Комсомольская правда вич колесников

Обновлено: 24.04.2024

Андрей Колесников о своей журналистской карьере и работе с президентом

Смотрите видео или читайте текстовую версию интервью.

— Вам было 25 лет, когда закончился СССР. Что вы помните, о чем вы жалеете в той стране?

— Хочется сразу сказать в пику кому-нибудь, обязательно найдется кому, что все было не так уж и плохо. Потом начнешь вспоминать, а что ж такого хорошего было? Воспоминания эти на самом деле оказываются довольно однообразные и однобокие. Они касаются, например, бесплатного образования. Ну, я тоже получил бесплатное образование, и надо сказать, что я долгое время думал, что ни за что не получил бы и никогда не поступил бы на факультет журналистики МГУ, если бы советская власть не предоставила мне такую возможность.

А почему, собственно говоря, так? Чем сейчас ЕГЭ отличается от такого бесплатного подхода? Моя дочь Маша сдала ЕГЭ, поступила на психфак МГУ, учится тоже бесплатно на бюджетном отделении, ну и так далее. Как только начнешь разбирать даже на таком техническом, бытовом уровне, преимуществ не остается.

— Если бы можно было взять в сегодняшнюю жизнь из СССР какие-нибудь три вещи, три качества, три подхода. Один понятно — бесплатное образование. Что еще взяли бы?

— Я бы взял своих родителей, которых мне все больше и больше не хватает, но вы же не такого ответа от меня ждете. Да?

— Я любого жду.

— В бесплатной медицине я тогда, слава богу, не нуждался. Мы говорим все время о бесплатных вещах. Там бесплатно, здесь бесплатно, и еще вот здесь бесплатно. Да оно того не стоит! Если разобраться, не таким уж все бесплатным и окажется. На самом деле цена, которую мы платили за это бесплатное образование, медицину и так далее, оказывалась огромной. Я, например, искренне считаю, что Советский Союз как идея совершенно противопоказан журналистике как идее. Советский Союз как концепция убивает журналистику и самих журналистов на самом-то деле. И в этом у меня тоже был повод убедиться.

— Андрей Иванович, многие считают вас главным репортером, освещающим власть. Я так не считаю.

— Я считаю, что ваша главная тема — это русский характер. Люди, которые тонут на последнем льду, но едут ловить рыбу; люди, которые травятся грибами, хотя знают, что они ядовитые… Ну и так далее и так далее. Как вот русский характер изменился за эти 30 лет? Вы за ним очень пристально наблюдаете.

— И у нас был один и тот же начальник.

— Да, вам повезло, и мне повезло, потому что у нас был с вами один и тот же начальник — Александр Михайлович Мостовщиков, который вместе с Егором Владимировичем Яковлевым отправили меня в командировку в Южную Осетию, как только я вообще появился и начал работать…

Фото: Владимир Додонов / Коммерсантъ

— Падает, будучи убит?

— Его с тех пор никто никогда не видел. Я думаю, что он был, конечно, убит, но даже его тело не вернули семье. Как и его сына никто никогда больше не видел.

— Он вообще без прикрас высказывался.

— Вообще мне кажется, что все надо было сделать именно так, как это было сделано. Ошибок я не вижу. По моим впечатлениям личным, по-другому тогда было точно нельзя. Я думаю, что это был один из самых драматичных периодов российской истории, после которого все действительно могли быть свободны, но в худшем значении этого слова.

— Могли быть в худшем, а оказались в лучшем?

— А стали свободны, если не в лучшем, то в очень хорошем значении этого слова.

— Я, готовясь к нашей беседе — мы ведь часто с вами разговариваем — волей-неволей пересмотрел несколько ваших интервью и неожиданно обратил внимание на то, о чем никогда не задумывался. Вы зачем-то выступаете в этих интервью адвокатом президента. При этом, как автор пишущий, как человек, который находится с ним рядом уже много лет, вы не являетесь его защитником. Вы ироничны, вы иногда критичны, вы даже чаще критичны. Почему?

— Вызывает необходимость очень простая вещь. Я это, кстати, господину Дудю (речь об интервью Юрию Дудю.— “Ъ”) сказал прямо.

Я начинаю защищать, когда вдруг начинают нападать. Если бы Путина, наоборот, защищали, нападал бы, конечно, я в такой ситуации, но я бы не сказал, что даже защищаю.

В этой отчаянной ситуации, в которой мы с вами находимся, которая людей разбрасывает по разные стороны баррикад, по-другому и нельзя. Другой разговор сейчас и невозможен. Ты обязательно становишься адвокатом. Все уверены: он вот оттуда, он с этой стороны баррикады, а ты не с этой стороны баррикады, и не с той. Ты даже не над схваткой. Ты стоишь рядом с этой баррикадой и, собственно говоря, совсем не как в августе 91-го года, когда действительно надо было быть на баррикаде.

Вот из-за чего во многом я продолжаю работать в кремлевском пуле? Это безумно интересное занятие. Это первый ряд партера. Вот то, чем я занимаюсь сейчас. И я сижу и наблюдаю, но я еще работаю много, да? То есть я еще и записываю свои впечатления о том, что я вижу. Иногда, на самом деле не надо преувеличивать, довольно редко — ты оказываешься за кулисами даже.

У власти и журналистов бывают общие слабости. Например, тигры

Фото: Дмитрий Азаров / Коммерсантъ

— Но вообще, вы создаете впечатление, что все время за кулисами.

— А было пару раз, когда приходилось на пару минут выходить на сцену даже и что-то такое сыграть.

— Но вас это греет?

— Это спектакль, который влияет на жизнь миллионов людей ежедневно.

И вот то, что у тебя есть возможность, которой лишено подавляющее большинство других людей, сидеть в первом ряду партера и наблюдать за этим в то время, как всех остальных журналистов практически без исключения близко не подпускают к театру… Потому, что режим, потому, что оцеплено все.

— Вот я вас хотел спросить, как раз об этом. Вот журналистика, которой вы начинали заниматься, долгое время занимались и занимаетесь,— это, в целом, скептичная журналистика. Сейчас же в массе своей журналистика стала ласковой такой, чудесной. И возникает вопрос. Вот этот, о котором вы говорите: между первым рядом партера и властью какая должна быть дистанция?

— Ну, дистанция обязательно должна быть. Дистанция — я говорил про это и думаю, и она реальная — это метров 30–50.

— Это для вас.

— Отделенных таким красным бархатным канатиком, чуть-чуть провисшим. Вот и все. Эта дистанция с властью — это твоя свобода. Там ведь можно услышать столько реплик, не предназначенных для чужих ушей во время этого спектакля, и увидеть, чем отличается телесуфлер, которым пользуется актер, играющий заглавную роль, и реальные его слова.

— А у вас как члена пула есть обязательства не транслировать эти реплики?

— Нет. Никогда, никаких обязательств, могу вам сказать честно и с последней прямотой, я никому не давал, и никто от меня никогда их не просил. И так не будет. У меня даже мысли такой не возникает.

— Я тогда примерно вот это и понял. Я видел, что он говорит это искренне. И в этом смысле идея о том, что с ним разговаривают, имея в виду по крайней мере пару стандартов других, более важных для тех, кто с ним разговаривает, а то и 4–5 стандартов, целую систему стандартов. Он, мне кажется, разобрался в этом очень быстро, спустя года 2–3.

— Я имею в виду, когда в глаза говорят одно, а думают и особенно делают другое. Делают другое, думают третье, подразумевают четвертое, с союзниками общаются по-пятому и так далее.

— В том случае это был прямой политик, откровенный?

— Да. Тогда, в самом начале ему не казалось, что в случае с ним именно так будет. И прежде всего может быть потому, что он будет вести себя с ними (откровенно.— “Ъ”), по крайней мере говорить все ясно и понятно до конца. И будет рассчитывать в ответ на откровенность, по крайней мере в делах. Он очень быстро разобрался в том, что такого не будет, вот и все. А в остальном, мне кажется, что ушли вот эти…

Фото: Дмитрий Азаров / Коммерсантъ

— Он окунулся в политику и стал другим человеком?

— Ушли лишние какие-то, с самого начала довольно странные иллюзии и все. И ушли за первые пару лет, так мне кажется. И с тех пор он без этих иллюзий прекрасно существует.

— Так долго — нет. Я думал, все будет все-таки покороче.

Но мне кажется, что это все происходит от того, что в нем самом до сих пор не разрешились сомнения насчет его преемника, которому он готов отдать власть.

Это не является уговорами самого себя придумать что-нибудь еще, что позволит остаться еще на один срок. Так мне не кажется. Мне кажется, что он реально до сих пор теряется в поисках преемника. С этим связано. Ну и может быть даже более серьезная причина: после 2014 года передать страну человеку, который не сможет удержать этот груз…

— 14-го или 24-го года?

— 2014 года. Передать страну человеку, который не справится с грузом, с этим крестом, который взвалил на себя сейчас Путин и на нас на всех, кстати сказать. Он не может найти такого человека. Да и вряд ли найдет.

— Если он еще пару десятилетий не найдет?

— В этом смысле дальнейший прогноз как будто бы плохой, но мне кажется, что тем не менее он закончит вот этот срок в свое время. Я не исключаю, но вряд ли немного раньше. Как-то об этом ничто не говорит.

— Вот еще раз хотел бы вернуться к вашей линии защиты. Мне многое понятно. Даже мне понятно, почему президент закрывал свою личную жизнь в начале своего президентского срока: шла Чеченская война. Терроризм и так далее… Вы почему-то очень твердо стоите на том, что личная жизнь президента не касается общества. На самом деле, конечно же, касается, потому что это сумма знаний избирателя о том, за кого он голосует. Почему вы считаете, что личная жизнь первого лица государства не касается людей, которые его избирают и которыми он руководит?

— Но штука в том, что я никогда так не говорил. Я никогда не говорил, что я так считаю. Я всегда говорил, что это он так считает. Я-то, наоборот, считаю, что особенно сейчас свою личную жизнь можно и… как сказать… подраскрыть. И какие-то события, кстати…

— Да, тем более, первый поворот ключа он сделал. Он сказал на пресс-конференции как-то, что у него есть любовь в жизни.

— И он это делает сейчас, он подраскрывает свою жизнь.

— Вы знаете, что за последний год Владимир Владимирович Путин по естественным причинам вообще сократил общение с журналистами до минимума. Страдает ли он от этого? Да нет, не страдает.

Фото: Дмитрий Азаров / Коммерсантъ

— Если посмотреть на наших коллег на пресс-конференции Путина, то можно сказать, что правильно сделал в общем.

— Ну, как сказать? Между прочим, очень много разных вопросов на пресс-конференциях. Вы зря так. И вопросы про детей тоже возникают на пресс-конференциях.

— И никак не повлияло.

— Это о Путине или о коронавирусе?

— О коронавирусе, о пандемии, но и о борьбе вируса и государства. Вот кто кого?

И в этом смысле она тоже, конечно, о Путине, потому что Путин нашел наконец-то себе достойного соперника в виде этого вируса.

Понимаете? И вот он с ним борется, и борьба идет с переменным успехом. И у меня, самое главное, в этом смысле есть название для этой книжки. Вот помните, у меня были там первые две?

— Вы мне подарили. Конечно, они у меня есть.

— Как за этот 21 год изменился Путин? Вы многое рассказали уже.

— Ну, я действительно много рассказал. Понимаете, это, может быть, самый частый вопрос, который я слышу, и, может быть, даже вопрос, который я не хотел бы слышать, наверное. Потому что…

— Это, кстати, ответ.

—… и главное, что я на него вам уже сегодня ответил. Он не изменился. Потому что в его возрасте и в нашем с вами, да и в возрасте наших с вами дочерей, допустим, человек уже не может поменяться. Это нереально просто. Никак не изменился, забудьте об этом, что Путин стал хуже, например, или лучше.

— А если завтра примут решение — такие решения принимаются сейчас сплошь и рядом — и отлучат вас от президентского пула, что это для вас будет? Это не то чтобы я хотел накаркать.

— Не надо нас пугать. Отлучат и отлучат. Во-вторых, давай, иди отлучи еще сначала. В-третьих, вопрос вообще так никогда не стоит, будем прямо говорить. Но, если бы такое случилось, если бы я перестал работать в президентском пуле, я не знаю, чем бы я дальше стал заниматься. В этом главная чудесность…

— Но внутри этой профессии?

Значит, к той цифре, что произносится на многих конференциях, нужно приписать нолик. И тогда окажется, что в Москве не тысячи больных, а десятки тысяч. Уверен, это соответствует действительности. А лекарство не найдено. И заразиться можно. в бане, туалете, в темной комнате на дискотеке. К чему я это говорю? Стоит ли отвечать на вопрос? Не маленькие, все и всё понимают.

Понимают, но наступает момент, когда забываешь об опасности. У него такие чистые глаза, такой проникновенный взгляд, такая милая и призывная улыбка. И ты уходишь с ним. И ты. И ты радуешься, что такой обаятельный человек ответил тебе взаимностью. И не думаешь, что через полгода-год сможешь оказаться с ним на соседних койках в больнице на Соколинке.

Чем закончить короткое вступление.

Надеюсь на понимание,
Ваш Владимир Владимирович Шахиджанян.

В ходе нашей акции произошел совершенно неожиданный поворот. Немецкие медики считают, что Николай Колесников неизлечимо болен, армянские врачи оспаривают этот результат экспертизы

У КОЛЕСНИКОВА МОЖЕТ БЫТЬ ОСОБОЕ ТЕЧЕНИЕ БОЛЕЗНИ

НАПОМНИМ, наш эксперимент начался с визита Николая Колесникова в феврале этого года в Российский федеральный центр по профилактике и борьбе со СПИДом, где у него была диагностирована ВИЧ-инфекция. Мы попросили прокомментировать полученное из Германии заключение руководителя центра профессора Вадима Покровского.

Признаться, услышать такой комментарий из уст профессора для меня было равнозначно удару грома. Я предложила пойти на этот эксперимент родителям Николая, я сопровождала его в клинику, была с ним первые дни после инъекций препарата. До сих пор содрогаюсь, когда вспоминаю, как мы жили в гостинице, ожидая, когда вас повезут в клинику: каждое утро у Коли открывались новые фурункулы, и вся его кровать была испачкана их содержимым. Горничные боялись убирать в номере, он это прекрасно понимал и старался не обращать внимания.

Мы уже писали, что для поддержания жизни ВИЧ-инфицированного в месяц необходимо около тысячи долларов. Московские больные получают медикаменты бесплатно, за счет городской казны. Коле же и Марине, если они решат перейти на лечение в клинику Покровского, как иногородним придется искать деньги самим. Однако классические методы лечения в лучшем случае помогут стабилизировать состояние ребят. От смертельной болезни они не избавятся.

На заборе клиники на Соколиной горе. где лежат ВИЧ-инфицированные, висят объявления о наборе групп для поездки в Ереван. Стоит эта поездка от 20 до 50 тысяч долларов. Надо ли продавать все, чтобы ехать лечиться? Профессор Покровский считает, что нет. Так он и попросил написать.

Предварительный результат мне сообщили за два часа до вылета из Гамбурга. Позвонила переводчица:

— Ну что ж, снова отправимся в Ереван, продолжим лечение, — сказала Марина.

Они держались молодцом, а я вспоминал исколотые иглой бесчисленных капельниц Колины вены. Куда ж там еще продолжать.

А дома уже трезвонил телефон: лечащему врачу Колесникова Левону Мхитаряну не терпелось узнать результат нашего вояжа в Гамбург. Они столько сил вложили в этого пациента. Я сообщил про 130 вирусов на миллилитр.

— Так это же великолепно! — обрадовался Мхитарян. — В последний визит в клинику вирусная нагрузка у него составляла 5 тысяч на миллилитр. Значит, эффект от лечения есть, и немалый.

Почему-то вспомнилась шутка о том, что нельзя быть чуть-чуть беременной. Но применительно к ВИЧ и СПИДу медики все же различают несколько стадий, и есть огромная разница, на какой из них находится человек.

Потом мы получили документы из Гамбурга и вчитались в строки, от которых опустились руки. Действительно, 130 отвратительных, похожих под тысячекратным увеличением на ощетинившуюся взрывателями морскую мину вирусов. Но не штук, а тысяч! 130 тысяч. В каждом миллилитре. Знала бы переводчица, чего стоит ее оговорка.

Выходит, болезнь не только никуда не ушла, а за полтора месяца со дня августовского визита Николая в Ереван прогрессировала, множась и захватывая все новые клетки. Как это могло произойти? Ведь после первых вливаний препарата наступало резкое улучшение, что было зафиксировано.

Позволим себе процитировать часть документа, присланного из Германии. Мы не стали редактировать специфические термины, имея в виду, что они могут быть интересны специалистам.

«При обследовании кожных покровов обнаружено много рубцов после повреждений и фурункулов, лимфатические узлы с обеих сторон увеличены.

Анализ крови: Гб 14.8, лейкоз 5/800/11.000 тромбоцитов при дифференцированном анализе крови: палочка — 14, сегментов 37, лимфы 37, моно 9%,

Уринодиагностика: белок — отриц., сахар — отриц.

Результаты обследования: привезенные (имеется в виду эпикриз из Армении. — Ред.) результаты осмотра показывают очевидную иммуностимуляцию в период с апреля по август Иммуностимуляция неспецифического вида вызывает опасность, что СD4-ЛИМФОЦИТЫ будут активизироваться и возможно дальнейшее распространение вируса ВИЧ. Обследование не дало результата, что инфекция вылечена.

Пациент нуждается в лечении по поводу инфекции гепатита С, которая показывает высокий уровень вируса.

Печень увеличена, что может быть связано с гепатитом С, а также, возможно, с проведенным лечением. Поэтому нет возможности дать позитивную оценку проведенной терапии, т. к. нет пробы сыворотки до начала лечения.

Столь неутешительный итог нашей акции отнюдь не перечеркивает достигнутое армянскими медиками. В препарат поверили тысячи людей, сотням он реально помог. Как иммунный стимулятор уже сейчас врачам, в том числе и России, нужно брать на вооружение, испытывать, изучать. Это огромные затраты, которые можно осилить только сообща. Наша акция продолжалась восемь месяцев, и если подсчитать, сколько средств вбухала газета в командировки журналистов, в лечение Коли и Марины, в поездку в Германию, рядовому пациенту нашей страховой медицины станет ясно, что лучше слечь и отдать концы, — не потратится на него государством таких размерах. Теперь представьте, сколько денег требует введение в оборот каждого нового препарата. Мы испытывали на одном добровольце, а нужны сотни и сотни!

Что теперь будет с Николаем Колесниковым? Разумеется, не надо сдаваться и прекращать лечение. Рекомендации, полученные нами в Германии, могут оказаться очень полезны — диагностика здесь на высоте. И, конечно, газета в меру сил будет помогать и следить за дальнейшей судьбой Коли. И, конечно, врачи его не оставят. Чудес не бывает, скажете вы? Иногда они случаются.

Кровь Николая Колесникова в замороженном виде будет храниться в институте тропической медицины Бернхарда Нохта 30 лет. Такой здесь порядок. Значит, если однажды выздоровление наступит, мировую сенсацию легко будет подтвердить. Будем верить и надеяться.

ПИСЬМО ОТ ТОГО, КОМУ НУЖНА НАДЕЖДА

Как вы уже, наверно, поняли, я тоже заражен этим проклятым вирусом. В принципе я не боюсь умереть, хотя мне тоже хотелось и детей завести, и что-то для общества хорошее сделать, но не тут-то было. Страшно мне не за себя, а за тех, кто живет со мной, а конкретнее — за моего младшего брата, мою мать. отца. Я не знаю. могу ли их заразить и в каком случае. Больше всего боюсь за мою маму, она уже похоронила дочь и сына, но не по той причине, что у меня.

Заранее всем благодарен.

Да, кстати, мне, как и Коле, 20 лет. Плохо, наверное, умирать в таком возрасте. Извините.

ЧТО ДУМАЮТ ПО ЭТОМУ ПОВОДУ СПЕЦИАЛИСТЫ ЕРЕВАНСКОЙ КЛИНИКИ?

относились весьма настороженно. Как сказал мне один из сотрудников: не надо забывать, что основная часть препаратов для тритерапии, то есть лекарства, которыми сейчас лечат практически всех больных СПИДом на Западе, производится именно в этой стране.

Анализы Николая, сделанные в Германии, поступили в ереванскую клинику в среду поздно вечером. Комментировать все десять страниц сразу по горячим следам ереванские врачи отказались — вначале основательно все изучим, потом выскажем свое мнение.

Однако что их очень удивило, так это несоответствие показателей вирусной нагрузки в анализах, сделанных, соответственно, в Ереване и Гамбурге:

— Мы перепроверяем свои анализы сразу в нескольких лабораториях — в Европе, США. И в принципе они практически совпадают.

Анализы крови конкретно Николая из-за рубежа, как мне сказали, поступят в Ереван лишь на следующей неделе.

Не ставя под сомнение профессионализм немецких коллег, лечащие врачи Николая теперь немедленно хотят воочию увидеть своего пациента, еще раз осмотреть и поинтересоваться, какой образ жизни он вел эти два последних месяца.

- Кармен - олицетворение женщины с сильным характером. Вы говорили, что такими женщинами восхищаетесь. Но также отмечали, что для ее воплощения нужно было унять свою восточную нежность и разбудить страсть. Так с какой героиней вы ассоциируете?

- Часто говорят, что гимнастки не способны стать хорошими танцовщицами. Как вы относитесь к этому стереотипу?

- У вас творческая семья, но кем вы видите своих детей в будущем? Одобряете ли вы страсть Роберта к стендапу?

- Я вижу своих детей счастливыми людьми. Мы как родители стараемся развивать творческие способности и пристрастия детей. Но время покажет.

- Можете ли вы дать советы молодым мамам, как совмещать работу и семью?

- Ни в коем случае не боятся и не отказываться от своей мечты, продолжать реализовывать себя в любимой профессии. Ребенок – это не помеха, а подарок судьбы. У всех мамочек все обязательно получится. Недосып и усталость – это не слабость. Не бойтесь просить помощи у близких.

Проводить время наедине супруги успевают, несмотря на плотные рабочие графики Фото: Владимир ВЕЛЕНГУРИН

- Брали вы или Павел когда-то детей с собой на работу или на съемочную площадку?

- По возможности, если дети хотят, мы их берем на работу. Особенно, если это выходные или свободное от занятий время. Когда София была на грудном вскармливании, брала ее с собой на работу.

- Успеваете ли вы побыть наедине с собой? Чем в такие моменты предпочитаете заниматься?

- Прогулки - это мое все. В день обязательно прохожу 15 тысяч шагов. Гуляю либо в парке, либо вокруг дома или на беговой дорожке. В этот момент я наедине с собой, стараюсь слушать бег своих мыслей. Иногда придумываю сценарий очередной постановки. Но мое главное правило - никаких телефонов.

- У вас двое детей и уйма работы, как много времени вы проводите наедине с мужем?

- Все свое свободное время я провожу с ним. Нам всегда хватает времени побыть вместе.

- Недавно в своих соцсетях вы поделились видео, где Павел держит на руках маленького ребенка и предлагает вам родить еще одного малыша. Задумывались ли вы о пополнении?

- Конечно, задумываюсь. Но тема для меня очень личная, пока не готова публично обсуждать ее.

- Однажды вы рассказывали, что в вашей семье сохранились традиции, связанные с днем рождения мамы. Какие еще традиции есть в вашей семье?

- У нас в семье много традиций. На Новый год никогда не работаем и всегда отмечаем вместе с семьей. Стараемся всегда готовить манты. Мы никогда не работаем в дни рождения Роберта и Софии. Это очень важные для нас праздники. Еще мы с Павлом всегда отмечаем годовщину свадьбы.

- Мы пока не думали об отпуске. Пока точно планируем работать.

Вашу пару называют самой крепкой в отечественном шоу-бизнесе. Не боитесь, что сглазят?

- Я верю в бога, а не в вот это все…

Они прозвучали на встрече с Владимиром Путиным в Москве

11 марта в Москве встретились президенты России и Белоруссии Владимир Путин и Александр Лукашенко. Специальный корреспондент “Ъ” Андрей Колесников постарался услышать из разговора двух коллег, как все случилось и на что следует ориентироваться,— и услышал.

Александру Лукашенко хочется побыть с Владимиром Путиным

Фото: пресс-служба президента РФ

Александру Лукашенко хочется побыть с Владимиром Путиным

Фото: пресс-служба президента РФ

Владимир Путин при встрече в Представительском кабинете Кремля поздравил белорусского коллегу с успешным проведением голосования по внесению поправок к конституции. Результат и правда выглядит завораживающим:

— Я знаю, что явка очень большая и поддержка граждан Белоруссии тоже очень солидная.

Впрочем, Владимир Путин как человек, уже переживший такое раньше, не должен ничему удивляться.

— Больше, чем на президентских выборах, кстати, на полтора процента! — обрадованно подтвердил Александр Лукашенко.

— И хорошо! — удовлетворенно констатировал Владимир Путин.— Думаю, что этот политический процесс, который вы инициировали, диалог, который вы ведете с людьми, чрезвычайно важен для того, чтобы ситуация была устойчивой и стабильной. А только при такой, именно при стабильной, устойчивой ситуации можно говорить и об экономическом развитии.

Владимир Путин, без сомнения, знал, о чем говорил. Или помнил. В конце концов, стабильная, устойчивая ситуация в России была всего две недели назад.

— Есть, конечно, и проблемы, связанные с событиями сегодняшнего дня, с известными ограничениями, санкциями и так далее,— не стал отрицать президент России.— Но, как мы с вами и говорили раньше, попытки ограничить наше развитие, сдержать его, они предпринимались всегда, предпринимаются и сейчас — сейчас в большем масштабе, конечно, это очевидно. Уверен, что мы пройдем через эти трудности и, наоборот, приобретем больше компетенций, больше возможностей чувствовать себя независимыми, самостоятельными. В конечном итоге пойдет на пользу, как это было в предыдущие годы.

Конечный итог, похоже, застанут не все, кто начинает этот путь, но, честное слово, я, например, даже испытываю к этим людям белую зависть.

— Я, безусловно, проинформирую вас и о ситуации на украинском направлении, и прежде всего о том, как идут сейчас переговоры, которые проводятся сейчас практически на ежедневной основе. Там есть определенные позитивные сдвиги, как мне доложили переговорщики с нашей стороны,— добавил президент России.

Российские переговорщики, по данным “Ъ”, и правда получили ответ на свои соображения от украинских коллег, и он не является бессодержательным, что уже ново и не то что, конечно, вселяет оптимизм, но по крайней мере не убивает его окончательно.

— Владимир Владимирович, действительно, мы с вами в постоянном контакте находимся. Как чувствовали, что времена будут непростые! — всплеснул руками Александр Лукашенко.— Но я вам по телефону не единожды говорил: Российская Федерация, а мы тем более, всегда под санкциями! (То есть белорусский президент успокаивал, что ли, российского коллегу? — А. К. ) Сегодня они более масштабные, но мы уже к этому, простите, свинству Запада привыкли!

Из страны с развитым сельским хозяйством вряд ли сейчас стоит ждать других метафор.

— Почему свинству? — счел возможным пояснить белорусский президент.— Потому что это все нелегитимно, как они любят говорить, это все незаконно, в нарушение всех международных соглашений и договоров, к которым и они, и мы. в части каких-то. присоединились.

Поэтому еще раз, третий раз: это просто свинство, с моей точки зрения! Я уже этого натерпелся, вы наелись уже. Не мы на них нападали, не мы, превентивно. ВСУ (вооруженные силы Украины.— “Ъ” ) начали стрелять, когда мы с вами еще за два дня были у вас дома!

Из его слов выходило, что чуть ли не по ним начали стрелять, но он, наверное, не это хотел сказать.

Тем не менее Александр Лукашенко выдавал какие-то секреты, причем просто потому, что хотел выдать. ВСУ начали стрелять по Донбассу, наверное, хотел он намекнуть, а российскому президенту начали сразу приносить сводки об этом, и они их вместе читали. И война началась как ответ на удары ВСУ.

Даже Владимир Путин не догадался озвучить такую версию. Между тем она ведь была на поверхности.

— К сожалению. — подтвердил Владимир Путин, не в силах отказаться от предлагаемых обстоятельств.

— Да, мы с вами сидели в вертолете, докладывали постоянно! — продолжал разбрасываться эксклюзивными подробностями Александр Лукашенко.— Они начали!

И о себе, любимом:

— А я сейчас вам покажу, откуда на Беларусь готовилось нападение! — предупредил Александр Лукашенко.— И если бы за шесть часов до операции не был нанесен превентивный удар по позициям — четыре позиции, я сейчас покажу карту, привез. — они бы атаковали наши войска, Беларуси и России, которые были на учениях! Поэтому не мы развязали эту войну, у нас совесть чиста!

Это была уже немного другая версия. И надо понимать: в этой версии Россия и Белоруссия развязали эту войну, потому что иначе ее бы развязала Украина, и поэтому не Россия и Белоруссия развязали эту войну.

А если бы Украина могла и не развязала, а Россия и Белоруссия уже развязали в ответ на то, что она могла? Тогда кто, считается, развязал?

Впрочем, история не терпит сослагательного наклонения (и прежде всего в этом случае).

— Хорошо, что начали! — с чувством констатировал Александр Лукашенко.— Биологическое оружие, самые большие атомные электростанции — и все это были готовы взорвать!

Он был в азарте сейчас и легко рассказывал про ядерный апокалипсис и про то, что украинские коллеги готовились сжечь дотла свою страну и по крайней мере всю Европу.

— Сейчас мы видим, что в Чернобыле творится, вы меня попросили электричество подвести…— продолжил он.

Станция, как известно, оказалась обесточена.

— Спасибо,— поблагодарил его российский президент (то есть, видимо, подвели.— А. К. ).

Как Чернобыльская АЭС оказалась полностью обесточена

— А им не надо, вы понимаете?! А им не надо! И пускай там что угодно творится, они отпихиваются! А мы силой подвели туда электричество, как я и обещал, к Чернобыльской станции!

Кабели и правда были, говорят, силовые.

Впрочем, именно на эту тему даже шутить не стоит: охлаждение реакторов и правда оказалось реальной и слишком серьезной темой.

— Я знаю, спасибо,— повторил господин Путин.

— Это их цели! — продолжал Александр Лукашенко.— Поэтому люди потихоньку начинают понимать, что есть что и за кем стоит эта правда! Не сделали бы это за сутки до того — поверьте, через несколько дней мы бы испили всю эту чашу с огромными потерями! Еще раз говорю: они не только по Донбассу готовились нанести удар, они выстроили позиции для нанесения удара по Беларуси!

Попутно президент Белоруссии выдал еще пару военных тайн:

— И сегодня. эти иностранные наемники идут вдоль границы Беларуси к Чернобыльской станции. Три момента. Они хотят перерезать пути движения российских войск, в спину ударить, как я говорил,— это первое. Второе, они хотят ударить по позициям тех войск, которые у нас остались с белорусско-российских учений.

И они не теряют надежду нас втянуть в эту бойню непосредственно, чтобы мы оголили западный участок, о чем мы с вами договорились! Не такие они простые! И что они хотят в Чернобыле сделать, нам еще придется с вами разгадать!

Вывод был неожиданным:

— Поэтому не надо оправдываться ни перед кем!

— Никто не оправдывается,— с усмешкой произнес господин Путин.

В этом его действительно трудно упрекнуть.

— Нет, вы — да! — объяснил господин Лукашенко.— Я вижу, как наши. ваши (все-таки не его.— А. К. ) некоторые ведут себя: видите ли, не то сделали. Они бы испили эту чашу больше, чем в середине прошлого века, когда фашисты на нас двигались!

И он пришел еще к одному неожиданному выводу:

Но нет, похоже, что уже нету.

У Александра Лукашенко оказалась вот еще какая идея:

— Я хочу предложить вам. Мы всегда помогали своим союзникам: казахам помогали — да всем. Рынок вы некоторым открыли, не буду их называть, они обижаются. Ну так нам надо как-то собраться в ОДКБ (Организация Договора о коллективной безопасности.— “Ъ” ), нам надо в ЕврАзЭС (Евразийское экономическое сообщество.— “Ъ” ) на самом собраться, сплотиться вместе! Ведь все говорят о том, что нам надо вместе быть. Так давайте соберем! И поверьте, еще добавив эти рынки, мы через месяц забудем, что у нас есть санкции. Поэтому ОДКБ и ЕврАзЭС! Я вношу предложение, я же имею право внести предложение…

Путин и Лукашенко договорились о поставках в Белоруссию военной техники

— Конечно,— подбодрил его российский президент, у которого, возможно, до сих пор не было оформившегося намерения мучить коллег идеей коллективной безопасности.

— Я думаю, вы меня поддержите,— приободрил и Александр Лукашенко Владимира Путина.— Нам надо собраться в Москве за столом, сесть за стол переговоров и договориться: мы вам это продаем, вы нам это, и выстраиваем нашу общую экономическую политику!

— Александр Григорьевич, вы правы абсолютно,— поддержал коллегу Владимир Путин.— Советский Союз действительно жил все время в условиях санкций, развивался и добивался колоссальных успехов!

Читайте также: