Холера во франции 19 век
Обновлено: 17.04.2024
Неизвестная болезнь, десять лет бушевавшая в Индии и Персии, к началу XIX века постепенно охватила всю Европу. С этого момента мир пережил семь пандемий холеры, или собачьей смерти, как ее прозвали в народе. Самой тяжелой из них стала вторая, в 1820-е годы проникшая в Российскую империю через Каспий и Нижнее Поволжье. За короткий период страна преодолела несколько холерных волн, которые сопровождались жесткими карантинами, конспирологической осадой, убийствами врачей и народными бунтами.
В августе 1823 года в столицу сообщили о первых случаях заболевания холерой, зафиксированных в Баку, а уже спустя месяц опасная бактерия добралась до Астрахани. Количество зараженных людей было незначительным, и во многом благодаря аномальной холодной зиме местным властям удалось подавить распространение болезни.
Однако спустя шесть лет с полей русско-турецкой войны на родину возвращается русская армия, в то же время в Оренбурге проходит большая весенняя ярмарка, куда прибывают торговые караваны из Средней Азии. Отсюда в считаные недели микроб прокладывает водный маршрут через Волгу в самое сердце европейской части России. В течение двух с половиной месяцев холера поразила Саратов, Казань и Нижний Новгород. В сентябре 1830 года эпидемия достигла Московской губернии и продвинулась дальше в Прибалтику и Западную Европу.
Широкому распространению инфекции способствовала повсеместная антисанитария, характерная для бурно растущих российских городов, где еще не было ни налаженной системы водоснабжения, ни представления об очевидных сегодня гигиенических нормах, таких как кипячение воды. В то время еще никто не понимал, что именно сырая вода, которую жители городов брали прямо из каналов и рек, была одним из главных переносчиков холерного вибриона. Кроме того, Россия в этот момент участвовала в двух военных кампаниях, в Турции и Польше, где холера уже активно выкашивала армейские ряды.
Дополнительным фактором быстрого распространения болезни по губерниям в первые месяцы стала Макарьевская ярмарка, традиционно проводившаяся у Нижнего Новгорода. Узнав о холере, правительство решилось отменить ярмарку, но с опозданием, слишком высока была ее значимость для торговли и экономики.
В это время московские власти приняли решение разделить город на 20 медицинских частей. За реализацию противоэпидемических мероприятий отвечали попечители, составившие Попечительную комиссию. Каждый день пятеро из них собирались на оперативное совещание в доме генерал-губернатора Дмитрия Владимировича Голицына. Попечители избирали себе помощников, которые отвечали за инспекцию определенных кварталов. Аналогичную волонтерскую должность в Болдино занимал и Пушкин. Помощники должны были обследовать дома обывателей на предмет соблюдения чистоты. Зависимость распространения холеры от соблюдения гигиенических норм уже была понятна, хотя знание это было скорее интуитивным, чем медицински обоснованным.
Холерная фобия и врачи-убийцы
Сама же болезнь могла продолжаться от нескольких часов до недели, при этом около 50 % заболевших холерой умирали.
С гораздо меньшим воодушевлением на визит Николая I отреагировали московские врачи. Прозвище Николай Палкин, данное ему Герценом за жесткие армейские методы правления, нередко проявлялось и в его отношении к работе медиков. Пытаясь на первых порах победить холеру штыками, Николай наказывал врачей, пациенты которых умирали в разгар эпидемии. Еще находясь на карантине в Твери, император приказал разжаловать главного врача доктора Пфеллера до рядового полевого хирурга, поскольку его больница показала чрезвычайно высокий уровень смертности, и понижение должно было оставаться в силе до тех пор, пока не произойдет улучшение статистики. Однако репрессии не улучшали показатели, а медицинского персонала постоянно недоставало. В итоге была введена система поощрений, врачам стали платить повышенное жалование, многие получили государственные награды.
К концу 1830 года Москве удалось утихомирить холеру, хотя и немалыми жертвами. Показатели смертности были ниже, чем в Астрахани, а заболеваемость намного ниже, чем на юге. Снятие московских карантинных кордонов в декабре для многих стало знаком завершения эпидемии. Россияне ослабили бдительность и забыли о страхах, однако холера продолжала разрушать границы в течение зимы 1830—1831 годов, постепенно подступая к Северной столице.
Холерный бунт — бессмысленный и беспощадный
Холерные волны могли возвращаться год за годом, особенно обостряя эпидемическую ситуацию в летние периоды. В 1831 году болезнь проникла в Санкт-Петербург, Польшу, а оттуда в страны Западной Европы. Помня об опыте преодоления пандемии в Москве, власти столицы приняли усиленные меры, чрезмерность которых, однако, для многих оказалась скорее губительной, чем исцеляющей.
Чрезвычайно активная деятельность полицейских, врачей, чиновников, которая нередко шла во вред, удобряла почву для крамольных слухов и конспирологии. Среди отрицавших холеру были как обвинявшие медиков в подкупе и зловредности, так и убеждавшие в том, что тяжелая ситуация в городе саботирована поляками, немцами или бежавшими из Сибири декабристами, которые отравляют колодцы и огороды, подмешивают отраву в пищу и воду.
Борьба с холерой в имперской столице проводилась фактически в атмосфере военного положения. Удвоенный надзор полиции лишь усугубил кризис. Страх перед смертоносной болезнью вылился в яростное противодействие. Уже во второй половине июня Петербург охватили бунты и погромы, прежде всего обрушившиеся на лазареты и холерные кареты. Высокая смертность, до 600 человек в день, усугублялась аномальной жарой, что дополнительно способствовало антисанитарии.
К осени 1831 года холера отступила из столицы, однако вспышки периодически возникали и далее в разных частях империи. Вторая пандемия продолжалась вплоть до 1851 года, а новые холерные волны охватывали население России и Европы до конца XX века.
С 1829-го по 1831 год холерой в России переболели около 500 тысяч человек, около 200 тысяч из них умерли. Болезнь еще не была исследована, механизм ее передачи неизвестен, методы лечения по большей части ошибочны. Игнорирование угрозы и пренебрежение карантинными нормами приводили к новым вспышкам заражений. Стремясь пресечь распространение холеры, правительство задействовало исключительно чиновничество, принимая всё более и более жесткие меры. В ответ на это следовали народные волнения и бунты, которые нередко подавлялись силой (в 1832 году за несоблюдение карантина была введена смертная казнь). Круг замыкался.
Последствия холерной эпидемии для Российской империи были катастрофическими, однако новые волны, в конце концов, стали толчком к серьезным изменениям внутренней политики. Опыт борьбы с болезнью в Москве оказался более успешным, чем в Петербурге, так как властям удалось оживить общественную инициативу, привлечь благотворителей и волонтеров, а также упрочить экспертный статус врачей. В Петербурге же была сделана ставка на полицейские меры, что в итоге привело к бунту на Сенной площади. Как только жесткий контроль ослабился, а между властью и горожанами был налажен диалог, эпидемия пошла на спад.
Обзор
Смерть как душитель, 1851 (Death as a Strangler, 1851) Альфред Ретель.
Автор
Редакторы
Партнер номинации — компания SkyGen: передовой дистрибьютор продукции для life science на российском рынке.
Генеральный партнер конкурса — международная инновационная биотехнологическая компания BIOCAD.
Как все начиналось
В 1815 году проснулся вулкан Тамбора в Индонезии — его извержение стало самым крупным в истории всего человечества [1]. Общее количество энергии, вышедшей в атмосферу Земли в тот момент составило примерно 840·10 17 Дж или 20 Гт ТНТ (килотонн в тротиловом эквиваленте — единица мощности взрыва, которая соответствует по энергии взрыву тысячи тонн 2,4,6-тринитротолуола). Для наглядности представьте, что созданное человеком смертельное ядерное оружие, Царь-Бомба, выделила только 2,4·10 17 Дж (58 Мт ТНТ) [2].
Рисунок 1. Извержение вулкана Тамбора в сравнении с другими крупными извержениями.
Рисунок 2. Холерный вибрион.
Чтобы стать страшным сном для всего человечества, бактерии была необходима мутация, которая позволила бы ей выживать в кислотной среде желудка человека, закрепляться в кишечнике и передаваться следующим носителям.
Постепенное знакомство местного населения Сундарбана с холерным вибрионом привело к развитию у последнего длинных жгутиков, с помощью которых теперь бактерия могла собираться в колонии и закреплять свои позиции в кишечнике человека [7].
Однако этого мало: холера так и оставалась зоонозом до определенного момента — до пробуждения вулкана Тамбора. Охватившая мир вулканическая зима затронула и планктон, погубив огромное количество рачков-копепод, и бактерии пришлось выживать без обычной для себя пищи. Извержение стало толчком к возникновению новых мутаций у холерного вибриона и положило начало развитию новой эпидемии [6].
Смертность от обновленного холерного вибриона без лечения достигала более 20%, и заражаемость была чрезвычайна высока: достаточно было капли воды с бактерией, немытых продуктов, грязных рук или контакта с вещью больного, чтобы подхватить холеру [7].
1817–1824 гг. — первая эпидемия, больше сконцентрировалась на Азии;
1826–1837 гг. — вторая эпидемия, холерный вибрион достигает Европы и Америки;
1846–1860 гг. — третья эпидемия, захват всей Северной Африки и Америки;
1863–1875 гг. — четвертая эпидемия, возрастает скорость распространения из-за Суэцкого канала;
1881–1896 гг. — пятая эпидемия, холера встречается теперь и в Южной Америке;
1899–1923 гг. — шестая эпидемия, холера становится пандемией, встречаясь на всех континентах, кроме Антарктиды;
1961 г. – наше время — седьмая пандемия холеры.
Первая попытка захвата мира
Первая эпидемия началась в 1817 году в Индии и практически не вышла за ее пределы. Британская Ост-Индская компания в срочном порядке объявила карантин и смогла отсрочить катастрофу на время: был введен запрет на перемещения кораблей из этой области и остановлено паломничество в Мекку [9].
Полной изоляции достичь было практически невозможно отчасти из-за бессимптомного протекания заболевания у некоторых людей, хотя они продолжали оставаться носителями холеры [10].
Первая волна Россию почти не задела, хотя в 1817 году холерный корабль прибыл в Астрахань. Местные врачи смогли не только не дать распространиться болезни по России, но и выходили большинство заболевших моряков. Правда, не понимая механизма распространения, врачи на всякий случай запретили продажу арбузов, но на общую картину это не повлияло [11].
Пережитая более-менее успешно первая волна 1817–1824 гг. не означала, что люди поняли, как лечить холеру. Наоборот, во время второй пандемии, разразившейся в 1826–1837 гг., смертность возросла почти в 2 раза в связи с используемыми методами лечения [11], о спорности которых мы поговорим дальше.
Увеличение масштабов
Вместо того чтобы предоставить заболевшему доступ к чистой воде, больному давали рвотное (чтобы вся желчь вышла наверняка) и проводили кровопускание. В некоторых больницах сверх этого бедным больным прописывали ртутные соли как лекарство, так что если человек имел неосторожность выжить после столь интенсивного лечения, то накопленная ртуть в почках не позволяла его назвать здоровым [12].
На этом фоне иронично успешными оказываются гомеопатические больницы, которые давали разведенные в невероятных дозах с водой (просто воду, другими словами) лекарства и обматывали своих пациентов мокрыми полотенцами. Выживаемость холерных больных у гомеопатов была в 5–8 раз выше, чем в классических медицинских учреждениях [11]. Но медицинское сообщество не поверило их результатам (рис. 3), так как тогда точно установить, холеру ли лечили гомеопаты или дизентерию, можно было только по предсмертным судорогам [13]. Так что получилась история, как с ведьмами: девушка выплыла — ведьма, утонула — к сожалению, мы ошиблись. Пациент умер — холера, плохо его лечили, а если выжил — так это и не холера была, а что-то попроще.
Рисунок 3. Группа врачей выставляет напоказ манекена с головой скелета, изображающего холеру: люди с криком бегут от него, 1832 г. Художник — Генри Хит.
С той стороны постучали
Устоявшаяся и несменяемая две тысячи лет позиция в медицине отразилась на многих европейских странах в их неоднозначных методах спасения от холеры. Во всем происходящем абсурде особо отличились французы: в Париже решили победить холеру танцами [7].
Холерные маскарады не останавливались, даже если кто-то умирал в процессе: человека уносили из зала специально подготовленные люди, и танцы смерти продолжались на испачканных испражнениями больных и умирающих полах [14].
Однако точно ли умер человек — был вопрос спорный. Холера воплотила в реальность страх многих оказаться погребенным заживо: из-за большого количества умирающих в день человека, предельно обезвоженного, без дыхания и сердцебиения после тяжелейших судорог, отправляли сразу на кладбище. Если повезло, то очнувшегося человека слышали и успевали откопать, но сколько погибло заживо погребенными, мы никогда не узнаем [7], [14].
Рисунок 4. Схема гроба с колокольчиком.
И холера действительно не делила мир на бедных и богатых — болели все. Хотя иногда случалось, что элита общества страдала больше: в Америке успешные жители городов, которые не употребляли ничего крепче коктейлей, оказывались более подверженными заболеванию холерой, чем простые английские колониальные офицеры, пьющие чистый джин. Несмотря на свою опасность, холерный вибрион легко погибает от кипячения, кислоты и алкоголя крепче 15 градусов [11], [15].
В 1846–1860 гг. уже в период третьей холерной эпидемии в России смертность значительно упала благодаря распространению культуры чаепития (рис. 5): кипяченая вода и обильное питье уменьшили число погибших в 8 раз. Солдатам в период холерных эпидемий специально выдавался чай, хотя по довольствию он не полагался [11], [16].
Рисунок 5. Борьба с холерой с помощью крестов и горячего чая в Санкт-Петербурге во время эпидемии холеры в России. 3 октября 1908 г.
В Америке пытались тоже ввести чайные традиции, но, на удивление, это не дало результатов. Объяснение этого явления заключалось в особенности питья чая американцами — почти всегда только с молоком, а нечистые на руку торговцы его обычно разбавляли сырой водой. Непонимание того, как все же распространяется болезнь, все еще значительно тормозило развитие профилактики заболевания [11].
Все не так просто
К сожалению, то, что холерный вибрион распространяется с водой и фекалиями, отрицалось научным сообществом долгие годы, как и игнорировалось открытие причины заболевания — бактерий.
В первый раз холерный вибрион был найден в 1854 году Филиппом Пачини, но царившая в медицине теория миазмов не дала ему возможность поделиться своим исследованием — его открытие проигнорировали [17]. Та самая миазматическая теория была предложена еще Гиппократом в четвертом веке до нашей эры, и ее влияние на медицинское сообщество продержалось почти до конца XIX века. Миазмы в этой парадигме — это ядовитый пар или туман, появившийся в результате разложения органики и вызывающий всевозможные заболевания. Таким образом, инфекция, по данной теории, не могла передаваться от человеку к человеку, а была результатом загрязненного воздуха [18].
Спустя 30 лет в 1883 году ученый Роберт Кох переоткрыл холерный вибрион, но его результатам не поверил на тот момент чрезвычайно авторитетный врач Макс фон Петтенкофер, следовавший принципам теории миазмов. Он провел свой опыт-опровержение, выпив вместе с коллегами воду с этими бактериями, и по необъяснимым причинам никто из них не заболел [17].
С сопротивлением общества столкнулся и выдающийся английский врач Джон Сноу, много лет споривший с медицинским сообществом о причинах заражения холерой в Лондоне (рис. 6). В 1850-е британскую столицу сложно было назвать приятным местом: сгнившие остатки туш, грязные сточные воды, химикаты и другие отходы производств — все оказывалось в реке Темзе, воды которой местные жители использовали для бытовых нужд. Такой подход привел к Великому Зловонию в 1858 году и позволял болезни успешно распространяться по всему городу. Доводы Джона Сноу о связи воды и холеры заглушались статусом более авторитетных докторов и главенством в медицине теории миазмов. Для доказательства своей правоты ему пришлось провести целое детективное расследование, чтобы отследить, где именно заболевшие брали воду и из какой питьевой колонки. Он кропотливо создавал целую карту распространения холеры в городе, опрашивал заболевших и собирал статистику летальных исходов. Каким бы ни был тяжелым и продолжительным процесс поиска доказательств, настойчивый доктор смог убедить в свя́зи зараженных холерой с питьевыми источниками как политиков, так и своих коллег. Джон Сноу не остановил холеру, но он смог положить начало реформе сточных канав. Однако и этот исход событий вполне можно назвать успешным для спасения Лондона от холеры [19].
Рисунок 6. Сатирическая иллюстрация загрязненной реки Темзы Джорджа Крукшенка, 1832 год.
Таким образом, к началу 20-х годов XX века холера начала отступать из-за профилактики посредством вакцинации, перестроенных канализаций и измененного отношения к питьевой воде. В больницах стали применять физиологические и солевые растворы, действие которых отрицалось долгое время. Они помогали восстановить водно-солевой баланс у пациентов и значительно увеличивали их шансы на выживание. Холера теперь была проблемой только в том случае, если не были приняты вовремя карантинные меры или же у государства не оказывалось средств на вакцинацию и организацию доступа к чистой питьевой воде [11].
Неисчезнувшая болезнь
Заболеть холерой в XXI веке кажется нелепым, но все же она никуда от нас не делась. В мире сейчас, по данным ВОЗ, идет седьмая пандемия холеры, которая началась в 1961 г. в Южной Азии, в 1971-ом распространилась на Африку, а в 1991 г. — на Америку. Сегодня ВОЗ утверждает, что ежегодно происходит в среднем 2,86 миллиона случаев заболевания холерой и 95 тысяч из них — с летальными исходами [22].
Холера осталась не только в бедных странах: в 2001 году случилась вспышка заболевания в Казани. Жители купались в озере рядом с городом, в которое попали канализационные стоки из-за поломки оборудования. Эпидемию удалось остановить, но кто именно принес заболевание в город — неизвестно, и нельзя уверенно заявить, что больше такого не повторится [23].
Так или иначе, мир движется вперед, пандемии случаются с нами время от времени, и какие-то наши убеждения о сегодняшних болезнях и поступки будут смешить следующие поколения. Понадеемся, что мы все же сможем вынести какие-то уроки из ошибок наших предшественников и будем мыть руки перед едой. И еще кипятить воду. На всякий случай.
190 лет назад, 4 июля 1831 года, столицу Российской империи сотрясали беспорядки, куда более масштабные, чем памятное чуть ли не всем петербуржцам декабрьское восстание на Сенатской площади. Но если в тот раз народ был в роли пассивного наблюдателя, то в эти летние деньки он сам стал главным действующим лицом смуты, почти парализовавшей жизнь города. Брожение, ропот, пассивное сопротивление властям, длившееся уже несколько дней, 4 июля переросло в самый настоящий бунт. Причина — эпидемия холеры.
Сказать, что вспышка заболевания была неожиданной, нельзя. Годом ранее холера накрыла Москву, где, впрочем, до бунта дело не дошло. Более того, времени, чтобы как следует подготовиться к чему-то похожему, было даже в избытке. О том, что такое холера, знали достаточно достоверно. Знали также, что это заболевание, пришедшее из глубин Индии, скоро пересечёт наши границы.
На самом деле всё обстояло даже хуже, потому что первые случаи заболевания холерой были зафиксированы в Астрахани ещё раньше — в 1823 году. Туда отправился петербургский врач-педиатр Степан Хотовицкий, который прожил там два с половиной года и сумел разработать комплекс мер по профилактике холеры. Эти меры впоследствии стали классикой — гигиена жилища, контроль водоснабжения, дезинфекция, профилактические диеты и контроль питания. Словом, были вполне реальные предпосылки к тому, что Россия встретит новый виток страшной эпидемии во всеоружии.
Но это были ещё цветочки. Бунт продолжался и на следующий день, разрастаясь и пожиная новые жертвы. На улицы вышло до трети всего населения столицы. Очагом бунта по-прежнему оставалась Сенная площадь. Его остановило только вмешательство высшей власти. Император, спасавшийся от холеры в Петергофе, явился в столицу.
Поступок смелый, даже отчаянный. Многие считают, что Николай I вышел на Сенную один, в сопровождении лишь личной охраны. И произнёс настолько прочувствованную речь, что люди, раскаявшись, попадали на колени и обещали вести себя хорошо. Что в виде барельефа и зафиксировано на памятнике императору.
Заразу в Петербург завозят врачи!
Холерный бунт
Как Николай I успокаивал народ
Бесчинства и сумасшествие дошли до апогея, когда огромная возбуждённая толпа оказалась на Сенной площади, где стояла временная холерная больница. Ворвавшись внутрь, люди выбили стёкла в окнах, сломали мебель, выгнали больничную прислугу и до смерти избили местных врачей.
Однако история гласит, что без кровопролития и вмешательства войск всё-таки не обошлось. Когда чиновники, оставшиеся в городе, оказались лицом к лицу с народным бунтом, устроители которого крушили больницы и убивали лекарей, городские главы собрались на совещание у графа Петра Эссена — блестящего военного, генерала от инфантерии, назначено в начале 1830 года петербургским генерал-губернатором. В ходе совещания пришли к решению призвать на помощь военную силу: гвардейские полки, усиленные артиллерией, окружили площадь, а на народ массированным ударом обрушился пехотный, а также Сапёрный и Измайловский батальоны.
Император Николай I своим присутствием усмиряет холерный бунт в Санкт-Петербурге в 1831 году. Литография из французского периодического издания Album Cosmopolite. Датирована 1839 годом. Фото: репродукция
Когда, наконец, войска смогли навести относительный порядок, в столицу въехал Николай, который, из двух зол, выбрал наименьшую: закрыл глаза на свой страх перед холерой, разумно решив, что беснующаяся масса людей гораздо страшнее.
Впрочем, этот факт не только не очернил репутации царя, о нём словно забыли, приняв на правду то, чего не был на самом деле. Иначе, как объяснить то, что на одном из барельефов, которые украшают памятник Николаю на Исаакиевской площади, можно увидеть сцену, изображающую успокоение народа царём?
Эпидемия холеры закончилась в Петербурге осенью 1831 года, унеся с собой жизни семи тысяч людей. В последний раз в городе произошла вспышка болезни в 1918 году, когда в городе свирепствовал холод, царила разруха, а силы медицины всецело были брошены на поля Гражданской войны.
Читайте также: