Чистые от отчаянья и чумы
Обновлено: 23.04.2024
Улица. Накрытый стол. Несколько пирующих мужчин и женщин.
Молодой человек
Почтенный председатель! я напомню
О человеке, очень нам знакомом,
О том, чьи шутки, повести смешные,
Ответы острые и замечанья,
Столь едкие в их важности забавной,
Застольную беседу оживляли
И разгоняли мрак, который ныне
Зараза, гостья наша, насылает
На самые блестящие умы.
Тому два дня наш общий хохот славил
Его рассказы; невозможно быть,
Чтоб мы в своем веселом пированье
Забыли Джаксона! Его здесь кресла
Стоят пустые, будто ожидая
Весельчака — но он ушел уже
В холодные подземные жилища…
Хотя красноречивейший язык
Не умолкал еще во прахе гроба;
Но много нас еще живых, и нам
Причины нет печалиться. Итак,
Я предлагаю выпить в его память
С веселым звоном рюмок, с восклицаньем,
Как будто б был он жив.
Председатель
Он выбыл первый
Из круга нашего. Пускай в молчаньe
Мы выпьем в честь его.
Молодой человек
Председатель
Твой голос, милая, выводит звуки
Родимых песен с диким совершенством;
Спой, Мери, нам уныло и протяжно,
Чтоб мы потом к веселью обратились
Безумнее, как тот, кто от земли
Был отлучен каким-нибудь виденьем.
Мери(поет)
Было время, процветала
В мире наша сторона:
В воскресение бывала
Церковь божия полна;
Наших деток в шумной школе
Раздавались голоса,
И сверкали в светлом поле
Серп и быстрая коса.
Ныне церковь опустела;
Школа глухо заперта;
Нива праздно перезрела;
Роща темная пуста;
И селенье, как жилище
Погорелое, стоит, —
Тихо все. Одно кладбище
Не пустеет, не молчит.
Поминутно мертвых носят,
И стенания живых
Боязливо бога просят
Упокоить души их!
Поминутно места надо,
И могилы меж собой,
Как испуганное стадо,
Жмутся тесной чередой!
Если ранняя могила
Суждена моей весне —
Ты, кого я так любила,
Чья любовь отрада мне, —
Я молю: не приближайся
К телу Дженни ты своей,
Уст умерших не касайся,
Следуй издали за ней.
И потом оставь селенье!
Уходи куда-нибудь,
Где б ты мог души мученье
Усладить и отдохнуть.
И когда зараза минет,
Посети мой бедный прах;
А Эдмонда не покинет
Дженни даже в небесах!
Председатель
Благодарим, задумчивая Мери,
Благодарим за жалобную песню!
В дни прежние чума такая ж, видно,
Холмы и долы ваши посетила,
И раздавались жалкие стенанья
По берегам потоков и ручьев,
Бегущих ныне весело и мирно
Сквозь дикий рай твоей земли родной;
И мрачный год, в который пало столько
Отважных, добрых и прекрасных жертв,
Едва оставил память о себе
В какой-нибудь простой пастушьей песне,
Унылой и приятной… Нет, ничто
Так не печалит нас среди веселий,
Как томный, сердцем повторенный звук!
Мери
О, если б никогда я не певала
Вне хижины родителей моих!
Они свою любили слушать Мери;
Самой себе я, кажется, внимаю,
Поющей у родимого порога.
Мой голос слаще был в то время: он
Был голосом невинности…
Луиза
Не в моде
Теперь такие песни! Но все ж есть
Еще простые души: рады таять
От женских слез и слепо верят им.
Она уверена, что взор слезливый
Ее неотразим — а если б то же
О смехе думала своем, то, верно,
Все б улыбалась. Вальсингам хвалил
Крикливых северных красавиц: вот
Она и расстоналась. Ненавижу
Волос шотландских этих желтизну.
Председатель
Послушайте: я слышу стук колес!
Едет телега, наполненная мертвыми телами. Негр управляет ею.
Ага! Луизе дурно; в ней, я думал,
По языку судя, мужское сердце.
Но так-то — нежного слабей жестокий,
И страх живет в душе, страстьми томимой!
Брось, Мери, ей воды в лицо. Ей лучше.
Мери
Сестра моей печали и позора,
Приляг на грудь мою.
Луиза(приходя в чувство)
Ужасный демон
Приснился мне: весь черный, белоглазый….
Он звал меня в свою тележку. В ней
Лежали мертвые — и лепетали
Ужасную, неведомую речь….
Скажите мне: во сне ли это было?
Проехала ль телега?
Молодой человек
Ну, Луиза,
Развеселись — хоть улица вся наша
Безмолвное убежище от смерти,
Приют пиров, ничем невозмутимых,
Но знаешь, эта черная телега
Имеет право всюду разъезжать.
Мы пропускать ее должны! Послушай,
Ты, Вальсингам: для пресеченья споров
И следствий женских обмороков спой
Нам песню, вольную, живую песню,
Не грустию шотландской вдохновенну,
А буйную, вакхическую песнь,
Рожденную за чашею кипящей.
Председатель
Такой не знаю, но спою вам гимн
Я в честь чумы, — я написал его
Прошедшей ночью, как расстались мы.
Мне странная нашла охота к рифмам
Впервые в жизни! Слушайте ж меня:
Охриплый голос мой приличен песне.
Многие
Гимн в честь чумы! послушаем его!
Гимн в честь чумы! прекрасно! bravo! bravo!
Председатель(поет)
Когда могущая Зима,
Как бодрый вождь, ведет сама
На нас косматые дружины
Своих морозов и снегов, —
Навстречу ей трещат камины,
И весел зимний жар пиров.
Царица грозная, Чума
Теперь идет на нас сама
И льстится жатвою богатой;
И к нам в окошко день и ночь
Стучит могильною лопатой….
Что делать нам? и чем помочь?
Как от проказницы Зимы,
Запремся также от Чумы!
Зажжем огни, нальем бокалы,
Утопим весело умы
И, заварив пиры да балы,
Восславим царствие Чумы.
Есть упоение в бою,
И бездны мрачной на краю,
И в разъяренном океане,
Средь грозных волн и бурной тьмы,
И в аравийском урагане,
И в дуновении Чумы.
Все, все, что гибелью грозит,
Для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслажденья —
Бессмертья, может быть, залог!
И счастлив тот, кто средь волненья
Их обретать и ведать мог.
Итак, — хвала тебе, Чума,
Нам не страшна могилы тьма,
Нас не смутит твое призванье!
Бокалы пеним дружно мы
И девы-розы пьем дыханье, —
Быть может… полное Чумы!
Священник
Безбожный пир, безбожные безумцы!
Вы пиршеством и песнями разврата
Ругаетесь над мрачной тишиной,
Повсюду смертию распространенной!
Средь ужаса плачевных похорон,
Средь бледных лиц молюсь я на кладбище,
А ваши ненавистные восторги
Смущают тишину гробов — и землю
Над мертвыми телами потрясают!
Когда бы стариков и жен моленья
Не освятили общей, смертной ямы, —
Подумать мог бы я, что нынче бесы
Погибший дух безбожника терзают
И в тьму кромешную тащат со смехом.
Несколько голосов
Он мастерски об аде говорит!
Ступай, старик! ступай своей дорогой!
Священник
Я заклинаю вас святою кровью
Спасителя, распятого за нас:
Прервите пир чудовищный, когда
Желаете вы встретить в небесах
Утраченных возлюбленные души.
Ступайте по своим домам!
Председатель
Дома
У нас печальны — юность любит радость.
Священник
Ты ль это, Вальсингам? ты ль самый тот,
Кто три тому недели, на коленях,
Труп матери, рыдая, обнимал
И с воплем бился над ее могилой?
Иль думаешь, она теперь не плачет,
Не плачет горько в самых небесах,
Взирая на пирующего сына,
В пиру разврата, слыша голос твой,
Поющий бешеные песни, между
Мольбы святой и тяжких воздыханий?
Ступай за мной!
Председатель
Зачем приходишь ты
Меня тревожить? Не могу, не должен
Я за тобой идти: я здесь удержан
Отчаяньем, воспоминаньем страшным,
Сознаньем беззаконья моего,
И ужасом той мертвой пустоты,
Которую в моем дому встречаю —
И новостью сих бешеных веселий,
И благодатным ядом этой чаши,
И ласками (прости меня, господь)
Погибшего, но милого созданья…
Тень матери не вызовет меня
Отселе, — поздно, слышу голос твой,
Меня зовущий, — признаю усилья
Меня спасти… старик, иди же с миром;
Но проклят будь, кто за тобой пойдет!
Многие
Bravo, bravo! достойный председатель!
Вот проповедь тебе! пошел! пошел!
Священник
Матильды чистый дух тебя зовет!
Председатель(встает)
Клянись же мне, с поднятой к небесам
Увядшей, бледною рукой — оставить
В гробу навек умолкнувшее имя!
О, если б от очей ее бессмертных
Скрыть это зрелище! Меня когда-то
Она считала чистым, гордым, вольным —
И знала рай в объятиях моих…
Где я? Святое чадо света! вижу
Тебя я там, куда мой падший дух
Не досягнет уже…
Женский голос
Он сумасшедший, —
Он бредит о жене похороненной!
Священник
Председатель
Отец мой, ради бога,
Оставь меня!
Священник
Спаси тебя господь!
Прости, мой сын.
Уходит. Пир продолжается. Председатель остается, погруженный в глубокую задумчивость.
мой великий кардиотерапевт,
тот, кто ставил мне этот софт,
научи меня быть сильнее, чем лара крофт,
недоступней, чем астронавт,
не сдыхать после каждого интервью,
прямо тут же, при входе в лифт,
не читать про себя весь этот чудовищный
воз неправд
остров моих кладов, моих сокровищ, моих огней,
моя крепость, моя броня,
сделай так, чтоб они нашли кого поумней,
чтобы выбрали не меня;
всякая мечта, моё счастье, едва ты проснёшься в ней, —
на поверку гнилая чёртова западня.
как они бегут меня побеждать,
в порошок меня растереть;
как же я устала всех убеждать,
что и так могу умереть —
и едва ли я тот паяц,
на которого все так жаждали посмотреть;
научи меня просто снова чего-то ждать.
чем-нибудь согреваться впредь.
поздравляю, мой лучший жалко-что-только-друг,
мы сумели бы выжить при
ядерной зиме, равной силе четырёхсот разлук,
в кислоте, от которой белые волдыри;
ужас только в том, что черти смыкают круг,
что мне исполняется двадцать три,
и какой глядит на меня снаружи —
такой же сидит внутри.
а в соревнованиях по тотальному одиночеству
мы бы разделили с тобой
гран-при
3 марта 2009 года
Скоро
скоро, скоро наверняка мне
станет ясно всё до конца:
что относит фактуру камня
к слепку пальца или лица;
как законы крутого кадра
объясняют семейный быт,
скорлупу вылепляют ядра,
ослепительный свет стробит,
красота спит на стыке жанров,
радость – редкий эффект труда,
у пяти из семи пожарных
в доме голые провода,
как усталый не слышит чуда,
путь ложится – до очага,
как у мудрого дом – лачуга,
а глаза – жемчуга,
что ты сам себе гвоздь и праздник,
как знаменье в твоей судьбе
ждёт, когда тебя угораздит
вдруг подумать не о себе,
что искатель сильнее правил,
песня делается, как снедь,
что богаче всех – кто оставил
все попытки иметь;
скоро, череп сдавивши тяжко,
бог в ладонь меня наберёт,
разомкнёт меня, как фисташку,
опрокинет в прохладный рот.
2 июня 2012
17 декабря 2011 года, поезд Москва – Питер
Проще говоря
Бог заключает весь
Мир, оттого Он зрим.
Бог происходит здесь,
Едва мы заговорим.
Бог, как Завет, ветх.
И, как Завет, нов.
Мы – рыжая нить поверх
Белых Его штанов.
Бог – это взаимосвязь.
Мы частность Бога, Его
Случайная ипостась.
И более ничего.
31 января 2010 года, Гоа, Морджим
Записки с Випассаны
медитирует-медитирует садху немолодой,
желтозубый, и остро пахнущий, и худой,
зарастает за ночь колючею бородой,
за неделю пылью и паутиной,
а за месяц крапивой и лебедой
там внутри ему открывается чудный вид,
где волна или крона солнечный луч дробит,
где живут прозревшие и пустые те,
кто убивал или был убит,
где волшебные маленькие планеты
мерно ходят вокруг орбит
ты иди-иди, сытый гладковыбритый счетовод,
спи на чистом и пахни, как молоко и мёд,
да придерживай огнемёт:
там у него за сердцем такое место,
куда он и тебя возьмёт
7 февраля 2013 года, Мумбай,
Dhamma Pattana Meditation Centre
Яблоко
попробуй съесть хоть одно яблоко
без вот этого своего вздоха
о современном обществе, больном наглухо,
о себе, у которого всё так плохо;
не думая, с этого ли ракурса
вы бы с ним выгоднее смотрелись,
не решая, всё ли тебе в нём нравится —
оно прелесть.
побудь с яблоком, с его зёрнами,
жемчужной мякотью, алым боком, —
а не дискутируя с иллюзорными
оппонентами о глубоком.
ну, как тебе естся? что тебе чувствуется?
как проходит минута твоей свободы?
как тебе прямое, без доли искусственности,
высказывание природы?
здорово тут, да? продравшись через преграды все,
видишь, сколько теряешь, живя в уме лишь.
да и какой тебе может даться любви и радости,
когда ты и яблока не умеешь.
9 февраля 2013 года, Мумбай,
Dhamma Pattana Meditation Centre
Скороговорочка
Исповедуй зрячесть.
Тренируй живучесть.
Даже если нечисть
Тебя хочет вычесть —
Знать, такая участь.
Обижаться глупость.
Не вставай под лопасть.
Счастье может выпасть
В любую пропасть.
Отойди, где низость.
Пожалей, где узость.
Улыбнись, где злость.
Если будет трезвость,
Что мы только известь
Строить к Богу близость —
Значит, всё срослось.
15 февраля 2013 года, Мумбай
просветлённые упражняются в остроумии,
потому что им больше нечего отрицать.
стоит успокоиться, начинаешь не то чтоб всерьёз светиться,
но так, мерцать.
реки бытия, легонько треща плотинами,
поворачиваются вспять.
скоро я тебя вновь увижу, и это будет, как будто мы
встретились на изнанке зимы, за оградой моей тюрьмы,
ты впервые увидишь, какого цвета мои глаза,
чистые от отчаянья и чумы.
15 февраля 2013 года
Медитация
если правильно слушать,
то птица взлетает из правой лопатки к нёбу,
ветка трескается в руке,
а тележка грохочет вниз от колена
к щиколотке, беспечная, вдалеке.
мысль о тебе, тёплая, идёт через лоб
и пульсирует на виске.
ум проницает тело, как луч согретое молоко,
удивляясь, как дайвер, что может видеть так глубоко;
ощущенья вплывают в свет его,
поводя причудливым плавником.
медленно спускается вниз под сердце, в самый его подвал,
и выводит по одному на свет всех, кто мучил и предавал,
маслом оборачивается пламя, шёлком делается металл.
вот и всё, чему я училась – пробовала нити,
разбирала за прядью прядь,
трогала проверочные слова к состояниям
и выписывала в тетрадь,
изучала карту покоя, чтобы дорогу не потерять.
16 февраля 2013 года, Мумбай,
Dhamma Pattana Meditation Centre
Четыре извещения
тоска по тебе, как скрипка, вступает с высокой ноты,
обходит, как нежилые комнаты,
в сердце полости и темноты,
за годы из наваждения, распадаясь на элементы,
став чистой мелодией из классической киноленты
давай когда-нибудь говорить, не словами, иначе, выше,
о том, как у нас, безруких, нелепо и нежно вышло,
как паника обожания нарастает от встречи к встрече,
не оставляя воздуха даже речи
выберем рассветное небо, оттенком как глаз у хаски,
лучше не в этом теле, не в этой сказке,
целовать в надбровья и благодарить бесслёзно
за то, что всё до сих пор так дорого и так поздно
спасибо, спасибо, я знала ещё вначале,
что уже ни к кому не будет такой печали,
такой немоты, усталости и улыбки,
такой ослепительной музыки, начинающейся со скрипки
пронзающей, если снишься, лучом ледяного света,
особенно в индии, где всё вообще про это —
ничто не твоё, ничто не твоё, ни ада,
ни рая нет вне тебя самого, отпусти, не надо
ты мне снилась здесь – ты и твоя бабушка,
в незнакомой ночной квартире.
я проснулась за три минуты до гонга
(а гонг, если что, в четыре).
сколько любви и грусти, всё думала,
к той, у кого дрожали
губы от бешенства, что гнало меня гулкими этажами,
когда она дремлет, свернувшись, в кресле,
в цветной пижаме.
здорово, что душа не умеет упомнить лиха,
убегая тайком от меня погладить, нежнее блика,
и за десять тыщ километров, скучает если,
меднокудрую девочку, спящую в долгом кресле
да, благодаря тебе ум и стал так ловок —
ты всегда взыскуешь хлёстких формулировок.
шестьдесят часов я его учу дисциплине, мере —
и он язвит мне в твоей манере.
ничего не нужно, даже запоздалого извинения —
мы ленивы,
чтоб искать очевидцев и поднимать архивы;
противогордынное действует понемногу.
даже быть услышанной. слава богу.
стало ясно, что мы крутые стрелки. что не в этом сила.
что война окончена, и смешно, что происходила.
что одиннадцать лет назад ты явила чудо
высшего родства. и вот это всё откуда.
здесь понятно, что человек
только чашка со звёздным небом
или карта ночного города с самолёта,
что свободен не тот, кто делает что захочет,
а тот, кто не знает гнёта
постоянного бегства и вожделения. и что любая рана
заживает. что счастье встретить тебя так рано.
потому что всё, что касается волшебства,
власти неочевидного и абсурда, саму идею
ты преподавал с изяществом зрелого чародея.
я была удостоена высшего заступничества и тыла —
в юности у меня был мятежный ангел. я его не забыла.
потому что мне столько, сколько тебе тогда.
я стеснялась детства,
а ты сам был ребёнком, глядящим, куда бы деться.
но держался безукоризненно. и в благодарность школе
вот тебе ощущение преходящести всякой боли.
12 февраля 2013 года, Мумбай,
Dhamma Pattana Meditation Centre
голова полна детского неба, розовеющего едва.
наблюдаешь, как боль, утратив свои права,
вынимается прочь из тела, словно из тесного рукава.
хорошо через сто лет вернуться домой с войны,
обнаружить, что море слушается луны,
травы зелены,
и что как ты ни бился с миром, всё устояло,
кроме разве что сердца матери,
выцветшего от страха до белизны
13 февраля 2013 года, Мумбай,
Dhamma Pattana Meditation Centre
смерть, как всё, чего ты ещё не пробовал, страшно лакома:
спать не можешь от мысли, как же она там, как она —
ходит над тобой между облаками,
или рядом щёлкает каблуками,
или нарастает в тебе комками?
а наступит – так просто аэропорт,
на табло неведомые каракули.
непонятно, чего они все так плакали.
да не озирайся, ты своего не пропустишь рейса.
посиди, посмотри, погрейся.
13 февраля 2013 года
где пески текут вдоль пляжа,
лёгкие, как наши сны,
там закат лежит, как пряжа
у волны.
ночь, когда я уезжаю,
розовая изнутри.
ты смеёшься как южане.
как цари.
так, чтобы глаза не меркли
наблюдать и ликовать.
так, что ни тоске, ни смерти
не бывать.
20 февраля 2013 года, самолёт Даболим – Москва
за моей кромешной, титановой, ледяной обидой на мир
происходили монастыри и скалы,
тонкий хлопок и кашемир,
водопады с радугой в мелких брызгах, и вкус бирьяни,
и в лепёшке теста горячий сыр
белое, как таджмахальский мрамор, и чёрное, как каджал,
месяц как заточенная монета, что режет бархат со звёздами,
кошачий коготь или кинжал,
сумерки, напоенные улуном, земля, трепещущая от зноя,
везде, куда бы ни приезжал
запах тёртой кожи, прохлада кёрда, слюда и медь,
отзвук дальнего пения, невозвратимый впредь,
и мои насмешливые сокамерники и братья,
уже начинающие стареть
как я умудрялась глядеть сквозь это
и продолжать сидеть взаперти,
вместо того, чтобы просто выбраться и уйти
и стать только тем, что ветер исследует как преграду,
лёгкими ладонями, по пути
сколько нужно труда, аскезы, чтобы опять понимать язык
отраженья, касанья, папайи, пепла и бирюзы —
мира свежезаваренного, как наутро
после долгой болезни,
стихотворенья
или грозы
Этих людей можно назвать поистине выдающимися в своей области. Новаторы, великие мыслители, ученые, изобретатели и знаменитые литераторы оставили нам в наследство не только свои осязаемые труды, но и меткие изречения, к которым полезно прислушиваться хотя бы изредка. Так вот, сейчас как раз один из таких моментов.
Поразительно точная цитата Форда, которую необходимо вспоминать в моменты принятия важных решений. Какими бы ни были обстоятельства, все зависит только от тебя и твоей уверенности в себе. Ждать чуда, когда ты заранее настроил себя на провал, не нужно. А вот веря в свои силы, ты можешь свернуть горы.
Вы будете продолжать оставаться несчастными до тех пор, пока вы считаете, что счастливыми вас делают другие.
Твое счастье зависит только от тебя самого. Никто не обязан делать тебя счастливым — ни семья, ни друзья, ни вторая половинка. Если ты сам не в силах сделать свою жизнь лучше, то к чему ожидать этого от кого-то другого?
Умный человек счастлив, лишь когда удостаивается собственной похвалы; дурак же довольствуется аплодисментами окружающих.
То, что окружающие люди одобряют твои действия и хвалят тебя за достигнутые результаты, не значит ничего по сравнению с чувством самоудовлетворения. Ты сам определяешь, достойно ли ты себя проявляешь, действительно ли ты выложился на все 100 %, не идешь ли ты вразрез со своими принципами и т. д. Ценнее всего, когда ты сам, не обращая внимания на мнение других людей, можешь быть собою доволен.
Даже об одних и тех же вещах люди привыкли говорить разными словами. Дело также в восприятии, двойных смыслах и контексте. Говоря даже самыми простыми словами, ты не можешь быть уверенным, что твой собеседник правильно поймет то, что ты пытаешься ему донести. А теперь задумайся, сколько ссор возникало из-за банального недопонимания.
Хорошо рассуждать о добродетели — ещё не значит быть добродетельным, а быть справедливым в мыслях — ещё не значит быть справедливым на деле.
Слова — это всего лишь слова. Ты можешь бесконечно рассуждать на тему того, как важно помогать окружающим, делать другим людям замечания и выступать в роли всеобщего мотиватора, но если ты сам не предпринимаешь ни единой попытки действовать согласно своим пламенным речам — грош тебе цена.
Себя судить куда труднее, чем других. Если ты сумеешь правильно судить себя, значит, ты поистине мудр.
Антуан де Сент-Экзюпери
Судить себя — не значит осуждать или заниматься жесткой самокритикой (и уж тем более — самокопанием). Каждому человеку важно научиться давать наиболее объективную оценку себе и своим действиям. А критиковать окружающих — это дело простое, но в то же время совершенно бесполезное.
Хорошие результаты получает тот, кто умеет ждать. Конечно, не только ждать, но и работать на желаемый результат. Но согласись: глупо грезить о высокой должности тогда, когда ты только в начале своего карьерного пути.
Средневековье практически везде демонстрируется как абсолютно омерзительная эпоха, полная боли и отчаяния. Если показывают простых людей, то это грязные, вечно голодные крестьяне, фанатично следующие одной из религий. Если же речь идет о высшем свете, то это поголовно жестокие люди. Вокруг была лишь серость и уныние, люди страдали от чумы и горели на кострах инквизиции.
На самом деле Средневековье было не таким жутким, как его рисует современная массовая культура, опираясь на частные случаи. В некоторых моментах Средние века и вовсе были лучше, чем современный мир.
Мир был чище
Часто можно услышать миф, что в Средние века всюду была грязь и люди жили, как свиньи в хлеву. Всегда были те, кто не следил ни за собой, ни за своими домами, ни за окружающей обстановкой, — таких было примерно равное число по отношению ко всему населению. Остальные же не сильно отличались от современного человека.
Более того, мир был намного чище в экологическом плане, чем сегодня, даже при том, что мы уже не сжигаем тысячи тонн угля и производство стало намного чище. Никаких пластиковых бутылок, валяющихся под ногами, воздуха с ароматами горелого дизельного топлива и воды с привкусом всей периодической системы элементов. Мусор был, и его тоже выбрасывали на улицах, но он быстро сгнивал, ведь он состоял из органических компонентов.
Войны были менее смертоносными
Во времена Средневековья война для простых людей была чем-то вроде работы. Что касается благородных, то для них это было сродни развлечениям, где явно не стояла цель умереть в битве. Поэтому большинство войн в те времена не были кровопролитными и, как правило, представляли собой местные разборки двух феодалов, не поделивших свои приусадебные участки или решивших, что один верит в бога не так сильно, как другой.
Да, были жестокие крестовые походы и достаточно крупные военные конфликты, но в целом то время было даже более мирным, чем сегодняшнее.
Архитектура была намного интереснее
Разумеется, речь идет не о собранных наспех крестьянских избах, а о более возвышенных постройках. Не было штампованных по одному шаблону зданий, и каждое строилось по индивидуальному проекту с максимально возможными украшениями, особенно если речь шла о дворцах, соборах и замках. Последние и вовсе до сих пор поражают воображение и выглядят совершенно сказочно на фоне унылых многоэтажных домов или современных попыток пародировать стилистику тех времен.
Еда была полностью органической
В статье про нелепые представления о Средневековье мы уже рассказывали о том, что, вопреки всеобщему заблуждению, крестьяне не питались подножным кормом или объедками с барского стола. Да, они не могли похвастаться тем богатым выбором, что есть сегодня у нас, но, тем не менее, даже простые крестьяне довольно часто употребляли рыбу, бобовые, каши, овощи, фрукты, грибы, ягоды, мед и другие продукты.
Что важно, все продукты были чистыми, без каких-либо добавок в составе. По сути только сейчас мы стали постепенно стремиться к тому, что было даже у простых крестьян, — органическому питанию. Никаких консервантов, ароматизаторов, усилителей вкуса и тому подобного.
Границы были открыты
Сегодня границы, несмотря на то, что это условные линии, являются практически непреодолимым барьером, если ты решишь пересечь их в неположенном месте и без разрешения. Если тебя поймают пограничники, то ты можешь не просто лишиться возможности легального доступа в другую страну, где было выявлено нарушение, но и попасть в тюрьму.
Что же было в Средневековье? Да попросту отсутствующие границы. Вольные люди могли спокойно пересечь границу с другим государством и бродить по свету. Единственным ограничителем была опасность для иноземцев, особенно, в странах с другой религией. В остальном же практически полная свобода действий.
Так, например, когда одна страна хотела нанять специалистов, она посылала за ними гонца. Тот нанимал людей, и они своим ходом следовали в страну через территории нескольких государств, и никто бы их не задержал, если на то не было веской причины. В этом плане мир был даже более един, чем сегодня.
Люди работали меньше
Это может показаться выдумкой, ведь все мы знаем, что крестьяне работали на полях от рассвета до заката каждый день без выходных. Да, крестьяне проводили в полях много времени, и труд был достаточно тяжелым. Но не забывай, что основная работа приходилось на период посева и сбора урожая. Между ними работа крестьян заключалась в прополке сорняков, поливе и другом хоть и трудном, но сносном труде.
Людей разъединяло намного меньше вещей
Интересно, что в Средние века как таковых притеснений не было. Тогда миром правили религии, и если человек был одной веры с тобой, тебя не волновало, откуда он, какой у него цвет кожи и на каком языке он говорит. Разумеется, было сословное и половое расслоение, но в целом мир был куда более справедлив в плане равноправия.
Сегодня же нас разделяют границы государств, цвета кожи, национальность, религия, политические точки зрения, различие в социальных движениях, классовая борьба и другие причины.
У людей было меньше обязательств и причин для беспокойств
В те времена в разных культурах существовал обычай взаимопомощи. Когда пара вступала в брак, люди собирались всем селом и строили им дом, благодаря чему не нужно было задумываться о том, где жить. Что касается обязательств, то не приходилось думать о различных коммунальных платежах, о том, на что и где купить еду, и так далее. Все выращивалось своими руками.
Одежда тоже шилась самостоятельно, а необходимые предметы быта, как правило, либо обменивались на продукты питания, либо на деньги, вырученные на рынке со все той же сельскохозяйственной продукции. Так что, пожалуй, единственной заботой простого крестьянина был урожай, часть которого он сдавал феодалу в качестве налога.
Читайте также: