В обмороке конный дева в столбняке
Обновлено: 24.04.2024
Встарь, во время оно,
В сказочном краю
Пробирался конный
Степью по репью.
Он спешил на сечу,
А в степной пыли
Темный лес навстречу
Вырастал вдали.
Ныло ретивое,
На сердце скребло:
Бойся водопоя,
Подтяни седло.
Не послушал конный
И во весь опор
Залетел с разгону
На лесной бугор.
Повернул с кургана,
Въехал в суходол,
Миновал поляну,
Гору перешел.
И забрел в ложбину,
И лесной тропой
Вышел на звериный
След и водопой.
И глухой к призыву
И не вняв чутью,
Свел коня с обрыва
Попоить к ручью.
У ручья пещера.
Пред пещерой брод.
Как бы пламя серы
Озаряло вход.
И в дыму багровом,
Застилавшем взор,
Отдаленным зовом
Огласился бор.
И тогда оврагом,
Вздрогнув, напрямик
Тронул конный шагом
На призывный крик.
И увидел конный,
И приник к копью,
Голову дракона,
Хвост и чешую.
Пламенем из зева
Рассевал он свет,
В три кольца вкруг девы
Обмотав хребет.
Туловище змея,
Как концом бича,
Поводило шеей
У ее плеча.
Той страны обычай
Пленницу-красу
Отдавал в добычу
Чудищу в лесу.
Края населенье
Хижины свои
Выкупало пеней
Этой от змеи.
Змей обвил ей руку
И оплел гортань,
Получив на муку
В жертву эту дань.
Посмотрел с мольбою
Bсадник в высь небес
И копье для боя
Взял наперевес.
Сомкнутые веки.
Bыси. Облака.
Воды. Броды. Реки.
Годы и века.
Конный в шлеме сбитом,
Сшибленный в бою.
Верный конь, копытом
Топчущий змею.
Конь и труп дракона
Рядом на песке.
В обмороке конный,
Дева в столбняке.
Светел свод полдневный,
Синева нежна.
Кто она? Царевна?
Дочь земли? Княжна?
То, в избытке счастья,
Слезы в три ручья.
То душа во власти
Сна и забытья.
То возврат здоровья,
То недвижность жил
От потери крови
И упадка сил.
Но сердца их бьются.
То она, то он
Силятся очнуться
И впадают в сон.
Сомкнутые веки.
Выси. Облака.
Воды. Броды. Реки.
Годы и века.
Встарь, во время оно,
В сказочном краю
Пробирался конный
Степью по репью.
Он спешил на сечу,
А в степной пыли
Темный лес навстречу
Вырастал вдали.
Ныло ретивое,
На сердце скребло:
Бойся водопоя,
Подтяни седло.
Не послушал конный
И во весь опор
Залетел с разгону
На лесной бугор.
Повернул с кургана,
Въехал в суходол,
Миновал поляну,
Гору перешел.
И забрел в ложбину,
И лесной тропой
Вышел на звериный
След и водопой.
И глухой к призыву
И не вняв чутью,
Свел коня с обрыва
Попоить к ручью.
У ручья пещера.
Пред пещерой брод.
Как бы пламя серы
Озаряло вход.
И в дыму багровом,
Застилавшем взор,
Отдаленным зовом
Огласился бор.
И тогда оврагом,
Вздрогнув, напрямик
Тронул конный шагом
На призывный крик.
И увидел конный,
И приник к копью,
Голову дракона,
Хвост и чешую.
Пламенем из зева
Рассевал он свет,
В три кольца вкруг девы
Обмотав хребет.
Туловище змея,
Как концом бича,
Поводило шеей
У ее плеча.
Той страны обычай
Пленницу-красу
Отдавал в добычу
Чудищу в лесу.
Края населенье
Хижины свои
Выкупало пеней
Этой от змеи.
Змей обвил ей руку
И оплел гортань,
Получив на муку
В жертву эту дань.
Посмотрел с мольбою
Bсадник в высь небес
И копье для боя
Взял наперевес.
Сомкнутые веки.
Bыси. Облака.
Воды. Броды. Реки.
Годы и века.
Конный в шлеме сбитом,
Сшибленный в бою.
Верный конь, копытом
Топчущий змею.
Конь и труп дракона
Рядом на песке.
В обмороке конный,
Дева в столбняке.
Светел свод полдневный,
Синева нежна.
Кто она? Царевна?
Дочь земли? Княжна?
То, в избытке счастья,
Слезы в три ручья.
То душа во власти
Сна и забытья.
То возврат здоровья,
То недвижность жил
От потери крови
И упадка сил.
Но сердца их бьются.
То она, то он
Силятся очнуться
И впадают в сон.
Сомкнутые веки.
Выси. Облака.
Воды. Броды. Реки.
Годы и века.
(Как бы классика и не совсем весёлый "ребус" по памяти разборов 15-20-летней давности.)
Встарь, во время оно,
В сказочном краю
Пробирался конный
Степью по .
Он спешил на сечу,
А в степной
Темный лес навстречу
Вырастал вдали.
Ныло ретивое,
На сердце Бойся *,
Подтяни седло.
Не послушал конный
И во весь опор
с разгону
На лесной *.
Повернул** с кургана,
Въехал** в суходол,
Миновал** поляну,
Гору **.
И забрел в ложбину,
И лесной тропой
Вышел на звериный
След и водопой.
У ручья пещера.
Пред пещерой брод.
Как бы пламя серы
Озаряло вход.
И в дыму багровом,
Застилавшем взор,
Отдаленным ***
Огласился бор.
Пламенем из зева
Рассевал ,
В три кольца (вкруг девы]
Обмотав хребет.
Той страны обычай
-красу
Отдавал в Чудищу• в лесу•>>.
Края населенье
Хижины свои
Выкупало >
| от зме*].
Посмотрел с мольбою
Bсадник в высь небес
И копье для боя
Взял наперевес.
Светел свод полдневный,
Синева нежна.
Кто ? Царевна?
? ?
То, в избытке счастья,
.
То душа во власти
Сна и забытья.
Но сердца их бьются.
Силятся очнуться>
И впадают в сон.
18. Рождественская звезда
Стояла зима.
Дул ветер из степи.
И холодно было младенцу в вертепе
На склоне холма.
Его согревало дыханье вола.
Домашние звери
Стояли в пещере,
Над яслями тёплая дымка плыла.
отряхнув от
И ,
Смотрели с утеса
Спросонья в полночную даль пастухи>>.
Вдали было поле в снегу и ,
Оглобля в сугробе>,
И небо над , полное звёзд.
За ними везли на верблюдах дары.
И Другого>, спускались с горы.
Светало. ,
Последние звёзды сметал с небосвода.
И только волхвов из >
Впустила Мария в .
Он спал, весь сияющий, в яслях из дуба,
дупла>>.
Ему заменяли овчинную шубу
Ослиные губы и ноздри вола.
Другие статьи в литературном дневнике:
Портал Стихи.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и российского законодательства. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.
© Все права принадлежат авторам, 2000-2022 Портал работает под эгидой Российского союза писателей 18+
Мело, мело по всей земле,
Во все пределы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела[2].
И буквально через две страницы мы читаем о том, как Юра и Тоня, ничего еще не знающие о тех испытаниях, через которые должно пройти их взаимное чувство, едут в извозчичьих санях на елку к Свентицким. «Они проезжали по Камергерскому. Юра обратил внимание на черную протаявшую скважину в ледяном наросте одного из окон. Сквозь эту скважину просвечивал огонь свечи, проникавший на улицу почти с сознательностью взгляда, точно пламя подсматривало за едущими и кого-то поджидало.
Зажженная свеча фигурирует и в сцене последней встречи Живаго и Стрельникова, когда Юрий Андреевич слышит страстный, убежденный монолог-исповедь бывшего комиссара — некогда всесильного, облаченного полномочиями распоряжаться судьбами сотен, тысяч людей, — а ныне затравленного, скрывающегося и уже принявшего роковое решение самому поставить точку в своей судьбе:
Б. Л. Пастернак
и В. В. Маяковский.
Фото.1924
И уже после смерти Юрия Андреевича, прощаясь с ним, Лариса Федоровна вспоминает: «“Ах, да ведь это на Рождестве, перед задуманным выстрелом в это страшилище пошлости (Комаровского. — А. В.), был разговор в темноте с Пашей-мальчиком в этой комнате, и Юры, с которым тут сейчас прощаются, тогда еще в ее жизни не было”.
И она стала напрягать память, чтобы восстановить этот рождественский разговор с Пашенькой, но ничего не могла припомнить, кроме свечки, горевшей на подоконнике, и протаявшего около нее кружка в ледяной коре стекла.
Гул затих. Я вышел на подмостки.
Прислонясь к дверному косяку,
Я ловлю в далеком отголоске
Что случится на моем веку.
На меня наставлен сумрак ночи
Тысячью биноклей на оси.
Если только можно, Авва Отче,
Чашу эту мимо пронеси.
Я люблю твой замысел упрямый
И играть согласен эту роль.
Но сейчас идет другая драма,
И на этот раз меня уволь.
Но продуман распорядок действий,
И неотвратим конец пути.
Я один, все тонет в фарисействе.
Жизнь прожить — не поле перейти (3, 511).
А. Блок — Гамлет.
Сцена из любительского
спектакля. Фото. 1898
Решающим здесь оказывается то значение, которое имеет христианская символика для Пастернака и Блока, тот сокровенный смысл, который оба поэта вкладывают в нее.
Образ дракона, символически воплотивший в себе торжествующее, кажущееся непобедимым, многоликое зло, с которым сталкиваются в своей жизни Юрий Андреевич и Лара и с которым они каждый по-своему ведут непримиримую борьбу, взывает к жизни образ воина, вступившего в смертельную схватку с этим драконом и, естественно, ассоциирующегося в первую очередь с иконическим образом св. Георгия Победоносца:
И увидел конный,
И приник к копью,
Голову дракона,
Хвост и чешую.
Пламенем из зева
Рассевал он свет,
В три кольца вкруг девы
Обмотав хребет.
<. >
Посмотрел с мольбою
Всадник в высь небес
И копье для боя
Взял наперевес.
Наконец дракон повержен, и перед глазами читателя предстает следующая картина:
Конный в шлеме сбитом,
Сшибленный в бою.
Верный конь, копытом
Топчущий змею.
Конь и труп дракона
Рядом на песке.
В обмороке конный,
Дева в столбняке (3, 523 — 524).
Б. Л. Пастернак с женой Евгенией Владимировной и сыном Евгением.
Фото. 1924
И мальчик облекался в латы,
За мать в воображеньи ратуя,
И налетал на супостата
С такой же свастикой хвостатою.
А дальше в конном поединке
Сиял над змеем лик Георгия.
И на пруду цвели кувшинки,
И птиц безумствовали оргии.
Особенно дороги для него эти воспоминания
Теперь, когда своей погонею
Он топчет вражеские танки
С их грозной чешуей драконьею! (2, 68).
Мы ограничились анализом четырех стихотворений, но даже это может послужить ярким примером и доказательством того, насколько тесно взаимодействуют в романе Пастернака поэзия и проза.
[1] АЛЬФОНСОВ В. Н. Поэзия Бориса Пастернака. — Л., 1990. — С. 287.
[2] ПАСТЕРНАК Б. Л. Собр. соч.: В 5 т. — М., 1989—1992. — Т. 3. — С. 526. В дальнейшем ссылки на это издание даются в тексте с указанием тома и страницы.
[5] Здесь и далее в цитатах, кроме особо оговоренных случаев, курсив мой. — А. В.
[8] Слова Призрака (ШЕКСПИР В. Трагическая история о Гамлете, принце Датском / Пер. Б. Пастернака // Шекспир В. Собр. избр. произв. — М., 1992. — Т. 1. — С. 64).
[9] ТЕРЦ А. Голос из хора // Терц Абрам (Синявский А. Д.). Собр. соч.: В 2 т. — М., 1992.— Т. 1. — С. 645.
[10] АЛЬФОНСОВ В. Н. Поэзия Бориса Пастернака. — С. 295.
[11] СТЕПУН Ф. А. Историософское и политическое миросозерцание Александра Блока // Степун Ф. А. Портреты. — СПб., 1999. — С. 165.
[12] ФЛОРОВСКИЙ Г. О патриотизме праведном и греховном // Флоровский Г. Из прошлого русской мысли. — М., 1998. — С. 146—147. Курсив Г. Флоровского.
[13] БАЕВСКИЙ В. С. Пастернак-лирик: Основы поэтической системы. — Смоленск, 1993. — С. 107—108.
[17] МОЧУЛЬСКИЙ К. В. Достоевский. Жизнь и творчество // Мочульский К. В. Гоголь. Соловьев. Достоевский. — М., 1995. — С. 533.
[18] ИЛЬИН И. А. О сопротивлении злу силою // Ильин И. А. Собр. соч.: В 2 т. — М., 1993. — Т. 1. — С. 437. Курсив И. Ильина.
[19] БАЕВСКИЙ В. С. Пастернак-лирик. — С. 112.
[*] Архетип — здесь: первоисточник, прообраз.
Все иллюстрации воспроизведены по журнальной публикации
(Литература в школе. 2001. № 8. С. 2—8).
Комментариев: 2
Спасибо за подробный анализ. Весьма познавательно и интересно, более того, получаешь эстетическое удовольствие при прочтении. Научно, доказательно, красиво.
Я кончился, а ты жива.
И ветер, жалуясь и плача,
Раскачивает лес и дачу.
Не каждую сосну отдельно,
А полностью все дерева
Со всею далью беспредельной,
Как парусников кузова
На глади бухты корабельной.
И это не из удальства
Или из ярости бесцельной,
А чтоб в тоске найти слова
Тебе для песни колыбельной (IV, 523).
Под ракитой, обвитой плющом,
От ненастья мы ищем защиты.
Наши плечи покрыты плащом,
Вкруг тебя мои руки обвиты (IV, 524).
Жизнь ведь тоже только миг,
Только растворенье
Нас самих во всех других
Как бы им в даренье.
Только свадьба, в глубь окон
Рвущаяся снизу,
Только песня, только сон,
Только голубь сизый (IV, 526).
Но в полночь смолкнут тварь и плоть,
Услышав слух весенний,
Что только-только распогодь,
Смерть можно будет побороть
Усильем Воскресенья (IV, 518).
…по какому поводу
Слегка увлажена подушка.
Мне снилось, что ко мне на проводы
Шли по лесу вы друг за дружкой.
И вы прошли сквозь мелкий, нищенский,
Нагой, трепещущий ольшаник
В имбирно-красный лес кладбищенский,
Горевший, как печатный пряник.
С притихшими его вершинами
Соседствовала небо важно,
И голосами петушиными
Перекликалась даль протяжно.
В лесу казенной землемершею
Стояла смерть среди погоста,
Смотря в лицо мое умершее,
Чтоб вырыть яму мне по росту.
«Прощай, лазурь преображенская
И золото второго Спаса,
Смягчи последней лаской женскою
Мне горечь рокового часа.
Прощайте, годы безвременщины!
Простимся, бездне унижений
Бросающая вызов женщина!
Я — поле твоего сраженья.
Мне далекое время мерещится,
Дом на Стороне Петербургской.
Дочь степной небогатой помещицы,
Ты — на курсах, ты родом из Курска.
Ты — мила, у тебя есть поклонники.
Этой белою ночью мы оба,
Примостясь на твоем подоконнике,
Смотрим вниз с твоего небоскреба.
Фонари, точно бабочки газовые,
Утро тронуло первою дрожью.
То, что тихо тебе я рассказываю,
Так на спящие дали похоже!
Мы охвачены тою же самою
Оробелою верностью тайне,
Как раскинувшийся панорамою
Петербург за Невою бескрайней (IV, 518—519).
Смеялся кто-то, плакал кто-то,
Крошились камни о кремни,
И падали в водовороты
С корнями вырванные пни.
А на пожарище заката,
В далекой прочерни ветвей,
Как гулкий колокол набата
Неистовствовал соловей.
Где ива вдовий свой повойник
Клонила, свесивши в овраг,
Как древний соловей-разбойник
Свистал он на семи дубах.
Какой беде, какой зазнобе
Предназначался этот пыл?
В кого ружейной крупной дробью
Он по чащобе запустил?
Земля и небо, лес и поле
Ловили этот редкий звук,
Размеренные эти доли
Безумья, боли, счастья, мук (IV, 520—521).
Встарь, во время оно,
В сказочном краю
Пробирался конный
Степью по репью.
Он спешил на сечу,
А в степной пыли
Темный лес навстречу
Вырастал вдали (IV, 528).
Сомкнутые веки.
Выси. Облака.
Воды. Броды. Реки.
Годы и века (IV, 530).
Конь и труп дракона
Рядом на песке.
В обмороке конный,
Дева в столбняке.
Светел свод полдневный,
Синева нежна.
Кто она? Царевна?
Дочь земли? Княжна?
То в избытке счастья
Слезы в три ручья,
То душа во власти
Сна и забытья.
То возврат здоровья,
То недвижность жил
От потери крови
И упадка сил.
Но сердца их бьются.
То она, то он
Силятся очнуться
И впадают в сон (IV, 530—531).
Еще кругом ночная мгла.
Еще так рано в мире,
Что звездам в небе нет числа,
И каждая, как день, светла,
И если бы земля могла,
Она бы Пасху проспала
Под чтение Псалтыри.
Еще кругом ночная мгла.
Такая рань на свете,
Что площадь вечностью легла
От перекрестка до угла,
И до рассвета и тепла
Еще тысячелетье (IV, 516—517).
И так углубился Он в мысли свои,
Что поле в уныньи запахло полынью.
Все стихло. Один Он стоял посредине,
А местность лежала пластом в забытьи.
Все перемешалось: теплынь и пустыня,
И ящерицы, и ключи, и ручьи (IV, 541).
Смягчив молитвой смертную истому,
Он вышел за ограду. На земле
Ученики, осиленные дремой,
Валялись в придорожном ковыле.
Доху отряхнув от постельной трухи
И зернышек проса,
Смотрели с утеса
Спросонья в полночную даль пастухи.
Вдали было поле в снегу и погост,
Ограды, надгробья,
Оглобля в сугробе,
И небо над кладбищем, полное звезд (IV, 537).
И три звездочета
Спешили на зов небывалых огней.
За ними везли на верблюдах дары.
И ослики в сбруе, один малорослей
Другого, шажками спускались с горы.
И странным виденьем грядущей поры
Вставало вдали все пришедшее после.
Все мысли веков, все мечты, все миры,
Все будущее галерей и музеев,
Все шалости фей, все дела чародеев,
Все елки на свете, все сны детворы.
Весь трепет затепленных свечек, все цепи,
Все великолепье цветной мишуры.
…Все злей и свирепей дул ветер из степи…
…Все яблоки, все золотые шары (IV, 538)[49].
Темпоральная, временна́я динамика в данном случае не только является наиболее значимым содержательным компонентом композиционной динамики, но и выполняет сюжетообразующую функцию.
Отдельные стихотворения живаговского цикла соотносятся либо с фрагментами Евангелий, либо с фрагментами богослужебных текстов — тропарей и молитв, — символизируя основные церковные праздники и православные богослужения годового круга — опять-таки в их хронологической последовательности (от Страстной до Страстной)[51].
Обозначим эту связь в виде таблицы:
| Стихотворение цикла | Церковный праздник | Отмечается |
|---|---|---|
| (3) На Страстной | третий — шестой день Страстной седмицы (Великий Четверг — Великая Суббота) | предпасхальная неделя: апрель — май (март — апрель) |
| (13) Сказка | память Великомученика Георгия Победоносца | 6 мая (23 апреля) |
| (14) Август | Преображение Господне | 19 (6) августа |
| (18) Рождественская звезда | Рождество Христово | 7 января (25 декабря) |
| (20) Чудо | Вербное воскресенье; а также первый день Страстной седмицы (Великий Понедельник | последнее воскресенье перед праздником Пасхи; следующий за ним понедельник |
| (22) Дурные дни | второй день Страстной седмицы (Великий Вторник) | предпасхальная неделя |
| (23) Магдалина (I) и (24) Магдалина (II) | третий день Страстной седмицы (Великая Среда) | —— " —— |
| (25) Гефсиманский сад | четвертый день Страстной седмицы (Великий Четверг) | —— " —— |
Когда Твои стопы, Исус,
Оперши о свои колени,
Я, может, обнимать учусь
Креста четырехгранный брус
И, чувств лишаясь, к телу рвусь,
Тебя готовя к погребенью (IV, 545).
Завтра упадет завеса в храме,
Мы в кружок собьемся в стороне,
И земля качнется под ногами,
Может быть, из жалости ко мне.
Перестроятся ряды конвоя,
И начнется всадников разъезд.
Словно в бурю смерч, над головою
Будет к небу рваться этот крест.
Брошусь на землю у ног распятья,
Обомру и закушу уста.
Слишком многим руки для объятья
Ты раскинешь по концам креста.
Для кого на свете столько шири,
Столько муки и такая мощь?
Есть ли столько душ и жизней в мире?
Столько поселений, рек и рощ?
Но пройдут такие трое суток
И столкнут в такую пустоту,
Что за этот страшный промежуток
Я до Воскресенья дорасту (IV, 546).
В сюжетной динамике цикла отражено стремление человеческой, земной истории к своему метаисторическому, вселенскому пределу, рубежу Вечности. Юрий Живаго находится внутри этого временного потока, но в моменты творчества он словно бы выходит из него, постигая общечеловеческий, вселенский смысл Евангелия, и на какой-то миг объединяет время и вечность.
Вода буравит берега
И вьет водовороты.
И лес раздет и непокрыт,
И на Страстях Христовых,
Как строй молящихся, стоит
Толпой стволов сосновых.
А в городе, на небольшом
Пространстве, как на сходке,
Деревья смотрят нагишом
В церковные решетки.
И взгляд их ужасом объят.
Понятна их тревога.
Сады выходят из оград,
Колеблется земли уклад:
Они хоронят Бога.
И видят свет у царских врат,
И черный плат, и свечек ряд,
Заплаканные лица —
И вдруг навстречу крестный ход
Выходит с плащаницей,
И две березы у ворот
Должны посторониться.
И шествие обходит двор
По краю тротуара,
И вносит с улицы в притвор
Весну, весенний разговор
И воздух с привкусом просфор
И вешнего угара.
И март разбрасывает снег
На паперти толпе калек,
Как будто вышел человек,
И вынес, и открыл ковчег,
И все до нитки роздал.
И пенье длится до зари,
И, нарыдавшись вдосталь,
Доходят тише изнутри
На пустыри под фонари
Псалтырь или Апостол (IV, 517—518).
Вы шли толпою, врозь и парами,
Вдруг кто-то вспомнил, что сегодня
Шестое августа по-старому,
Преображение Господне.
Обыкновенно свет без пламени
Исходит в этот день с Фавора,
И осень, ясная как знаменье,
К себе приковывает взоры (IV, 531).
Он спал, весь сияющий, в яслях из дуба,
Как месяца луч в углубленье дупла.
Ему заменяли овчинную шубу
Ослиные губы и ноздри вола (IV, 539).
В московские особняки
Врывается весна нахрапом.
Выпархивает моль за шкапом
И ползает по летним шляпам,
И прячут шубы в сундуки.
По деревянным антресолям
Стоят цветочные горшки
С левкоем и желтофиолем,
И дышат комнаты привольем,
И пахнут пылью чердаки.
И улица запанибрата
С околицей подслеповатой,
И белой ночи и закату
Не разминуться у реки.
И можно слышать в коридоре,
Что происходит на просторе,
О чем в случайном разговоре
С капелью говорит апрель.
Он знает тысячи историй
Про человеческое горе,
И по заборам стынут зори,
И тянут эту канитель.
И та же смесь огня и жути
На воле и в жилом уюте,
И всюду воздух сам не свой,
И тех же верб сквозные прутья,
И тех же белых почек вздутья
И на окне и на распутье,
На улице и в мастерской.
Зачем же плачет даль в тумане,
И горько пахнет перегной? (IV, 542—543).
На то ведь и мое призванье,
Чтоб не скучали расстоянья,
Чтобы за городскою гранью
Земле не тосковать одной.
Для этого весною ранней
Со мною сходятся друзья,
И наши вечера — прощанья,
Пирушки наши завещанья,
Чтоб тайная струя страданья
Согрела холод бытия (IV, 543).
[47] Определение Ю. Орлицкого. См.: Орлицкий Ю. Б. Стих и проза в русской литературе. С. 520.
[49] Подробнее см. § 2.3.1.
[52] Захаров В. Н. Православные аспекты этнопоэтики русской литературы // Евангельский текст в русской литературе XVIII—XX веков. Цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр: Сб. научных трудов. Вып. 2. Петрозаводск, 1998. С. 21.
Читайте также: