Ваша мать умирает от вич

Обновлено: 28.03.2024

Владимиру 38 лет (имя и возраст изменены по его просьбе. — Прим. авт.), шесть из которых он живет с диагнозом ВИЧ. Они с женой не верили в существование вируса и поэтому не лечились. Полтора года назад супруга Владимира умерла от ВИЧ-инфекции и туберкулеза. Сейчас мужчина один воспитывает маленького сына (тоже ВИЧ-положительного), и оба они каждый день принимают лекарства.

Вы были в Центре СПИД? Просто туда приезжаешь и, если честно, страшно. В туберкулёзке нашей (областная туберкулёзная больница на улице Терешковой. — Прим. авт.) очень страшно. Там каждый день труп. У меня когда супруга лежала там, приезжал к ней. Бывали случаи, разговариваешь с девчонкой, смеётся, завтра, говорит, выписывают, радуешься вместе с ней, родители её радуются, а утром узнаешь, что увезли в морг.

Когда болтаешься между жизнью и смертью, ценности абсолютно другие становятся, мировоззрение меняется. У меня процентов на 70 всё поменялось. Я понимаю смысл: что такое жизнь, что такое смерть. Между ними очень тонкая грань. Мы сегодня живые, завтра нас нет.


Не ощущал я этого, понимаете. Допустим, палец когда порежешь — больно, а здесь ничего не ощущаешь. Просто поставили перед фактом. Также бегал, отжимался, плавал — не чувствовал, что что-то изменилось.

В то время общался с двумя девушками, у меня стоял выбор — какую из них взять в жёны. Хорошие девчонки, умные. Думал, что произошла ошибка, может пробирки перепутали, потому что обе девушки были из порядочных семей, а других половых контактов у меня не было.


Прокручивал в голове ещё варианты, откуда мог появиться ВИЧ. Я такой человек: если вижу, что другому плохо, — помогаю. Было два случая, когда знал, что парни наркоманы, но откачивал их. У одного шла пена изо рта и была разорвана губа, но надо было вытаскивать его, и я вытаскивал. Сейчас бы так же поступил. Думал, там, может, заразился, других вариантов не было.

И вопрос у меня встал просто — либо прекращать с этими девчонками встречаться, либо выбрать одну из них и признаться во всем. Обеим сказал, что надо расстаться. Одна согласилась сразу, а другая хотела понять, почему так поступаю. В лоб ей объяснил, в какой ситуации оказался.

Она говорит, ничего страшного, я тебя люблю, давай будем вместе. Мы стали общаться более плотно, вскоре у нас создалась семья.

Её звали Елена (имя изменено. — Прим. авт.). Она была младше меня. Мы пять лет прожили душа в душу. Я знаю, что такое любовь, что такое семейное счастье. Всего два или три раза поругались с ней, причем точно помню эти моменты.


Как-то разговорились, сказал ей, что женюсь при одном условии, если родит мне сына. Через некоторое время Лена сообщила, что беременна. Вместе пошли на УЗИ, узнали, что ждём мальчика. Свадьбы у нас не было, мы расписались в обеденный перерыв. Приехали в Свердловский ЗАГС, минут 15 на это ушло, надели кольца и поехали на работу. Это было в конце декабря 2011 года.

Когда сын родился, сдали анализ на ВИЧ, результат был положительным. Во время беременности был шанс, что ребенок появится на свет здоровым. Но надо было принимать препараты. Жена не пила лекарства, потому что не верила в ВИЧ. И мы упустили этот шанс. Почему? Я не доглядел, можно так сказать. Надо было следить, чтобы она принимала таблетки, напоминать ей.

Лена до последнего не верила. Началось всё с недомогания, стала часто простывать. Потом одно, второе, третье, здесь врач, там врач, но я не лез с расспросами. Ей когда надо было, спрашивала, советовалась. Может, она боялась чего-то, не знаю.


Жена лежала в одной больнице, во второй, в третьей, постоянно сдавала анализы. Я радовался, когда у неё вирусная нагрузка начала падать. Потом стали появляться здоровые клетки. Всё было бы хорошо, если бы в одной из больниц Лена не подхватила туберкулёз.


Ездили с ней к гадалкам, те убеждали меня, что всё будет хорошо. Только единственный человек за это время сказал мне, что уже поздно. Советовал отпустить Лену, не мучить ни её, ни себя. Мы тогда второй год ходили по всем этим кругам ада. Он провел определенный обряд, сказал, что год назад Лене можно было помочь, но не сейчас.

Перед смертью мы с ней разговаривали. Жена просила прощения, призналась, что изначально вирус был у неё. Но она считала, что ВИЧ не существует.

Если честно, не верю до сих пор… (В глазах Владимира появились слезы, повисла пауза.) Жены не стало полтора года назад. Силы уходили постепенно, но Лена никогда не жаловалась.


Сейчас у нас с сыном всё в порядке: вирусной нагрузки нет, клеток достаточно и силы приходят потихоньку. Восстановление чувствую даже по себе. Два раза в день пьём лекарства. Это как почистить зубы — обязательно.

Раз в полгода мы ездим в Центр СПИД. Проходим медкомиссию у себя в поликлинике, отвозим результаты и берём лекарства.


В 2015 году, когда начинал терапию, общался с людьми, которые состоят на учёте около 15 лет, и они живы. Рассказывали, когда не было лекарств, страшно было. Потом появились какие-то препараты, и их пили горстями. Многие умирали из-за того, что опускали руки, увлекались алкоголем и наркотиками, считая, что всё равно умирать — нет разницы от чего. Николай, с которым я познакомился, говорил, что врачи назначили ему пить таблетки каждые четыре часа, и он пил. Смотрю на него — человек живой, есть положительные тенденции в лечении.

Когда у жены начались проблемы, мы поехали в Центр СПИД, где врач с нами по-матерински поговорила. Она открыто сказала, что мне и ребенку можно избежать ухудшения состояния, объяснила, что нужно делать. Врачи — они же не боги, дают рекомендации, а дальше ты сам решаешь — следовать им или нет.

Нам действительно не хватило года. Если бы Лена сразу начала лечиться, мы бы вытянули её. И если бы не туберкулез. Пусть долго, три-пять лет понадобилось бы, но всё было бы нормально.

Время — это главное, что у нас есть. Мы никак не можем отыграть назад. Время просто уходит, а потом начинает играть против нас. Сейчас я знаю цену времени. День — это на самом деле очень много, поверьте.

Страшно, когда человек не верит в ВИЧ. Я через это прошел. Когда узнаешь о своем диагнозе, резко осознаешь: всё, парень, для общества ты потерянный. Вроде бы ты живой, и в то же время нет. Общество тебя в любом случае уже не примет. Всё зависит от твоего внутреннего стержня: если ты реально несгибаемый, то пойдешь вперед, как танк.

У меня была мечта — иметь семью, сына, свой дом, почему-то именно в Иркутске. Я хотел побывать на Кавказе и на Дальнем Востоке. Мечтал полетать на самолете или работать в авиации. Всего этого я достиг. Сейчас у меня мечта просто жить. Вот и всё.

Кристина (на фото справа) потеряла мать и отца

Больше 380 тысяч россиян умерли от СПИДа. За цифрами статистики — судьбы тех, кто не дожил до терапии или отказался ее принимать, и их близких. Мы поговорили с двумя девушками, которые потеряли родителей в детстве. Мамы умирали на их глазах. Почитайте эти монологи.

«Замазывай синяки и не заикайся о том, что происходит дома

Кристина согласилась рассказать свою историю открыто. Она ведет блог о жизни с положительным ВИЧ-статусом.

Мне 17 лет, я родилась с ВИЧ. И у родителей был ВИЧ. Они были наркоманами и продавали наркотики. Отец принимал терапию, он прожил до моих девяти лет, мать не принимала и умерла через два года после него. У нее была глубокая депрессия и каждый день своей жизни я слышала, что она хочет умереть.

Свое детство я провела изолировано от общества, все люди, с которыми могла видеться, это родственники либо клиенты родителей и их друзья, либо детский дом, где работала бабушка [по линии отца], она жила с нами.

О том, что у меня ВИЧ, я узнала в 11 лет, когда бабушка отвела меня в СПИД-центр. Но мне сказали — молчи об этом. Если не будешь молчать, это подорвет авторитет других родственников, это якобы опасно для меня самой — люди не поймут, будут осуждать, ненавидеть.

Кристина открыто рассказывает о жизни с ВИЧ

Кристина открыто рассказывает о жизни с ВИЧ

Бабушка всю мою жизнь заставляла молчать, говорила, все что происходит дома — остается дома. В 12–13 лет мне навязали установку: скрывать эмоции, не показывать, что боишься, не показывать, что тебе больно, не показывать ничего. Ты хороший жизнерадостный ребенок.

С родителями отношения были более или менее нормальными. Отец откупался от меня, постоянно был уставшим или занимался своими делами. Мама уделяла мне все свое время. Заботы, проявлений любви и прочего не было, потому что это слабость. Было просто: еда, вода, живи. Периодически она переживала за меня.

Я понимала, что родители наркоманы, но отрицала это. Я еще прорабатываю со своей психотерапевткой чувства к ним. Мать я идеализирую, а отца терпеть не могу, потому что он разочаровал меня как человек. И еще, отношение моих родственников к отцу и матери очень сильно отличается в плане того, что они все идеализируют моего отца и все ненавидят мою мать. А я считаю наоборот. Я понимаю что она относилась ко мне не очень хорошо, учила не тому, чему следовало бы.

Мать и бабушка ссорились, они хотели сделать из меня сверхчеловека, как у Ницше. У бабушки не получилось это с сыном, она хотела, чтобы получилось со мной. В каждую ссору она говорила, что я была подарком ей от моих родителей, что я вещь и принадлежу ей. Мать послала бы ее куда подальше, если бы услышала подобное.

Отец умер в 35 лет, мать — в 30. Когда их не стало, у бабушки обострились проблемы с психикой. В 15 лет я съехала, потому что бабушка попыталась меня убить. Спустя год попала в абьюзивные отношения, потом рассталась с парнем и снова живу одна. Отношения с бабушкой сейчас нормальные, мы видимся, разговариваем каждый день, но жить вместе не можем.

Уже год я живу с ВИЧ открыто, до этого рассказывала только некоторым людям. Еще в 11 лет, когда узнала, не понимала, почему должна молчать. Но многолетнее запугивание все же подкосило, и я реально начала бояться говорить о ВИЧ. Жить с открытым статусом проще, легче и спокойнее, чем с закрытым — это постоянный страх.


И я поняла, что все, его нет, он продан. Так со многими вещами было. Была ситуация, когда бабушка дала золотые сережки, я ей говорю, что не буду носить, мне не нравится. Она все равно их впихивает. Потом приходит мать — они тебе реально не нужны, давай сдадим и пойдем по магазинам.

Мы жили как соседи, я в своей комнате, она в своей, каждый занимается своими делами и никто не контактирует. И когда после смерти отца она пыталась со мной сблизиться, для меня это было табу, потому что я уже привыкла, что она раньше не так сильно проявляла инициативу. Я привыкла, грубо говоря, жить без матери.

Мне было стыдно ее обнять, сказать, что люблю, дорожу. Но вот когда она начала серьезно заболевать, мне стало страшно, и я все равно отказывалась верить в то, что она умрет. Она никогда не говорила, что с ней происходит, чем она болеет. Говорила, что все будет нормально, не переживай, Наташа, я поправлюсь.

У мамы был СПИД и цирроз печени. Сначала она лежала в больницах, а последние полгода был ужас. Она начала очень быстро терять вес, при росте 170 сантиметров под конец жизни весила 39 килограммов. Терапию от ВИЧ она перестала пить, сказала, что это все равно не поможет. Она просто не могла встать с кровати. Я убегала из дома, говорила, что пойду гулять, и пропадала на весь день. Какое-то время я себя винила за то, что Новый год решила справлять не с матерью, а с моей на тот момент подругой и ее семьей.

Опеку надо мной взял брат, он намного старше и давно живет со своей семьей. В 16 лет я съехала, сейчас живу со своим молодым человеком и его родителями.

Я начала принимать антиретровирусную терапию с 10–12 лет, но мне вообще никто не сказал, от чего эти таблетки. И я просто выплевывала их. Помню, сидела в кабинете у врача, она говорит — да что ж такое, почему у нее не улучшаются анализы? И я слышу это, но не понимаю, про что она. Когда мама заметила, что я выплевываю таблетки, она повысила голос, сказала, что мне необходимо их пить. Но все равно не объяснила, зачем. Возможно ей было стыдно признаться во всем этом.


Когда мне было 13, ко мне приехала психолог, они вместе с моей матерью сели напротив, стали говорить, что жизнь прекрасна, что нужно жить, несмотря ни на что, а потом сказали, что у меня ВИЧ. Я не знала тогда об этом, но им сказала, что уже знаю. Я сделала это, потому что видела, как моя мать сидит взволнованная, вся на нервах, боится моей реакции. Поэтому я соврала, что знаю. И после этого начала пить таблетки, поняла, что это нужно в первую очередь мне самой.

С одной стороны, я скучаю по матери, с другой — я уже так привыкла, что у меня нет ни отца ни матери, ощущение, что у меня их как будто никогда и не было. Я не могу представить такую ситуацию, что меня будут заставлять что-то делать или запрещать. Так же, как не могу представить ситуацию, что меня кто-то возьмет в торговый центр и скажет — ну давай тебе одежду купим, все сами оплатим.

С одной стороны, меня устраивает то, что у меня нет родителей, потому что это свобода, но она была прикольной только некоторое время, поначалу, потом она быстро надоела, потому что ты возвращаешься домой с чувством, что никому не нужен, тебя никто не ждет. С другой стороны, грустно, что их нет, потому что я смотрю на детей, которые куда-то идут с родителями, или их ведут в кафе, в зоопарки, и понимаю, что у меня этого никогда не было и никогда уже не будет. Теперь мне только самой становиться родителем лет через десять.

Истории других умерших от СПИДа россиян мы рассказывали в этом материале. Почитайте также истории подростков, которые живут с ВИЧ, и откровения бывшего ВИЧ-диссидента, который живет с диагнозом уже 20 лет. Также мы рассказывали, как в девяностых небольшой уральский город Верхняя Салда стал столицей СПИДа в России.

Благодаря современной антиретровирусной терапии, принятым организационным мерам по своевременному обследованию беременных и назначению им АРВ-препаратов в России, как и во многих других странах, уровень вертикальной передачи ВИЧ от матери ребенку снизился в последние годы до минимальных значений — более 98% детей не получают ВИЧ. Специалисты и молодые родители с гордостью считали, что проблема сохранения здоровья ребенка, мать которого ВИЧ-положительна, решена. Однако, как выяснилось, это совсем не так: российские ученые установили, что у детей, рожденных ВИЧ-положительными матерями, существенно выше риск перинатальных потерь, мертворождения, ранней и поздней младенческой смертности. И дело тут совсем не в вирусе.


Василий Шахгильдян, врач-инфекционист

В чем проблема?

За весь период наблюдения, на 31 декабря 2020 года, от ВИЧ-положительных женщин родились 218 956 детей. Вирус выявили у 11 724 из них. При этом, по данным за 2020 год, на свет появились 13 186 малышей, из них инфицированы ВИЧ — всего 165 (по данным в настоящее время).

В 2019 году у женщин с ВИЧ родились 13 675 детей, из них 13 559 — живыми. Показатель мертворожденности (число мертворожденных на 1000 родившихся живыми и мертвыми) составил в случае ВИЧ-инфекции у матери 8,5‰ — то есть на 55% выше, чем в общей популяции (5,5‰).

  • показатель перинатальной смертности (количество мертворожденных и умерших в первые 168 часов на 1000 родившихся живыми и мертвыми) в случае ВИЧ-инфекции у матери был 11,0‰, что на 60% выше показателя в общей популяции (6,8‰);
  • показатель ранней неонатальной смертности (число мертворожденных и умерших в первые 168 часов на 1000 родившихся) среди детей от матерей с ВИЧ оказался на 82% выше, чем в общей популяции (2,5‰ и 1,4‰, соответственно);
  • показатель младенческой смертности (количество умерших на 1000 родившихся живыми) детей ВИЧ-инфицированных матерей был на 33% выше (6,5‰), показателя в общей популяции (4,9‰).

С чем это может быть связано?

Одной из наиболее вероятных причин специалисты считают более высокую частоту внутриутробных инфекций, в том числе врожденной цитомегаловирусной инфекции. По словам Шахгильдяна, частота ее у детей, рожденных ВИЧ-положительными матерями, существенно выше.

Возможно, иммуносупрессия и другие более тонкие иммунологические нарушения в случае наличия ВИЧ-инфекции у матери увеличивают вероятность передачи ЦМВ через плаценту и создают условия для заражения плода и развития болезни.


Коллаж: Анна Сбитнева

Наиболее типичными клиническими проявлениями врожденной ЦМВ-инфекции являются тромбоцитопеническая пурпура, тромбоцитоз, длительная выраженная желтуха, низкий вес младенца, недоношенность, увеличение печени и селезенки, микроцефалия и гидроцефалия, гепатит, судорожный синдром, синдром мышечных и двигательных нарушений, поражение органов зрения, снижение слуха. При отсутствии лечения значительное число детей погибает в первые месяцы жизни или в 40–90% случаев у малышей развиваются тяжелые отдаленные неврологические нарушения.

Кроме того, даже при бессимптомном течении врожденной ЦМВ-инфекции есть риски отдаленных последствий. В 3–15% случаях формируются поздние неврологические осложнения, включая сенсоневральную глухоту (четверть всех случаев), нарушение восприятия речи при сохранении слуха, детский церебральный паралич, эпилепсию, задержку в развитии речи, снижение способности к обучению, чтению, гиперактивность, поведенческие проблемы.


Коллаж: Анна Сбитнева

По словам Шахгильдяна, расчетные данные показывают, что только в 2019 году не менее 400 младенцев ВИЧ-инфицированных матерей были внутриутробно заражены ЦМВ, из них 110–140 детей — страдают от ЦМВ-заболевания и/или могут иметь отдаленные психомоторные и когнитивные расстройства.

Что делать женщинам и врачам?

По словам врачей, при ведении ВИЧ-положительных беременных и их новорожденных детей очень важно заботиться не только о том, чтобы ребенок не был заражен ВИЧ, но и защитить его от иных внутриутробных инфекций. Это вполне возможно, учитывая существование современных методов лабораторной диагностики и лечения.

«Например, есть возможность использования молекулярных методов диагностики (ПЦР), позволяющих определять у беременной наличие ДНК ЦМВ в крови и моче и тем самым своевременно выявлять вторичную активной ЦМВ-инфекцию, которая также, как и острая (первичная) ЦМВ-инфекция может служить причиной заражения плода вирусом. Или, благодаря выявлению ДНК вируса простого герпеса (ВПГ) в соскобе из цервикального канала у женщины в третьем триместре беременности, устанавливать факт бессимптомного выделения вируса из урогенитального тракта, что может быть причиной заражения вирусом простого герпеса во время рождения ребенка и развития тяжелого неонатального герпеса. Естественно, выявление неблагоприятного факта является основанием для начала соответствующего лечения.


Коллаж: Анна Сбитнева

Кроме того, своевременная вакцинация молодой женщины позволит защитить ее, а значит, в дальнейшем при беременности — и ее будущего ребенка от ряда тяжелых инфекций.
«До наступления беременности женщины с ВИЧ должны вакцинироваться от гепатита В, краснухи, кори, ветряной оспы, коклюша, чтобы не подхватить эти инфекции во время беременности. Должна быть создана комплексная программа вакцинации молодых ВИЧ-положительных женщин. Когда женщина только начинает диспансерное наблюдение в центре по профилактике и борьбе со СПИДом, необходимо сосредотачиваться не только на антиретровирусной терапии и отслеживать показатели вирусной нагрузки и иммунного статуса, но и предлагать соответствующие обследования для создания персональной программы вакцинации от ряда инфекций.


Я больше переживала за маму: она воспитатель в детском саду, педагог от Бога. Естественно, первое, о чем она подумала, услышав мой диагноз, – что он поставит на ее карьере крест. Но отправившись из этой клиники прямиком в СПИД-центр, мы получили исчерпывающую информацию о заболевании от эпидемиолога и обе продолжили жить практически как ни в чем не бывало.

Большинство частных клиник в России не работают с ВИЧ-инфицированными – несмотря на то что федеральным законом РФ нам положены равные права. Но клиники боятся огласки. Здесь и начинается настоящая дискриминация, стигматизация ВИЧ-позитивных. Ведь инфицированные люди боятся не вируса как такового – с ним врачи научились успешно бороться, а именно этого вот отношения.


На Марии платье Sportmax

Ратмир знает, что мама болеет. Что для того, чтобы быть здоровой и красивой, маме надо пить таблетки. Наверное, чуть позже информация обрушится на него в большей степени: все-таки я веду активную социальную деятельность. Но мне это даже интересно – с той точки зрения, что, когда он вырастет, я смогу разговаривать с ним на одном языке. А еще привить уважение к женщине и объяснить, почему нужно всегда пользоваться презервативами.

Человеку, который только что узнал о своем положительном ВИЧ-статусе, я советую не гуглить. Важно сразу дойти до какой-нибудь некоммерческой организации, где у консультанта или психолога будет достаточно времени на то, чтобы объяснить: ВИЧ – не приговор. К сожалению, в государственной больнице у доктора приблизительно 12 минут на одного пациента – что можно объяснить за это время человеку, который в отчаянии?

Иногда общение с теми, кто уже какое-то время живет с ВИЧ, становится ключевым фактором принятия. Просто знать, что перед тобой такой же человек, уже проживший какие-то этапы, порой невероятно важно.

Если все-таки начали гуглить, обходите стороной сайты о том, что ВИЧ не существует. Это самое страшное. ВИЧ-диссиденты вносят ощутимый вклад в то, что эпидемия в России растет ужасающими темпами. Но я верю: если человек будет обладать прозрачной информацией от врача или консультанта СПИД-центра, он никогда не перейдет по подобным ссылкам. Так что еще раз возвращаемся к главному: предупрежден – значит, вооружен.


ТАША ГРАНОВСКАЯ

Я узнала о том, что ВИЧ-положительна, придя вставать на учет в женскую консультацию. К сожалению, это распространенная для России история. Шел 2003-й год, я была на 10-й неделе беременности и заразилась незадолго до зачатия. Еще весной все было идеально, а в октябре я узнала, что у меня ВИЧ.

Я точно знаю, когда и как заразилась. В июне того года мы с друзьями вдевятером набили себе татуировки одной самодельной машинкой. Это был супербезответственный поступок. Супербезответственный. А татуировка до сих пор на мне.

Благодаря грамотной терапии я родила прекрасного здорового сына. Ему в конце апреля будет тринадцать. Он относится к моей болезни спокойно. Он не считает ее чем-то особенным.


На Таше свитер Uniqlo, юбка Zara

Сейчас врачи более спокойно воспринимают пациентов с ВИЧ. Но причина у этого, увы, печальная: инфекция распространяется с такой скоростью, что каждый специалист абсолютно любого профиля так или иначе уже сталкивался в своей практике с ВИЧ-позитивным человеком.

У ВИЧ-позитивных людей в России мало радостей. Конечно, в общем и целом стигма в отношении людей с ВИЧ, СПИДом уменьшилась, но какой ценой? Вот вам пример: некий небольшой городок, кажется, в Орловской области. Там отсутствует дискриминация ВИЧ-позитивных людей, потому что в каждой семье есть такой человек: город находится на героиновом пути – повальная наркомания, повальная ВИЧ-инфекция. Стигмы нет.

Большой вклад в дестигматизацию ВИЧ вносят каминг-ауты известных людей. Того же Павла Лобкова. Именно поэтому я сама много и открыто говорю о своем статусе – в том числе и с большого экрана. Мне кажется, это действительно помогает людям, которые не могут принять себя и находятся в тупике.

Я активно занимаюсь социальной работой. Поддерживаю ВИЧ-позитивных людей, у которых проблемы с доступом к медицинским услугам, с близкими людьми. Сейчас мы готовим выездную паллиативную службу для людей с терминальной стадией, со СПИДом, которые не могут по какой-то причине лечь в хоспис.

Тому, кто только что получил позитивный тест на ВИЧ, я советую сделать много-много глубоких вдохов и выдохов. Успокоиться, не паниковать, не лезть в интернет. Просто брать направление и ехать вставать на учет в СПИД-центр.


АННА КОРОЛЕВА

Я узнала о том, что у меня ВИЧ, в 2010 году. Это не стало для меня шокирующей новостью: к тому моменту мой муж уже более 10 лет был ВИЧ-положительным. Но важнее тут то, что он был ВИЧ-диссидентом: это люди, которые отрицают существование ВИЧ и сознательно отказываются от какого-либо лечения. Его мама, медицинский работник, тоже принадлежала к их числу: считала, что нет такой болезни — есть просто пониженный иммунитет.

Когда мне было 43 года, мы с мужем захотели общих детей. Дети не получились, а ВИЧ получился. Брак наш со временем распался. После этого я вышла замуж за ВИЧ-отрицательного мужчину, который с большим пониманием отнесся к моему статусу. К сожалению, через год он умер от рака легких. Так сказать, по не зависящим от ВИЧ причинам.

У меня есть сын, ему почти 25 лет. Он, конечно же, ВИЧ-отрицательный. Сын меня безумно поддерживает: если бы не он – я бы уже не жила. Он знает об этой болезни больше, чем я. А вот почти все родственники и когда-то закадычные друзья со мной общаться перестали. Просто исчезли. Но я их не виню. Думаю так: людям всегда проще свалить свои внутренние проблемы на кого-то еще. Найти врага извне. ВИЧ-положительный человек в этом отношении удачная мишень: смотрите, вот он, плохой, опасный, он может нас заразить! Как заразить, чем заразить. В общем, я давно перестала обижаться: у людей собственные внутренние проблемы, с которыми они живут. Я с этими проблемами не живу, у меня все хорошо: появились новые знакомства, совместные планы, будущие живые проекты.

Я начала принимать антиретровирусную терапию сразу, как смогла, и на данный момент вот уже два года у меня неопределяемая вирусная нагрузка. Это значит, что в моей крови ВИЧ не обнаруживается.

Читайте также: