Кто из врачей привил себе чуму
Обновлено: 19.04.2024
Опыты врачей на самих себе — мучительные, нередко оканчивающиеся гибелью — драматическая страница в истории медицины. Доктора заражали себя вирусами, глотали микробов, вводили себе только что изобретенные препараты, спали в одежде прокаженных, голодали, пили яды. Одни умирали. Другие выживали. И все — на здоровье человечеству.
Смертоносные запятые
Первые строчки рейтинга отважных занимают врачи, изучавшие причины эпидемий смертельных инфекционных болезней — холеры, чумы, проказы и т. п. Вероятность умереть в результате опыта была крайне высокой.
Уберечься от чумы труднее, чем от любой другой инфекционной болезни. Если натиску холеры можно было как-то противостоять гигиеническими мерами, то от микробов чумы не спасали даже защитные маски.
Опыты медиков того времени, которые имели крайне слабое представление о бактериях, были направлены на то, чтобы доказать, что от чумы можно защититься так же, как и от оспы, — с помощью прививки.
Первым привил себе чуму английский врач Уайт. Через несколько дней у экспериментатора стали распухать лимфатические железы и поднялась температура. Уайт до последнего не хотел признавать, что заболел чумой. Он твердил, что болен малярией, и сдался только на восьмой день, когда признаки страшной болезни стали очевидны. Его отвезли в госпиталь для чумных, но было поздно.
Другой исследователь, австрийский врач Алоис Розенфельд, объездивший всю Африку, заявил своим коллегам на Венском медицинском факультете, что во время своих поездок нашел действенное средство от чумы. Это был порошок из высушенных лимфатических желез больных. Врач испробовал его на себе и уверенно рекомендовал как прививку. Коллеги отнеслись к порошку скептически и посоветовали Розенфельду поработать в чумном госпитале и проверить там эффективность своего ноу-хау. Врач отправился в греческий госпиталь и заперся с двадцатью больными чумой, отказавшись от всяческих средств предосторожности. Алоис отвел себе срок в шесть недель и стал ждать результата. Общение с зачумленными не приносило ему вреда, и тогда он решил усложнить эксперимент — натерся гноем, взятым из чумных нарывов. Шесть недель почти истекли, и обрадованный Розенфельд уже думал отправляться домой, как неожиданно все же заболел бубонной чумой со всеми страшными симптомами и скончался.
Самым дерзким поединком с мрачной болезнью можно назвать эксперимент молодого француза Антуана Клота. Он полагал, что к заражению приводит в первую очередь парализующий страх перед чумой. И считал его необоснованным. Вначале Клот долго носил перепачканную кровью и гноем рубашку мужчины, заболевшего тяжелой формой чумы. Затем сделал себе шесть прививок и перевязал эти места повязками, смоченными кровью больного. Но и этого ему показалось недостаточно. Он лег в постель только что умершего пациента. Отважный врач сделал все, чтобы заразиться. Но так и не заболел.
По-настоящему эффективное средство от чумы было изобретено уже в ХХ веке. Автор первой противочумной сыворотки — ученый Владимир Хавкин. Он же создал первую эффективную вакцину против холеры. Занятно, что русское правительство от услуг еврея Хавкина отказалось. Ученый переехал в Швейцарию и спасал мир уже оттуда. Действие своих вакцин он, разумеется, также проверял на себе.
Тайна желтой лихорадки
Над разгадкой причины этой таинственной болезни медики бились очень долго. Вне сомнения было только то, что это заболевание — инфекционное. Так же было ясно, что желтая лихорадка распространена только в низменностях и болотистых местах жарких стран. Но что именно служит источником заражения — испарения почвы? ядовитые вещества? человек? животное? — оставалось неизвестным.
Путь к сердцу
О храбрости немецкого врача Вернера Форсмана стоит рассказать в отдельной главе. Он провел эксперимент на собственном сердце. Форсман давно вынашивал идею исследовать сердце с помощью катетера и научиться с его же помощью вводить в сердце лекарства.
Для начала надо было провести катетер по вене и достичь цели. Коллеги Форсмана пришли в ужас: они считали, что при прикосновении инородного предмета сердце может ответить шоком и остановиться. Форсман все же уговорил одного из врачей себе ассистировать. Он надрезал вену у локтя, ввел в нее узкую трубку и начал продвигать ее по направлению к сердцу, то есть по ходу тока в вене. Трубка, однако, до сердца не дошла, потому что перепуганный ассистент отказался продолжать опасный опыт. Ассистента можно понять: в случае чего ответственность легла бы на его плечи. Но упрямый Форсман решил повторить эксперимент и действовать самостоятельно. И все получилось! Он ввел катетер на 65 сантиметров и достиг правой половины сердца. В таком состоянии Форсман умудрился включить рентгеновский аппарат и зафиксировать свой успех. Впоследствии метод был доработан, в чем Форсману помогли два американских врача — Корнан и Ричардс. В 1957 году все трое получили Нобелевскую премию.
Новый метод оказался полезным очень скоро. Исследователи смогли установить неизвестные доселе факты: например, качество крови в правой и левой половинах сердца и, соответственно, степень функциональных нарушений. В частности, катетеризация оказалась превосходным инструментом диагностики и лечения врожденного порока сердца у детей.
Мужественный, но главное — чрезвычайно эффективный эксперимент провел француз Ален Бомбар. Он занимался проблемами выживания в экстремальных ситуациях и пытался ответить на вопрос: почему большинство жертв кораблекрушений умирает в первые три дня? От голода и жажды они должны были бы умереть позже. Ален предположил, что большинство людей могли бы выжить, если бы не их отчаяние, и решил это доказать.
В 1952 году он пересек Атлантический океан на резиновой лодке, не имея никаких запасов пищи и пресной воды. Бомбар питался только планктоном и сырой рыбой, пил сок, который выжимал из рыбы. За 65 дней он проплыл от Канарских островов до Барбадоса. Ален похудел на 25 кг, уровень гемоглобина упал до критической отметки. Но Бомбар остался жив и даже написал книгу о своем опыте. «Жертвы легендарных кораблекрушений, погибшие преждевременно, я знаю: вас убило не море, вас убил не голод, вас убила не жажда!
***
Большое счастье, если твоя жертва оказалась не напрасна и ты еще при жизни увидел несомненную пользу от своего деяния. А сколько было напрасных жертв! Сколько врачей, которые умерли, так и не узнав, что их теория работает. Но никого это не останавливало. И не останавливает до сих пор. Кажется, в наши-то дни, с нынешней наукой, техникой и прочими микроскопами можно найти другие пути доказательств теории. А врачи по-прежнему продолжают проверять все на себе. Австралийские исследователи Маршалл и Уоренн много лет собирали доказательства того, что причиной гастрита является вовсе не стресс и неправильное питание, а особенная бактерия Helicobacter pylori, которая закрепляется на стенке желудка. В 1994 году, чтобы доказать, что гастрит — инфекционное заболевание, Барри Маршалл выпил содержимое чашки Петри с культурой из этих бактерий. Получил гастрит и Нобелевскую премию.
А что делать? Работа такая.
Рецепт от черной смерти
Но если заглянуть в другие исторические источники, то окажется, что задолго до этой даты, в 1711 году, французский агент шведского короля Карл XII Абри де ла Мотрэ посетил Кавказ. В своих записках он описал, как стал свидетелем процедуры оспопрививания, проводившейся больной адыгской девочке в селении Деглиад, и оставил подробное описание этой процедуры.
Карантины вводились издавна
- Наима, а кроме прививок, были другие способы борьбы с эпидемиями? И как часто они случались на Северном Кавказе?
- Если покопаться в исторических источниках, то да, найдутся свидетельства того, что к сожалению, было время, когда инфекционные болезни собирали на Северном Кавказе свою кровавую жатву. Например, эпидемии чумы фиксируются там с XVIII века. Было несколько крупных вспышек чумы, когда вымирало население целых аулов. Многие поселения, которые затрагивала болезнь, были заброшены - население уходило оттуда. Вспышки чумы были зафиксированы на территориях современного Моздока, Владикавказа, в районе Георгиевска. Известно, что чума бушевала в Большой и Малой Кабарде в 1801 – 1805 годах.
Могу привести исследование историка Самира Хотко, который выделил несколько факторов, позволяющих предположить, почему Черкесии тогда удалось избежать катастрофической массовой смертности и убыли населения.
Во-первых, черкесы знали карантины и раньше. По распоряжению князей, когда начинались массовые болезни – причем не обязательно чума, даже если это была лихорадка, туберкулез, малярия, огораживались целые аулы. А если это время попадало на время сельхозработ, они прекращались.
Во-вторых, широко применялась народная медицина. Кстати, многие практики народных целителей востребованы и современности. Конечно, сейчас растворы с черной золой никто делать не будет, но адыги (черкесы) тогда еще освоили различные отвары. Это и потогонные чаи, отхаркивающие отвары, активно использовалась в лечении легочных заболеваний жирная пища. Источники говорят о том, что больным предписывалась специальная диета, в которой фигурировал козий жир, сливочное масло, медвежий, гусиный, барсучий жиры.
Еще одним важным фактором победы над болезнями является то, что в системе профилактических мер важное место занимало употребление чистой воды. Адыги очень рационально относились к воде, они не только умели находить родники и селились возле рек, но в своей повседневной жизни и быту обращали внимание на качество воды. В культуре был выработан целый комплекс норм, связанных с водой.
Оспа - вирусная, остро протекающая контагиозная болезнь. Она характерна гнойными высыпаниями на теле. При тяжелом течении происходит покрытие больших участков кожи экзантемой, когда отдельные папулы, сливаясь между собой, образуют сплошные поражения значительных участков, которые подвергаются гнойному воспалению. Первые сведения об оспе относятся 3700 годам до н.э. (Египет, Индия, Китай). В Европу оспа занесена с Ближнего Востока в V в. до н.э. Первые сведения об оспе овец относятся ко второму веку. В России оспа овец имела широкое распространение в XVIII-XIX веках. В СССР болезнь была ликвидирована к 1969 году.
Например, черкесы не брали никогда воду для питья из закрытых водоемов, использовали только проточную. Во вторых, колодцы содержали в идеальной чистоте и строили отдельно от дома, подальше от туалета, да и вообще, массового присутствия людей. Всегда закрывали его крышкой. Если большая емкость с водой находилась в доме, она также обязательно накрывалась. А после того, как вода простояла сутки, старались ее не употреблять.
Ну и, конечно, соблюдалась гигиена. Многие искушенные европейские путешественники, побывавшие в те времена в Черкесии, писали о том, что люди отличались благородством характера и содержали в идеальной чистоте жилища, одежду, пищу и себя.
Больше всего смертельных опытов поставили на себе инфекционисты. В 1888 г. русский микробиолог Николай Гамалея предложил защищаться от холеры мёртвыми холерными бациллами. И в доказательство теории принял смертельный коктейль вместе с женой. Затем его порыв подхватили коллеги - Илья Мечников и другие. Мечников, к слову, испытывал на себе ещё тиф и сифилис. Так была найдена вакцина.
Более трагична судьба исследователей чумы и жёлтой лихорадки. Австриец А. Розенфельд, пытаясь доказать действенность против чумы высушенных останков умерших больных, намеренно заразился ею и погиб. Чтобы доказать, что причиной жёлтой лихорадки являются не испарения почвы, а укусы инфицированных комаров, доктор Дж. Ласеар дал искусать себя комарам, пившим кровь больных, и самоотверженно погиб ради науки.
Одна из самых патриотических страниц в истории экспериментов на себе - это изучение сыпного тифа. Во время войн погибших от него было чуть ли не больше, чем умерших от ран. Задолго до Первой мировой войны одессит О. Мочутковский пять раз вливал себе тифозную кровь, заболел на шестой, но выздоровел.
Самый свежий пример из этой серии: чтобы убедить оппонентов в том, что гастрит вызывает микроб хеликобактер пилори, врачи Р. Уоррен и Б. Маршалл проглотили микробную взвесь и заболели гастритом, а потом сами себя вылечили антибиотиками и в 2005 г. получили Нобелевскую премию за открытие.
Отравители
Учёные вообще готовы на многое. Американец Р. Смит, пытаясь найти лечебную дозу яда кураре, так его напробовался, что едва не умер. Итальянец Фонтана попробовал на вкус яд гадюки и сообщил, что тот отнюдь не противный.
Другой итальянец повесился на верёвке, продержавшись 26 секунд, а потом описал все стадии удушения и тем самым сильно облегчил работу судебных медиков. Многие врачи проводили опыты, выясняя, что будет, если питаться одним продуктом. Подобный эксперимент У. Старка закончился трагически - организм был подорван однообразной едой, и он умер в 29 лет.
Комментарий
Александр Бронштейн, профессор, завотделом современных методов лечения Института медицинской паразитологии и тропической медицины 1-го МГМУ им. Сеченова:
- Примерно с середины прошлого века массовые опыты на себе почти сошли на нет, но не потому, что победили все смертельные инфекции. Сегодняшняя медицина требует не жертв, а доказательств.
Самые ненужные эксперименты
Незаразная лихорадка
В 1804 г. американец С. Фирт решил доказать, что жёлтая лихорадка не заразна: пил свежую рвоту, мочу и пот больных ею. Не заболел. Не знал, что инфекция в крови.
Двухголовая собака
В 1954 г. русский врач В. Демихов создал двухголовую собаку: голову с шеей и передние лапы щенка пересадил на шею взрослой овчарки. Она прожила месяц.
Человек-монстр
Австралиец Стеларк периодически превращает себя в монстра. Присоединил себе третью руку - механическую. И ещё вживил в руку третье ухо.
Воскрешение собак
Учёные Калифорнийского университета в 1930-е гг. раскачивали трупы собак на качелях, чтобы воскресить путём восстановления кровообращения. Две ожили, но мозг был повреждён.
В бывшем Донском крематории, ныне снова превращенном в церковь, слева от алтаря есть захоронение за большой мраморной плитой. Здесь покоится семейство Берлинов: Абрам Львович — эпидемиолог, Минна Давыдовна — пианистка и их дочь Генриетта Абрамовна — эпидемиолог и рефлексотерапевт. О главе этой семьи вспоминают прежде всего в связи с тем, что он стал невольным источником вспышки чумы в Москве в 1939 году. Его трагедия заслонила судьбы других членов этой семьи, по‑своему не менее достойных.
После смерти Г. А. Берлин у меня сохранился ее небольшой архив — осколки некогда куда более обширного семейного архива. Много лет я собирался написать об этой семье — и вот время пришло.
Абрам Львович. Начало
Теперь дадим слово его дочери.
«Мне года четыре, не больше. Помню наш двор на одной из зеленых улиц города Воронежа. Вся наша многочисленная семья — мама, бабушка, дедушка, тетки, моя няня, — все выбежали из дома, чтобы встретить папу. И я с ними. Он входит, нет, врывается во двор счастливый, улыбающийся. Таким я его и вижу: высокий, очень высокий (или это я маленькая?). Очень статный — походка, осанка по‑спортивному подтянутого, стройного человека. Очень красивый: живой взгляд карих глаз, удивительная улыбка — нежная и дерзкая, радостная и в то же время в самой глубине чуть‑чуть грустная. Ну, не знаю, как точнее определить эту улыбку. А волосы пепельные, от стремительного движения или от ветра немного взъерошены. Я слишком еще мала, не могу объяснить словами, но чувствую, воспринимаю вот этого бегущего к нам по двору папу как победителя.
Так оно и было: победил. Будучи человеком взрослым, главой семьи, сумел окончить медицинский факультет Воронежского университета. И вот он, диплом, в его руках.
Монголия
Вернемся к некрологу.
«В конце 1930 г. Абрам Львович командируется Наркомздравом в составе III медико‑санитарной экспедиции в Монгольскую Народную Республику, где он принимает деятельное участие в налаживании работы Санитарно‑бактериологического института в г. Улан‑Баторе, директором которого он назначается.
Весной 1933 г. возвращается в г. Москву и работает в ЦИЭМе по реализации своего предложения новой методики микробных культур, а осенью снова выезжает в Монгольскую Народную Республику, где работает до конца 1936 г.
Тибетская мистерия Цам. Монголия. 1930–1936
Рита хорошо помнила поездку в Монголию.
«Все надо было начинать “с ничего”. Место для противочумного городка выбирали так. От окраины Улан‑Батора проехали в глубь степи, установив счетчик на “ноль”. Когда он “отщелкал” 5 километров, поставили отметку. Городок соорудили быстро. Обнесли высоким деревянным забором, построили несколько одноэтажных домиков — лабораторию, виварий, общежитие для обслуживающего персонала — шофера с женой и санитара, наконец, домик для врачей .
Ворота противочумного городка, где расположилась III медико‑санитарная экспедиция. Монголия. 1930–1936
Противочумный городок назывался “Тарбаган упчинхото”. Тарбаган — грызун, переносящий чуму. Она в Монголии так и называется тарбаганья болезнь, или “тарбаган упчин”. За те годы, что мы там жили, было много вспышек чумы и натуральной оспы. Отец был и начальником всей противоэпидемиологической службы, и начальником противочумной сети, и ученым‑исследователем — един во многих лицах.
У меня в руках пачка небольших выцветших фотографий, сделанных либо самим А. Л. Берлином, либо кем‑то из его коллег. Несмотря на неказистый вид (ведь им почти 90 лет!), они уникальны: это, можно сказать, фотолетопись Монгольской противочумной экспедиции. Сегодня они публикуются впервые. В поселениях проходили ламаистские праздники, а в степи лежали мертвые, и не всегда можно даже понять, где мистериальные одеяния, а где медицинские комбинезоны. Так выглядела чума. Все она облекала в маску смерти.
Тибетская мистерия Цам. Монголия. 1930–1936
И почти к каждой фотографии можно подобрать цитату из воспоминаний Риты:
«Выезды на вспышки были очень частыми. Все в машине укладывалось заранее. В случае сигнала — садились и ехали. Все делалось быстро — а только, бывало, не успевали вовремя.
Так и вижу: прискакал гонец на мохнатой низкорослой лошаденке. Сказал отцу что‑то по‑монгольски, указав рукой в нужном направлении. Шофер Яковлев не ждет распоряжения — бежит заводить машину, в которой заранее уложено все эпидимущество. Через мгновение готовы отец и двое его коллег. Какие там сборы — отец кладет в карман пачку папирос “Северная Пальмира”, прощается с нами, командует “Поехали” — и готово. Все, казалось бы, просто и буднично. А ведь жили как на войне. Воевать с чумой — дело не шуточное!
Помню отцовский рассказ о том, как они прибыли в какое‑то место в степи, где все гэры (по‑монгольски юрта — “гэр”) были заполнены мертвецами. И только в одной — маленький ребенок, еще живой. Мать, чтобы его уберечь, выползла из юрты на холод и умерла буквально перед их приездом. Они, врачи, делали все, чтобы спасти мальчика, но — не удалось.
Отец работал много и напряженно. В бактериологической лаборатории сутками проводил опыты. Именно в это время особенно интенсивно писал статьи, которые печатались в научной периодике. Когда все успевал? Урывал время от сна, спал в среднем часа четыре, не больше.
А трудности — что ж, они были вокруг, всюду подстерегали нас. Велось изучение микробов особо опасных инфекций, а мы — тут же, рядом. В любой момент в степи могла застрять машина, наш постоянный способ передвижения, а это значит — надолго застрять в степи, где помощи ждать неоткуда, а по ночам бегают стаи диких собак, нападая на человека. По окрестностям бродили остатки банды барона Унгерна, и всех советских подданных предупреждали, чтобы были осторожны в дальних поездках. Однажды, по‑видимому, эти самые бандиты пытались напасть на наш городок. Ломали ворота, папа выскочил с ружьем, закричал по‑монгольски: “Прекратите, буду стрелять!” Я впервые увидела, как огненная струя устремилась из ружья в небо. Кто‑то за воротами по‑русски выкрикнул: “Зачем стреляешь!” Мы услышали перестук лошадиных копыт — все ускакали.
Врачи на выезде. Монголия. 1930–1936
Эксперимент
«Не таков был наш отец, чтобы спокойно пожинать лавры пришедшего к нему успеха, упиваться признанием его заслуг… Он задумал эксперимент и приступил к его выполнению. Вместе со своими коллегами — саратовскими врачами Коробковой и Туманским — он решается на прививку живой вирулентной чумной культуры. Цель опыта, который они поставили на себе, доказать, что ослабленную чумную культуру, штамм которой им удалось выделить, можно использовать для прививки людям против чумы (к тому времени их эксперименты на животных дали хорошие результаты).
Абрам Львович Берлин. Около 1936
Именно в этот момент с Берлином познакомился А. Шаров. Вот как он вспоминает об этом в своей статье: «Я работал корреспондентом “Правды”, ехал по заданию в Астрахань, но от соседки по купе узнал о замечательном эксперименте, проведенном врачами‑чумологами, тремя сотрудниками института “Микроб”. Я сошел с поезда в Саратове, где находился этот институт.
В ней, кратко рассказав историю разработки противочумной вакцины, которая к началу 1930‑х имелась в нескольких вариантах, Шаров написал о том, что «в саратовском институте “Микроб” в результате большой работы врачи выбрали штамм “EV”.
Теперь, прежде чем практически использовать живую вакцину, предстояло проделать еще один решающий опыт: проверить “EV” на человеке.
Москва долго не давала разрешения на опасный эксперимент. Но вот мгновенно по всему институту “Микроб” разнеслась весть — разрешение получено. Последние минуты перед опытом. Микробы должны быть введены добровольцам Коробковой, Берлину, Туманскому — трем врачам, руководящим работникам института, посвятившим свои жизни борьбе с чумой.
Уже пора. Шприцы приготовлены. Но врач Хворостухина отказывается ввести вакцину. Пускай это сделает кто‑нибудь другой. У нее просто не поднимается рука.
На следующий день у Туманского поднялась температура, однако к вечеру упала до нормы.
«Какое огромное облегчение почувствовали все. Только теперь стало ясно, насколько сильна была тревога. Все‑таки как хорошо, что опыт кончается!
Институт решил продолжать опыт. Вакцина “EV” была введена еще пяти лаборантам и научным сотрудникам, которые добивались права участвовать в эксперименте. В третьей группе было уже восемь добровольцев.
Корреспонденция Шарова завершалась бравурным аккордом, но все равно пролежала в редакции несколько месяцев. За это время Берлину предложили переехать в Москву в качестве консультанта при Наркомздраве по особо опасным инфекциям.
И вдруг эта свеча потухла.
Чума в Москве
Версии того, что произошло дальше, разнятся, но сопоставление нескольких источников позволяет понять ход событий.
Берлин продолжал работать над совершенствованием вакцины, в частности ставил опыты на животных. Чума как особо опасная инфекция требует и чрезвычайных мер профилактики. В то время надевали специальный комбинезон, который потом мыли в сулемовом или лизоловом растворе; сейчас для работы с особо опасными инфекциями выпускают одноразовые костюмы, которые в конце смены сжигают. После этого предписано девятидневное изолирование от окружающих с ежедневным измерением температуры.
По всей видимости, то ли в момент опытов на животных, то ли при выходе из них эти правила Берлином были нарушены. Ему позвонили из Москвы и вызвали на коллегию Народного комиссариата здравоохранения, где он должен был доложить о результатах работы над противочумной вакциной. Туда он поехал прямо из Воронежа, не заезжая к семье в Саратов.
Вспоминает А. Шаров:
«Работа моя пролежала в редакции до зимы; может быть, отпугивало само грозное слово “чума”? Только в декабре поздно вечером было решено печатать ее, и меня попросили срочно завизировать рукопись. По телефону связаться с Отделом особо опасных инфекций не удалось, и я наудачу поехал в Наркомздрав. Все комнаты были заперты, сотрудники уже ушли; только в самом конце коридора из‑под нижней филенки двери вырывалась яркая полоса света. Я постучался, вошел и увидел склонившегося над рукописью Абрама Львовича Берлина.
Оказалось, что “на мое счастье”, как подумалось тогда, он был срочно вызван из Саратова в Москву. Намечался переход на другую работу — из саратовского “Микроба” в центральный аппарат Отдела.
«Беседуя, мы с Берлином вышли на улицу, и он предложил, чтобы не прерывать разговора на полуслове, пройтись с ним до гостиницы “Националь”, где он остановился.
Шли мы медленно. Иногда он опирался на мою руку, что, видимо, было непривычно этому красивому, сильному и молодому человеку; во всяком случае, будто спохватившись, он сразу отодвигался на полшага, и на лице его мелькало, тут же исчезая, странное удивленное выражение, точно он что‑то перестал понимать в самом себе.
Все это время семья, зная только, что отец уехал в Москву, пребывала в страшной тревоге. «Мы не могли найти себе места, — вспоминала Рита. — Вроде бы все в порядке, все прекрасно, а мама ходит сама не своя. Я, “папин барометр”, тоже. Даже Макс притих, приуныл.
В Москве они узнали, что всех, кто контактировал с Абрамом Львовичем, отправили в изолятор. В тот же день в наркомате здравоохранения Минне Давыдовне, жене Абрама Львовича, сообщили о его гибели.
Эпидемии удалось избежать. Помимо Берлина и Горелика, умерли еще несколько человек (точное число в разных источниках разнится, но не превышает десяти), включая гостиничного парикмахера.
Смерть Берлина была сразу переосмыслена в мифологическом ключе. В стихотворении, написанном по горячим следам событий, Константин Симонов поставил его в один ряд с художником Василием Верещагиным и летчиком Валерием Чкаловым:
Всю жизнь любил он рисовать войну.
Беззвездной ночью наскочив на мину,
Он вместе с кораблем пошел ко дну,
Не дописав последнюю картину.
Всю жизнь лечиться люди шли к нему,
Всю жизнь он смерть преследовал
жестоко
И умер, сам привив себе чуму,
Последний опыт кончив раньше срока.
Всю жизнь привык он пробовать сердца.
Он в сорок лет разбился, до конца
Не испытав последнего мотора.
Никак не можем помириться с тем,
Что люди умирают не в постели,
Что гибнут вдруг, не дописав поэм,
Не долечив, не долетев до цели.
Как будто есть последние дела,
Как будто можно, кончив все заботы,
В кругу семьи усесться у стола
И отдыхать под старость от работы…
Современники событий были сдержаннее в оценках. Не отрицая вины Берлина, они помнили об атмосфере эпохи: не ответить на звонок из центра, отклонить вызов на уже назначенную коллегию наркомата было в те времена по‑своему опасно, а объяснить чиновникам, что несколько дней карантина могут иметь решающее значение, трудно и сейчас. Да, Берлин должен был это сделать, но, видимо, на него оказывалось давление. Вероятно и то, что, перенеся эксперимент по прививанию чумы на себе, он считал себя уже в безопасности.
В 1952 году Коробкова и Туманский, вместе с Берлином испытавшие на себе противочумную вакцину, получили Сталинскую премию.
О судьбе других членов семьи. Макс
Вскоре семья Берлин лишилась еще одного мужчины.
Живописная работа Макса Берлина
Минна Давыдовна
С началом войны Рита осталась с мамой. Лишившаяся мужской половины семья была эвакуирована в Казань.
Свидетельство об окончании М. Д. Печник Петербургской консерватории, подписанное ее директором А. К. Глазуновым. 1916
Тетя Рита
Всех, о ком шла речь выше, я не знал. Совсем другое дело тетя Рита. Это был любимый, близкий человек, фактически вторая мама. Она была всегда, сколько я помнил себя, и я никогда не задумывался, чья она тетя. И лишь взрослым узнал о том, что это первая жена нашего отца, с которым они разошлись в середине 1960‑х.
Определяющее влияние оказала на Риту личность Абрама Львовича, и особенно — шесть лет пребывания в Монголии.
«Мы с братом, конечно же, не сидели за стенами городка — уходили бродить по окрестностям. Однажды мне спасла жизнь одна из наших собак, по кличке Казан. Я шла по степи довольно далеко от дома. Казан, который был “моим” псом, — за мной. Вдруг вижу: прямо на меня бежит собака. Просто бежит. Но ее взгляд, опущенная морда, какой‑то особый оскал — все внушало ужас. Сразу понятно — бешеная. Я замерла. Казан от ужаса заметался, но разве мог он меня предать? Преодолев страх, бросился на бешеную собаку. А потом тихо скулил, зализывая свои раны. Самое страшное наступило позже, когда Казан исчез, вернулся через несколько дней с ясно выраженными признаками бешенства. Он бросился ко мне — и не тронул, не укусил, ведь очень меня любил. Но полы моего халата развевались от ветра — он начал рвать их. Я знала: бежать нельзя. Стала незаметно двигаться к дому. Наконец позвала папу. Он сразу понял ситуацию — схватил ружье, выстрелил. Конец. Это была трагедия для всех нас.
Рита окончила институт сразу после войны и работала эпидемиологом в сельских районах поволжских республик: Татарии, Мордовии, Удмуртии. По ее рассказам, эпидемиологическая обстановка была неблагополучной, условия работы — ужасными, бедность населения — невероятной. У врачей не было транспорта, не хватало материалов и лекарств. Приходилось пешком, таща на себе все необходимое, преодолевать десятки километров по бездорожью, в грязи и воде, лечить, организовывать карантины или госпитализацию. Тут и пригодился опыт Монголии.
Казалось бы, что общего между эпидемиологией и иглоукалыванием? И я не мог найти связи, пока не узнал получше об их пребывании в Монголии, о работе Абрама Львовича по тибетской медицине, о его знании тибетского языка. В сознании Риты эта связь была порождена образом отца.
В новой специальности она проработала больше тридцати лет. И не раз, уже позже, на каких‑нибудь концертах или вечерах я видел знакомое лицо, пытался вспомнить, откуда его знаю… и, порывшись в памяти, понимал, что это один из пациентов тети Риты.
Нельзя не упомянуть об одном исследовании, которое Рита вместе с несколькими друзьями‑инженерами выполнила в начале 1970‑х годов. С помощью специального прибора они сравнивали электрический потенциал активных точек у трупов, которые подверглись вскрытию и не подверглись ему, и пришли к выводу, что во втором случае потенциал угасает постепенно, тогда как в первом он исчезает сразу после вскрытия.
Тетя Рита собирала всю немногочисленную на русском языке литературу по иглоукалыванию. После нее осталось десятка три книг, которые я долго хранил, а потом раздал. Я любил разглядывать эти схемы. Меня завораживало, что у человека, как у земли и у звездного неба, есть меридианы. Родной город я тоже представлял себе телом, на котором есть активные точки. Их было тогда много, и две яркие связаны с Ритой — ее работа и ее дом.
На ее похоронах ветрено‑снежным апрельским днем 2003 года было всего несколько человек, среди них — М. А. Эскина, директор Центрального дома актера, с которой они много лет дружили. Разбирая Ритину квартиру, я обнаружил в маленьком чуланчике документы, которые она никогда не показывала, и сохранил их, чтобы рассказать об этой семье вам.
Благодарю И. А. Грунтова, М. В. Харитонову и М. В. Целикова за консультации при подготовке материала.
Во времена, когда врачи искали средства, чтобы побороть чуму, оспу, полиомиелит, холеру и другие фатальные для человечества болезни, требовались добровольцы для проверки первых вакцин. Эти люди рисковали собой, чтобы спасти миллионы жизней.
Оспа
Когда-то оспа уносила миллионы жизней ежегодно, а сегодня эта вирусная инфекция полностью побеждена. И все это благодаря прививкам. В восточных странах, Индии и Китае много веков подряд делали вариоляцию — здоровым людям прививали оспенный гной из созревшего пузырька больного, что приводило к оспе в легкой форме, но иногда заканчивалось смертью. В Европе одной из первых такую прививку сделала английская писательница и путешественница Мэри Уортли-Монтегю, жена британского посла в Османском Константинополе. Она привила своего пятилетнего сына в 1718 году, а затем и свою трехлетнюю дочь в 1721 году в разгар эпидемии оспы. Женщина узнала об этом методе в Турции, где массово прививали девочек для гаремов, чтобы их лица не были обезображены оспинами, и, вернувшись в Европу, стала активно пропагандировать вариоляцию. В Англии начались опыты над преступниками и детьми из церковных приютов. Выяснилось, что смертность от такой прививки составляет 2%, что в 10–20 раз меньше, чем шансы умереть от эпидемии оспы. Вариоляция стала популярным методом вакцинации, несмотря на риски. Привита была даже семья британского короля Георга I.
И все же нужна была более безопасная вакцина. Многие умирали от прививки человеческой оспой, в том числе богослов Джонатан Эдвардс в 1758 году. Во Франции вариоляция была официально запрещена в 1762 году.
Новый метод защиты подсказал английский врач Джон Фьюстер. Он заметил, что пациенты, переболевшие коровьей оспой, не заражаются в разгар эпидемий. Об этом доктор сообщил лондонскому медицинскому сообществу, включая молодого врача Эдварда Дженнера. Гипотезу подтверждал тот факт, что доярки болеют натуральной человеческой оспой гораздо реже других людей. Первыми привитыми коровьей оспой стали дети: в 1774 году во время эпидемии оспы двоих детей и жену привил английский фермер Бенджамин Джести, а в 1791-м привил свою семью немецкий учитель Петер Плетт.
14 мая 1796 года состоялась первая публичная вакцинация с участием врача. Эдвард Дженнер в присутствии зрителей взял жидкость из пустулы доярки, заразившейся коровьей оспой, и занес ее в маленькие порезы на руке восьмилетнего мальчика Джеймса Фиппса, сына своего садовника. Ребенок немного похворал и через неделю был здоров, после чего ему была привита человеческая оспа — без всяких последствий. В дальнейшем Фиппса пытались заразить натуральной оспой еще 20 раз, но он оставался здоров, демонстрируя иммунитет к болезни и эффективность вакцины. С 1800 года вакцина стала обязательной в английской армии и на флоте.
Чума
Врачи, исследовавшие чуму, пытались разработать прививку: рискуя жизнью, они сами заражались смертельной болезнью. Первый опыт провел на себе английский врач по фамилии Уайт: он уже перенес к тому времени пятнистую лихорадку, малярию, дизентерию, желтуху, пережил кораблекрушение и даже значился погибшим. Это был отчаянный смельчак, и он целенаправленно привил себе чуму в египетском госпитале в 1802 году, взяв гной из железы больной и втерев его в порезы. Эксперимент кончился скорой смертью Уайта от чумы, но опыты врачей продолжались. Через 30 лет французский врач Андре Бюлар, служивший в Египте, надел рубашку больного чумой, пропитанную кровью. О том, что чуму вызывают блохи, еще не было известно. Бюлар прививал чуму пяти приговоренным к смерти в Египте. Скончался только один.
Еще один врач из Франции Антуан Клот пошел дальше: он не только носил рубашку чумного больного, но и делал прививки гноем и носил на ранках повязки, смоченные в крови больного чумой, и даже спал в кровати человека, только что умершего от этой болезни. Каким-то чудом Клот не заразился. Еще один отчаянный доктор Эузебио Валли считал, что переболевший оспой заболеть чумой не может. В 1803 году он сделал себе порез и внес в него гной из оспенной язвы и чумного бубона. Опыт прошел без последствий, а умер доктор спустя 13 лет от желтой лихорадки.
Первую эффективную и безопасную вакцину от чумы создал российский ученый Владимир Хавкин. В 1896 году во время эпидемии в индийском городе Бомбей он на месте разработал и опробовал на себе вакцину из убитых температурой чумных палочек, после чего успешно прививал население. Смертность от чумы уменьшилась в 15 раз. За эту работу королева Виктория наградила ученого одним из высших орденов Британской империи.
Холера
Вакцину от холеры изобрел ученик Мечникова Владимир Хавкин — за четыре года до создания им же вакцины от чумы. В 1892 году он втайне от своих коллег сделал себе первую прививку, а вскоре повторил процедуру. Затем Хавкин получил разрешение от британского правительства протестировать вакцину в Индии, где бушевала холера. При участии российского врача было успешно привито 42 000 человек. И сегодня вакцины Хавкина применяются в улучшенном виде.
Полиомиелит
Детский паралич приводил в ужас людей еще в Древнем Египте и Вавилоне. О том, что это вирусное заболевание, люди узнали только в 1913 году благодаря ученику Мечникова — Константину Левадити. Он первым смог вырастить вирус полиомиелита в пробирке на клетках обезьяны. Природа была ясна, требовалась вакцина.
В 1954 году американский ученый Джонас Солк изготовил ее на основе инактивированного формалином вируса, выращенного на клетках обезьяньей почки. Но кто рискнет испытать вакцину первым? После опытов на шимпанзе объявили о потребности в добровольцах. Вызвалось 20 молодых врачей и студентов-медиков. Джонас Солк проверил безопасность вакцины на себе, на добровольцах, а затем сделал прививки трем своим сыновьям.
В СССР также шли опыты. Русские ученые Анатолий Смородинцев и Михаил Чумаков в 1956–1958 годах изготовили вакцину в виде сиропа или конфет драже, в которых находился ослабленный вирус полиомиелита. Доктора неоднократно ставили на себе опыты по применению вакцины, но необходимо было испытать ее на детях. Какой ребенок станет первым испытателем живой вакцины против полиомиелита?
В 1955 году в Москве был создан Институт полиомиелита, сегодня он носит имя Михаила Чумакова, ведь именно он организовал массовое производство вакцины, что помогло почти полностью победить болезнь в нашей стране.
В сетевом издании могут быть использованы материалы интернет-ресурсов Facebook и Instagram, владельцем которых является компания Meta Platforms Inc., запрещённая на территории Российской Федерации
Читайте также: