
И всю ночь, говорят, над зоною плыл
Протяжный и странный вой…
Его нашли в одном сапоге,
И от страха — рот до ушей,
И на вздувшейся шее тугой петлей
Удавка из белых вшей…
Вот тогда её и назвали все́ —
Королева Материка.
Ковыряют историю этак и так.
То ругань слышна, то медь.
Но мы-то знаем, кто вёл нас в бой
И кто посылал на смерть.
Валеты рвутся попасть в тузы,
Сменяется мастью масть.
Но мы-то знаем, какая власть
Была и взаправду власть.
Но мы-то знаем, какая власть
Нам в руки дала кайло.
И все́ мы — подданные её
и носим её клеймо.
Когда-нибудь те, кто придёт назад
И кто не придёт назад —
Мы в честь её устроим парад,
И это будет парад!
По всей Вселенной (поди, сдержи!),
Свой каторжный славя труд,
Её Величества Белой Вши
Подданные пройдут.
Её Величества Белой Вши
Данники всех времён…
А это сумеет любой дурак —
По заду втянуть ремнём,
А это сумеет любой дурак —
Палить в безоружных всласть!
Но мы-то знаем какая власть
Была и взаправду власть!
И покуда не кончились страх и ложь,
И покуда стучат срока́,
Ты ведёшь нас и властвуешь, Белая Вошь,
Повелительница зэка.
Королева материка.
Лагерная баллада, написанная в бреду
Когда затихает к утру пурга
И тайга сопит, как сурок,
И ещё до подъёма часа полтора,
А это немалый срок,
И спят зэка́, как в последний раз -
Натянул бушлат — и пока! —
И во́хровцы спят, как в последний раз —
Научились спать у зэка.
И начальнички спят, брови спят,
И лысины, и усы,
И спят сапоги, и собаки спят,
Уткнувши в лапы носы.
И тачки спят, и лопаты спят,
И сосны пятятся в тень,
И ещё не пора́, не пора́, не пора́
Начинать им доблестный день.
И вот в этот-то час, как глухая дрожь,
Проплывает во мгле тоска,
И тогда просыпается Белая Вошь,
Повелительница зэка,
А мы её называли все́ —
Королева Материка!
Откуда всевластье её взялось,
Пойди, расспроси иных,
Но пришла она первой в эти края
И последней оставит их…
Когда сложат из тачек и нар костёр
И, волчий забыв раздор,
Станут рядом вохровцы и зэка
И написают в тот костёр.
Сперва за себя, а потом за тех,
Кто пьёт теперь Божий морс,
Кого шлёпнули влёт, кто ушёл под лёд,
Кто в дохлую землю вмёрз,
Кого Колыма́ от аза до аза
Вгоняла в горючий пот,
О, как они ссали б, закрыв глаза,
Как го́рлица воду пьёт!
А потом пропоёт неслышно труба
И расступится рвань и голь,
И Её Величество Белая Вошь
Подойдёт и войдёт в огонь,
И взметнутся в небо тысячи искр,
Но не просто, не как-нибудь —
Навсегда крестом над Млечным Путём
Протянется Вшивый Путь!
— Говорят, что когда-то, в тридцать седьмом,
В том самом лихом году,
Когда покойников в штабеля
Укладывали на льду,
Когда покрякивала тайга
От доблестного труда, —
В тот год к Королеве пришла любовь,
Однажды и навсегда.
Он сам напросился служить в конвой,
Он сам пожелал в Дальла́г,
И ему с Королевой крутить любовь
Ну просто нельзя никак.
Он в нагрудном мешочке носил чеснок,
И деньги, и партбилет,
А Она — Королева, и ей плевать —
Хочет он или нет!
И когда его ночью столкнули в клеть
(Зачлись подлецу дела),
Она до утра на рыжем снегу
Слёзы над ним лила.
А утром пришли, чтоб его зарыть,
Смотрят, а тела нет,
И куда он исчез — не узнал никто,
И это — Её секрет!
Чтобы пайку им пополам рубить
И в трубу пополам трубить.
Но начальник умным не может быть,
Потому что — не может быть.
Он надменно верит, что он — не он,
А ещё миллион и он,
И каждое слово его — миллион,
И каждый шаг — миллион.
Но когда ты один, и ночь за окном
От чёрной пурги хмельна,
Тогда ты один и тогда беги,
Ибо дело твоё — хана!
Тогда тебя не спасёт миллион,
Не отобьёт конвой!
И всю ночь, говорят, над зоною плыл
Тоскливый и страшный вой…
Его нашли в одном сапоге,
И от страха — рот до ушей,
И на вздувшейся шее тугой петлёй
Удавка из белых вшей…
Вот тогда Её и прозвали все́ —
Королева Материка.
Когда-нибудь все́, кто придёт назад,
И кто не придёт назад,
Мы в честь Её устроим парад,
И это будет парад!
По всей Вселенной (валяй, круши!),
— Свой доблестный славя труд,
Её Величества Белой Вши
Подданные пройдут.
Её Величества Белой Вши
Данники всех времён…
А это сумеет любой дурак —
По заду втянуть ремнём,
А это сумеет любой дурак —
Палить в безоружных всласть,
Но мы-то знаем, какая власть
Была и взаправду власть!
И пускай нам другие дают срока,
Ты нам вечный покой даёшь,
Ты, Повелительница зэка,
Ваше Величество Белая Вошь!
Наше Величество Белая Вошь!
Наше Величество Белая Вошь!
Королева Материка!
Королева материка. Лагерная баллада, написанная в бреду
Когда вьюга к утру, ошалев с тоски,
Задерёт у ночи подол,
Но спит ещё мирно Гудзонов пролив…
(Он многих, сука, подвёл).
И спят зэка́, как в последний раз —
Натянул бушлат — и пока! —
И во́хровцы спят, как в последний раз —
Научились спать у зэка.
И начальнички спят, брови спят,
И лысины, и усы,
И спят сапоги, и собаки спят,
Уткнувши в лапы носы.
И тачки спят, и лопаты спят,
И сосны прячутся в тень,
И ещё не пора́, не пора́, не пора́
Начинать им доблестный день.
И лишь вертухай на вышке торчит,
Но ему не до спящих масс,
Он занят любовью — по младости лет
Свистит и дрочи́т на Марс.
А люди спят, и лопаты спят,
И земля сопит, как сурок,
И ещё до подъёма часа полтора,
А это немалый срок.
И вот в этот-то час, как тупая дрожь,
Над землёю плывёт тоска,
И тогда просыпается Белая Вошь,
Повелительница зэка,
А мы её называли все́ —
Королева Материка!
Откуда всевластье её взялось,
Попробуй, спроси иных,
Но пришла она первой в эти края,
И последней оставит их…
Будет день, и профессор каких-то щей
Подобьёт на счётах итог.
И увидит, что кончились все́ срока́,
И не капает новый срок.
Тогда сложат из тачек и нар костёр,
И, волчий забыв раздор,
Станут рядом, рядом зэка и лбы,
И написают в тот костёр.
Сперва за себя, а потом за тех,
Кто пьёт теперь Божий морс,
Кого шлёпнули влёт, кто ушёл под лёд,
Кто в дохлую землю вмёрз,
Кого Колыма от аза́ до аза́
Вгоняла в горючий пот,
О, как они ссали б, закрыв глаза —
Как го́рлица воду пьёт!
А потом пропоёт неслышно труба,
И расступится рвань и голь,
И её Величество Белая Вошь
Подойдёт и войдёт в огонь,
И взметнутся к небу тысячи искр,
Но не просто, не как-нибудь —
Навсегда крестом над Млечным Путём
Протянется Вшивый Путь!
Но басенки — ложь. И побасенки — ложь.
И не стать им правдой, пока
Встаёт-просыпается Белая Вошь,
Повелительница зэка,
Которую все́ называли мы —
Королева Материка!
Говорят, что однажды в тридцать седьмом,
В том самом лихом году,
Когда в тайге на всех языках
Пропели славу труду,
Когда призвала́ народ Колыма́
К доблестному труду,
И ночами покойников в штабеля
Укладывали на льду,
Когда покрякивала тайга
От доблестного труда,
Тогда к Королеве пришла любовь,
Однажды и навсегда.
Он сам напросился служить в конвой,
Он сам пожелал в Дальла́г,
И ему с Королевой крутить любовь
Ну просто нельзя никак,
Он в нагрудном мешочке носил чеснок,
И деньги, и партбилет,
А она — Королева, а ей плевать —
Хочет он или нет!
И когда его ночью столкнули в клеть
(Зачлись подлецу дела), —
Она до утра на рыжем снегу
Слёзы над ним лила,
А утром пришли, чтоб его зарыть —
Смотрят, а тела нет!
И куда он пропал, не узнал никто,
И это — её секрет!
А потом на конвойных пошёл падёж,
То им пуля, а то срока́.
Не простила им слёз своих Белая Вошь,
Повелительница зэка,
И мы назвали её не зря —
Королева Материка!
Чтобы пайку им пополам рубить,
И в трубу пополам трубить,
Но начальник умным не может быть,
Потому что — не может быть.
Он надменно верит, что он — не он,
А ещё миллион и он,
И каждый шаг его — миллион,
И слово его — миллион.
Но когда ты один, и ночь за окном,
И метёт за окном пурга,
Тогда ты один, и тогда — беги,
Если жизнь тебе дорога!
Тогда тебя не спасёт миллион,
Не отобьёт конвой!
И всю ночь, говорят, над зоною плыл
Протяжный и странный вой…
Его нашли в одном сапоге,
И от страха — рот до ушей,
И на вздувшейся шее тугой петлей
Удавка из белых вшей…
Вот тогда её и назвали все́ —
Королева Материка.
Ковыряют историю этак и так.
То ругань слышна, то медь.
Но мы-то знаем, кто вёл нас в бой
И кто посылал на смерть.
Валеты рвутся попасть в тузы,
Сменяется мастью масть.
Но мы-то знаем, какая власть
Была и взаправду власть.
Но мы-то знаем, какая власть
Нам в руки дала кайло.
И все́ мы — подданные её
и носим её клеймо.
Когда-нибудь те, кто придёт назад
И кто не придёт назад —
Мы в честь её устроим парад,
И это будет парад!
По всей Вселенной (поди, сдержи!),
Свой каторжный славя труд,
Её Величества Белой Вши
Подданные пройдут.
Её Величества Белой Вши
Данники всех времён…
А это сумеет любой дурак —
По заду втянуть ремнём,
А это сумеет любой дурак —
Палить в безоружных всласть!
Но мы-то знаем какая власть
Была и взаправду власть!
И покуда не кончились страх и ложь,
И покуда стучат срока́,
Ты ведёшь нас и властвуешь, Белая Вошь,
Повелительница зэка.
Читайте также: