Кто занимался изучением чумы в россии 18 века

Обновлено: 22.04.2024

Владимир Аронович Хавкин. Здесь и далее фото из личного архива В. Хавкина в отделе рукописей библиотеки Еврейского университета в Иерусалиме (Jewish National and University Library, Hebrew University, Jerusalem)

Для врачей и ученых массовые вспышки инфекционных заболеваний всегда профессиональный и моральный вызов. Только на первую половину XIX в. в Российской империи пришлось несколько эпидемий чумы: в 1812 г. в Одессе и Феодосии, во время русско-турецкой войны 1828–1830 гг., снова в Одессе в 1837 г. и т.д. [1]. Пандемия холеры в 1848 г. унесла в России, по официальной статистике, 690 150 жизней и сопровождалась холерными бунтами, когда испуганное население сжигало больницы, считая врачей отравителями. К рубежу XIX–XX вв., когда в Европе эпидемии некоторых болезней (в частности чумы) уже перестали быть частью повседневной жизни, в России они по-прежнему оставались очень актуальными. Достаточно вспомнить о вспышке холеры в 1892–1893 гг., охватившей обширные территории страны. Очевидные недостатки российской государственной противоэпидемической системы требовали ее реорганизации и поддержки. И в 1897 г. по специальному указу императора Николая II Комиссию о мерах предупреждения и борьбы с чумной заразой возглавил уже сам принц А. П. Ольденбургский (1844–1932), основатель и попечитель Института экспериментальной медицины в Петербурге, сумевший привлечь к работе как научных специалистов, так и медицинских практиков [2].

Эти слова Теодора Герцля (1860–1904), основателя современного политического сионизма, Владимир Хавкин неслучайно занес в одну из своих записных книжек, хранящихся в личном фонде ученого в библиотеке Еврейского университета в Иерусалиме, еще в молодости. Они отражали два главных стержня его внутреннего мира и практической деятельности. Один — наука — был открыт миру и хорошо известен; другой — религия — был скрыт от публики и историков и менее известен.

Сын Арона Хавкина и его жены Розалии Владимир (Маркус-Вульф) родился 27/15 марта 1860 г. в процветающем черноморском порту Одесса (Российская империя, ныне Украина), окончил гимназию в Бердянске в 1879 г. и поступил на естественное отделение физико-математического факультета Новороссийского университета в Одессе. Здесь он встретил одного из главных людей в своей судьбе — микробиолога Илью Мечникова (1845–1916), будущего лауреата Нобелевской премии по физиологии или медицине, под руководством которого защитил университетский диплом и благодаря которому начал служить в университетском Зоологическом музее в Одессе, успев опубликовать в России пять небольших научных работ по зоологии простейших.

Семью годами ранее испанец Хайме Ферран (1852–1929) уже пытался сделать такую вакцину, но не смог найти эффективную дозу, и прививки приводили к болезни и смерти. Хавкин, который показал себя блестящим экспериментатором, пошел несколько другим путем: он искал Virus fix — неизменный фиксированный холерный яд, который бы в определенной дозе убивал кролика всегда за строго определенное время. Проведя большую серию экспериментов, он добился этого. Впрыснув кубический сантиметр такого холерного яда в бедренную мышцу кролика, Хавкин мог с точностью до одного часа предсказать, когда погибнет зверек. Так смертельный яд приобрел первые признаки вакцины.

Несмотря на то, что в это время и в Париже, и в Гамбурге, и в других городах Европы усилилась эпидемия холеры, власти, которым Хавкин предложил начать вакцинацию населения своим противохолерным препаратом, побоялись применить его вакцину. Он обращался также в российское и другие посольства, но положительный ответ пришел только от англичан. Лорд Фредерик Дафферин, посол Великобритании в Париже и бывший вице-король Индии (1884–1888), предложил провести испытания новой вакцины в Бенгалии и договорился о встрече Хавкина с лордом Джоном Кимберли, государственным секретарем Индии в Лондоне. Таким образом, британские чиновники сделали возможной поездку ученого в Индию.

Хавкин прибыл в Калькутту в марте 1893 г., когда холера еще не была здесь острой проблемой, и встретил открытое недоверие и сопротивление своим планам как со стороны медицинского сообщества, так и местных жителей. Однако несмотря на личную опасность, он начал настойчиво продвигать свои идеи по профилактической вакцинации населения. Рассказывают, что, когда Хавкин вместе с коллегами-индусами приехал в деревню, страдавшую от холеры, местные жители чуть не забили врачей камнями. Только после того как Хавкин на глазах у всех сделал укол себе, жители деревни согласились на вакцинацию, и впоследствии ни один из них не пострадал от холеры. Друг Хавкина Эрнест Ханкин начал активно помогать ему и пригласил во вновь созданную бактериологическую лабораторию в Агру, чтобы прививать военных и гражданских добровольцев. С апреля 1893 г. по конец июля 1895 г. при содействии военного медицинского персонала Хавкин и его команда привили более 42 тыс. человек, в том числе более 37 тыс. человек местного населения.

Хавкин вакцинирует местное население против холеры. Калькутта, 1894 г. Фото из архива лондонского Института истории медицины (Wellcome Institute for the History of Medicine)

Хавкин вакцинирует местное население против бубонной чумы. Бомбей, 1898 г.

Хавкин (во втором ряду в центре, со светлым пробковым шлемом) с сотрудниками Противочумной лаборатории в Бомбее. Индия, 1902–1903 гг.

В отделе распределения вакцин Противочумной лаборатории Хавкина в Бомбее. Индия, 1902–1903 гг.

Тем не менее удар по научной репутации очень волновал Хавкина. В 1907 г. он повторно обратился в Институт Листера за реабилитацией и своего метода, и своей деятельности и был повторно оправдан. Лауреат Нобелевской премии (1902) за исследования по малярии Рональд Росс, президент Совета Королевского института общественного здравоохранения Уильям Р. Смит, директор лабораторий Рокфеллеровского института в Нью-Йорке Саймон Флекснер и семь других ученых подписали специальное письмо в защиту Хавкина, опубликованное в газете The Times 29 июля 1907 г.

Возвращение в Европу

Впрочем, Владимир Хавкин всегда оставался верен своей религии, но, работая в многонациональной и многоконфессиональной Индии, предпочитал отождествляться прежде всего со своей профессиональной научной и медицинской миссией. Только после ухода с государственной службы он посчитал себя абсолютно свободным в выражении своих личных взглядов и приоритетов.

Из архивных документов известно и то, что Хавкин неизменно играл активную роль в жизни еврейской общины каждой страны, в которой он жил. В Париже в 1891–1893 гг. он был одним из основателей Общества возрождения еврейского языка. В Индии участвовал во всех инициативах, касающихся еврейской общины. В 1898 г. он поддержал призыв об открытии в Бомбее Еврейской чумной больницы и в 1908 г. — Еврейской бесплатной школы в Калькутте. В 1907–1909 гг. Хавкин активно обсуждал статус евреев-сефардов в Индии с французскими евреями и помогал еврейским беженцам эмигрировать в США, а в 1916 г. посетил еврейские поселения в этой стране.

Возможно, поездка в 1926 г. в страну молодости (через сорок лет после отъезда из России), когда Хавкин вновь посетил Одессу и другие города СССР, была попыткой преодоления этого одиночества. Вместе с писателем Рубеном Брайниным он проехал по всем местам, связанным с жизнью семьи Хавкиных, от Украины до Сибири, изучая еврейскую жизнь и религиозное образование при новом социалистическом режиме. Дневники этого путешествия, хранящиеся в библиотеке Еврейского университета в Иерусалиме, также остаются неопубликованными.

В апреле 1928 г. Владимир Хавкин переехал в Лозанну, где оставался в течение последних двух лет своей жизни. Он завещал крупную сумму на развитие религиозного, научного и профессионального образования в еврейских школах Восточной Европы через систему грантов. Фонд Хавкина, созданный в 1929 г. в Лозанне, стал последним даром великого филантропа еврейскому народу и всему человечеству.

Могила В. А. Хавкина. Лозанна, Швейцария. Фото предоставлено Александром Дюэлем (Aleksandr Duel), которому приносим нашу благодарность

Возрождение интереса к научному наследию Владимира Ароновича Хавкина и его незаурядной личности произошло после Второй мировой войны и Холокоста, когда многие поняли, что только совместные усилия всех наций, элит и отдельных людей могут спасти человечество от истребления фанатиками и диктаторами. Изменившийся мир потребовал новых героев: честных интеллектуалов, которые были бы такими же независимыми и влиятельными профессионалами, как Хавкин, который всегда следовал своим собственным убеждениям и верил, что человек может изменить мир.

Правительства Индии и Израиля выпустили марки в его честь. В знаменитом Лесу Кеннеди в Иерусалиме в память о выдающемся бактериологе и еврейском филантропе в 1960-е годы были посажены тысячи деревьев. В Одессе именем Хавкина названа одна из улиц.

Сегодня мир вновь кардинально меняется под воздействием самых разных вирусов — биологических, идеологических, национальных. Может быть, и в России, которую Хавкин всегда считал своей родиной, стоит вспомнить о его наследии и его уроках — нравственных и научных.

Литература
1. Васильев К. Г., Сегал А. Е. История эпидемий в России. Материалы и очерки. М., 1960.
2. Михель Д. Чума и эпидемиологическая революция в России, 1897–1914 // Вестник Евразии. 2008; 3: 142–164.
3. Чехов А. П. Письмо Суворину А. С., 17 января 1897 г. Мелихово // Полное собрание сочинений и писем. М., 1978; 6: 273.
4. Поповский М. Судьба доктора Хавкина. М., 1963.
5. Waksman S. The Brilliant and Tragic Life of W. M. W. Haffkine, Bacteriologist. New Brunswick, 1964.
6. Маркиш Д. Махатма. Вольные фантазии из жизни самого неизвестного человека. Москва, 2019.
7. Haffkine Institute platinum jubilee commemoration volume, 1899–1974. Bombay, 1974.
8. Löwy I. From Guinea Pigs to Man: the Development of Haffkine’s Anticholera Vaccine // Journal of the History of Medicine and Allied Sciences. 1992; 47: 270–309.
9. Kumar D. «Colony’ under a Microscope: The Medical Works of W. M. Haffkine. Science // Technology & Society. 1999; 4(2): 239–271.
10. Hagwood B. Waldemar Mordecai Haffkine, CIE (1860–1930): Prophylactic Vaccination Against Cholera and Bubonic Plague in British India // Journal of Medical Biography. 2007; 15(1): 9–19.
11. Sorokina M. Haffkine. Dictionary of Medical Biography. W. F. Bynum, H. Bynum (eds). 5 Volumes. Westport, Connecticut; London, 2007; 3: 594–595.
12. Sorokina M. Between Faith and Reason: Waldemar Haffkine (1860–1930) in India // Western Jews in India: From the Fifteenth Century to the Present. W. X. Robbins, M. Tokayer (eds). Delhi, 2013; 161–178.
13. Hanhart J. Waldemar Mordekhaï Haffkine (1860–1930). Biographie intellectuelle, Éditions Honoré Champion, 2016.
14. Waldemar Haffkine, C.I.E. // Br. Med. J. 1930; 2(3644): 801. DOI: 10.1136/bmj.2.3644.801.

2 Георгий Юльевич Явейн (1863–1920) летом 1892 г., после защиты диссертации на степень доктора медицины, был командирован Императорской военно-медицинской академией в Институт Пастера для прослушивания курса лекций по бактериологии у профессора Ру; впоследствии стал профессором Военно-медицинской академии в Петербурге.

3 Михаил Иванович Томамшев (1852/53–1908) — известный кавказовед, просветитель и благотворитель. В Париже вел курсы по религии и истории Востока в Русской высшей школе общественных наук.

Как выглядела Москва накануне чумы?

К тому времени Москва уже полвека как потеряла статус столицы: с 1712 года все переехали на Неву. Главные дела решались в Петербурге. Пока Московскому университету исполнилось лишь 15 лет, 40 лет — первым попыткам городского освещения, еще нет и ста лет, как в городе появился первый каменный мост.

Фактическая граница города — Камер-Коллежский вал длиной 37 верст. Это аналог МКАДа конца XVIII века. Сейчас это примерно район ТТК (улицы Госпитальный Вал, Пресненский Вал и десятки других, образующие кольцо).

Почему болезнь попала в Москву?

По периметру больницы выставили охрану, жгли костры, но серьезного внимания на проблему не обратили, а Шафонского даже обвинили в распространении паники.

Болезнь вышла за пределы больницы. К марту 1771 года на Суконном дворе, большой мануфактуре по производству ткани в районе современной Софийской набережной, умирает 130 человек. Остальных вовремя не изолировали, работники разбежались по разным районам города, и началась эпидемия.

В городе попытались ввести запрет на торговлю ношеной и турецкой одеждой, но мародеры всё равно проникали в пустые дома.

Атмосферу страха дополнял постоянный набатный звон. Из 18 выездов из города только 7 оставили открытыми.

Чем лечились обычные горожане?

Почему произошел Чумной бунт?

Представьте ситуацию: фабрики закрыты, из города выехать практически невозможно, питейные заведения и бани опечатаны, торговля в упадке, вещи и одежда сжигаются.

Бочка недовольства взорвалась после запрета целовать чудотворную Боголюбскую икону Божией Матери.

События 15–17 сентября 1770 года известны как Чумной бунт. Архиепископ Амвросий приказал убрать икону подальше от народных масс. Разъяренная толпа, взбудораженная колоколом Набатной башни Кремля, собралась между Варварскими и Ильинскими воротами Китайгородской стены. Не сдерживаемые никем, москвичи отправились искать Амвросия в Чудов монастырь, попутно громя богатые дома и лавки. Архиепископа обнаружили на хорах Донского монастыря и растерзали. Досталось винным подвалам Чудова монастыря, которые содержали монахи: их опустошила посадская толпа.

Спокойствие в городе воцарилось благодаря московскому главнокомандующему Н. Д. Еропкину. Единственной полицейской силой, которой располагало московское начальство, был Великолуцкий полк численностью около 350 солдат, из них три сотни были расквартированы на расстоянии 30 верст от города.

Автор той же записки отмечает, что восставшие не просто занимались грабежом, но и громили карантинные дома.

Для полноценного наведения порядка в Москве конца XVIII века хватало нескольких сотен солдат. Убийство крупного церковного деятеля, открытое выступление против власти и угроза распространения болезни вне Москвы заставили Екатерину действовать активнее. Из Петербурга был послан граф Григорий Орлов, он прискакал в Москву 26 сентября вместе с четырьмя полками лейб-гвардии.

Орлов понял, что в ситуации всеобщего недоверия к медикам и карантинам лучше действовать через церковь: этот институт был понятен, священники обладали весомым авторитетом.

Тиражом 200 экземпляров выпустили книжечку наставлений докторов Лерхе и Ягельского, эти советы читали в храмах до и после литургии, дважды в день.

За мародерство в домах погибших полагалась смертная казнь, пустующие дома наглухо забивали досками и помечали красными крестами. За сокрытие трупов умерших полагалась длительная каторга. На дорогах на Тулу, Ярославль, Смоленск и Петербург появились карантинные заставы.

К концу 1771 года чума отступила, хотя отдельные вспышки фиксировались и позже.

Победа над болезнью обошлась городу очень дорого. Только по официальным данным погибло больше 56 тысяч человек.

Что сделали впоследствии для предотвращения эпидемий?

30 сентября Орлов собрал заседание Сената и огласил программу действий:

1) всех мастеровых и ремесленников, еще оставшихся в Москве, обеспечить продовольствием и жильем, всем предоставить работу, подконтрольную властям и медицинской службе;
2) обеспечить поставки уксуса в количестве, необходимом для горожан и больниц;
3) похоронным командам и могильщикам вместо прежних 6 копеек в день платить за службу 8 копеек.

Эти меры показали горожанам, что Орлов всерьез взялся за дело. Его расторопность, хладнокровие и уверенность в положительном исходе операции постепенно передалась и остальным чиновникам. Несмотря на опасность, Григорий Григорьевич Орлов целыми днями разъезжал по Москве, вникал во все тонкости дела, навещал госпитали.
Первой необходимостью стала борьба с мародерами, которые заходили в дома, где люди умерли от чумы и, несмотря на строжайший запрет, воровали вещи. Здесь князь церемониться не стал. 12 октября он издал распоряжение, в котором предупредил, что те, кто будут замечены в этом богопротивном деле, будут немедленно казнены на том месте, где их найдут. Спустя несколько дней после этого распоряжения произошел такой случай: пришел рапорт из полицмейстерской канцелярии, в котором сообщалось, что шайка из 9 человек, в основном беглые солдаты, ограбили три дома. Канцелярия настаивала на повешении мародеров, но московский Сенат все же решил помиловать их, потому что их преступление было совершено до того, как был издан указ. В ка- честве наказания их отправили в похоронную команду для чумных. После этого указа мародерства в Москве стало меньше, а потом оно и вовсе сошло на нет.

Также фаворит императрицы заметил, что погребение трупов проходит с нарушением карантина: их родственники и друзья сидят в одной повозке с ними, что тоже способствует заражению. Тогда было объявлено, что таких людей ждут принудительные работы: мужчины будут копать могилы, а женщины — ухаживать за больными в госпиталях.

Полномочный представитель императрицы не скупился на расходы: всем врачам, принимавшим участие в ликвидации эпидемии, он положил двойное желание и плюс к этому ежемесячное содержание и обещание, что если доктор заразится чумой и умрет, то его семье будет выплачиваться пенсия. Крепостным, состоявшим при больницах, он обещал вольность. Орлов прекрасно знал психологию русского человека, который боится ходить в больницы, поэтому было разрешено лечение на дому, а тем, кто выписывался из больниц, давал компенсацию от 5 до 10 рублей.

Следующим шагом Орлова стало попечение о детях, ставших сиротами после чумы. Орлов учредил особый приют, главой которого поставил вице-президента Мануфактур-коллегии Сукина. Приют располагался в здании этого ведомства, но выяснилось, что число детей, оставшихся без родителей, гораздо больше, чем то, которое мог вместить этот дом. Тогда под приют был отведен строящийся для развлечений дом француза Лиона. На попытки протеста аристократов было заявлено, что пока обстановка критическая, дети тут поживут, а потом здание вернется в полное распоряжение общества, строящего его. Этот указ ставленника Екатерины вызвал противодействие, но в конце концов Опекунский совет Москвы пошел на то, чтобы принимать этих детей- сирот в Воспитательный дом, где чумы не было, благодаря тому, что с самого начала это учреждение было оцеплено и никто туда не мог проникнуть.

Орлова очень беспокоило, что много людей без дела слоняются по городу, являясь потенциальными разносчиками заразы. Орлов рассудил здраво: надо дать людям возможность заработать и сделать полезное дело одновременно. 25 октября он издает новый указ, призванный бороться с безработицей. В нем говорилось, чтобы «доставить и этим людям благозаслуженное пропитание и истребить праздность, всяких зол виновницу, для этого надобно:

С этого момента эпидемия начала идти на спад. Последнее, что сделал Орлов, — внес предложение о том, чтобы дать жителям Москвы и окрестностей больше воды и пищи. Для этого надо было вырыть каналы от реки Неглинной до болот и других речек, чтобы наполнить ее водой и рыбой. Также было решено ремонтировать Тульскую, Калужскую, Коломенскую и другие большие дороги. Князь стремился очистить первопрестольную от мусора, гнили, грязи, помогавших распространению заразы, и бродячих собак — переносчиков болезни.

Все вышеописанные меры привели к тому, что чума отступила. За месяц с небольшим Орлову удалось сделать то, что до него не удавалось сделать целый год. 14 ноября был издан императорский указ о том, что с 1 декабря можно открыть все публичные места, а 17 ноября Орлова уже вновь отозвали в Петербург.

В Россию чума была занесена из Турции в 1769 г. во время очередной русско-турецкой войны. Зародившись в Молдавии, эпидемия быстро распространилась по Украине и затем проникла в центр России. Екатерина II знала о стремительном приближении эпидемии к столице и постоянно направляла московскому генерал-губернатору Петру Семеновичу Салтыкову соответствующие предписания о необходимости принятия предупредительных мер. Некомпетентность и преступная халатность медицинских чиновников оставили Москву беззащитной перед вскоре охватившим ее грозным заболеванием.

А.Ф.Шафонский быстро и точно распознал заболевание у госпитальных работников и доложил об этом Андрею Андреевичу Риндеру, руководителю всей медицинской службы столицы. Крайне высокомерный и самонадеянный, А.А. Риндер после двукратного осмотра решил, что у больных просто горячка, не обратив внимания на наличие бубонов в паху и черных пятен на теле. Стоит признать, что большинство иноземных медиков во время эпидемии показали себя не с лучшей стороны – и как специалисты, и как администраторы. Они сторонились чумных больных, избегая контакта с ними. Среди московских медиков немецкие специалисты составляли на тот момент подавляющее большинство: из 14 докторов русских было пять, среди 9 штаб-лекарей лишь один русский, из 23 лекарей – также один. Прожив десятилетия в России, они не умели и не хотели говорить по-русски, рассматривая свою службу исключительно с позиций личного обогащения.

Все эти факты подтвердил и А.Ф. Шафонский. Однако А.А. Риндер, а также главный доктор Павловской больницы Иоганн-Христиан Кулеман не согласились с этим заявлением, о чем письменно уведомили медицинское руководство Петербурга. Екатерина II приняла сторону А.А. Риндера и И.-Х. Кулемана. Тем не менее по распоряжению генерал-губернатора П.С. Салтыкова фабрика была закрыта, больные и умирающие отправлены в Николо-Угрешский монастырь. Многие рабочие разбежались, разнося по городу и пригородным деревням страх и чумную заразу. Время для проведения противоэпидемических мероприятий было безвозвратно упущено, и эпидемия стала приобретать небывалые масштабы. Теперь больные и умирающие люди выявлялись уже по всей территории Москвы. Нередко погибали целые семьи, а их дома грабили и сжигали. Жители города пытались скрывать заболевших родственников, а затем и сами погибали.

13 июня проездом в пункт своего нового назначения – Оренбургский гарнизон – в Москву приехал друг К.О. Ягельского лекарь Даниил Самойлович Самойлович (Сушковский). До этого Самойлович три года служил полковым лекарем в действующей армии, где получил большой опыт работы с больными моровой язвой. Убедившись, что в сложившейся крайне тяжелой ситуации его помощь необходима, Д.С.Самойлович получил разрешение губернатора не ехать в Оренбург и охотно включился в работу по борьбе с эпидемией в Москве.

Несмотря на молодой возраст – лекарю было всего 27 лет – Д.С.Самойлович проявил исключительные способности клинициста-исследователя. Он сделал несколько важных наблюдений: не все люди заражаются моровой язвой; заболевание может иметь различные клинические проявления; лица, перенесшие моровую язву, повторно не заражаются. Д.С. Самойлович доказал, что это заболевание передается при контакте с больным или его одеждой. Он полагал, что по воздуху зараза не распространяется, вследствие чего был приверженцем так называемой контагиозной теории и противником миазматической. Д.С. Самойлович был убежден, что в основе успеха ликвидации эпидемии лежит строгая изоляция от здоровых людей больных и умирающих, а также тех, кто имел какой-либо контакт с заболевшими.

Вклад отечественных медицинских специалистов в изучение проблемы чумы

Длительное и систематическое наблюдение за многочисленными больными позволило Д.С.Самойловичу выделить чуму в четкую самостоятельную нозологическую форму болезни, описать разнообразную клиническую картину течения заболевания, более точно определить ее инкубационный период. После отъезда в Европу (1775) он издал свой четырехтомный классический труд по чуме. Д.С.Самойлович был избран членом 12 европейских академий, вошел в историю как выдающийся врач и ученый, признанный основоположник отечественной эпидемиологии.

По распоряжению Правительствующего сената при монастырях были организованы временные чумные больницы, где осуществлялся уход за больными, симптоматическое лечение, а также вскрытие бубонов, карбункулов. Жителям рекомендовалось не покидать свои дома, свести к минимуму контакты друг с другом. Все покупки в торговых лавках проводились через решетки, вырезанные в закрытых дверях. Прежде чем передать кому-либо деньги, их погружали в уксус. Предметы, которые не могли быть погружены в жидкость, передавались через пламя огня или дым.

Сначала Д.С.Самойлович работал в Николо-Угрешском монастыре, в котором заразился, но перенес чуму в легкой форме. В конце июля он возглавил чумную больницу Симонова монастыря, где находились около тысячи больных и куда ежедневно привозили до ста новых заболевших и умирающих. В сентябре Самойлович возглавил больницу при Даниловском монастыре. Там размещались около 1600 выздоравливающих больных после вскрытия бубонов и карбункулов. С разрешения губернатора Д.С.Самойлович привлек к работе в качестве санитаров 80 человек, которые уже перенесли это заболевание и не опасались повторного заражения.

На фоне происходящего вся общественная жизнь в городе была парализована. Закрылся императорский Московский университет. Прекратили свою деятельность фабрики, мастерские, лавки, трактиры. Дома умерших непрерывно горели. На кострах сжигали одежду, утварь.

В сентябре эпидемия чумы достигла своего апогея: за месяц погибли 21 401 человек (в августе – 7 268, в октябре – 17 561, в ноябре – 5 835, в декабре – 805). Москву охватила паника. Толпы людей спешно покидали город. Губернатор П.С. Салтыков уехал в свое подмосковное имение Марфино. Вслед за ним город покинуло чиновничество, дворянство.

Доведенные до отчаяния жители Москвы 11 сентября подняли бунт. Толпа хлынула в Кремль, где крушила все, что попадется под руку. Громили дома, избивали полицейских, солдат, врачей (при этом пострадал и А.Ф. Шафонский). Был убит архиепископ Московский Амвросий. Генерал-поручик в отставке П.Д. Еропкин, видя, что город гибнет от безумия, взял на себя полномочия власти и стал наводить порядок. Выкатили пушки, после выстрелов по толпе шрапнелью народ разбежался.

11 октября вышел запоздалый Указ Екатерины II по учреждению Комиссии для предохранения и врачевания от моровой заразительной язвы под председательством генерал-поручика и сенатора П.Д.Еропкина с включением в ее состав докторов А.Ф. Шафонского, К.О. Ягельского, лекаря Д.С.Самойловича, представителей церкви, московского мещанства. В ведении Комиссии находились все медицинские работники города, аптеки, госпиталь, временные чумные больницы и бараки, противочумные охранительные дома. Комиссия ежедневно осуществляла анализ оперативной информации, принимала необходимые меры по ликвидации эпидемии, устранению неблагоприятных последствий и информировала об этом Правительствующий сенат.

17 ноября Д.С.Самойлович был назначен штаб-лекарем московских департаментов Сената, то есть организатором всех противоэпидемических и лечебных мероприятий в городе. Граф Г.Г.Орлов вернулся в Петербург и доложил императрице о завершении своей миссии. С начала 1772 г. наметился постепенный спад эпидемии, однако случаи заболевания чумой отмечались до 1775 г.

250 и 190 лет тому назад в нашей стране случились две мощные эпидемии, потребовавшие жестких карантинных мер. Оба раза они вызывали интересные психические эпидемии: массовые вспышки у населения самых диких конспирологических теорий. Как ни странно, большая их часть очень похожа на теории российских конспирологов и сегодня, в 2020 году. Четверть тысячи лет назад, при Екатерине II, жертвам одной из таких психических эпидемий удалось устроить в Москве бойню, заметно затормозившую победу над болезнью.

Попробуем разобраться, почему внедрение массового образования не сделало нашу реакцию на эпидемии заметно умнее и может ли это случиться в принципе.

Коронакризис уже убил сто тысяч человек и заразил 1,7 миллиона. Довольно очевидно, что мы еще не в конце эпидемии, отчего возникает классический вопрос: что делать? Его обостряет тот факт, что, как мы уже писали, надеяться на появление массовой вакцины раньше осени (а скорее — следующего года) не приходится. С лекарствами от болезни пока все тоже не особо радужно. Итак: современные подходы к борьбе с эпидемией пока не работают. Быть может, стоит обратиться к опыту прошлых веков?

Читатель может возразить: зачем? Ведь ясно же, что люди прошлого были неграмотные варвары без доказательной медицины, ничего не знавшие о возбудителях болезни, и поэтому их опыт в борьбе с ними должен быть совершенно бесполезен для нас, таких массово образованных и вооруженных доказательной медициной, основанной на эксперименте.

Как ни странно, это не так. Еще неандертальцы использовали основной компонент аспирина (из ивовой коры) и пенициллин (из плесени). Еще древние римляне и врачи Средневековья отмечали, что болезни вызывают микроскопические живые существа, невидимые глазу.

Еще в XVIII веке в России было показано, что длительный карантин может остановить даже исключительно мощную эпидемию без разрушения экономической жизни общества. Вспомним, как именно это удалось четверть тысячи лет назад.

Чума 1770 года: почему государству бывает так сложно подавить эпидемию

Двести пятьдесят лет назад недостаточная жесткость властей в реализации карантинных мероприятий закончилась бунтом, в ходе которого был утерян контроль над Москвой. Общее число жертв эпидемии в ней тогда превысило 57 тысяч человек / ©Wikimedia Commons

В конце концов, на проблему обратили внимание: фон Штофельн умер от чумы, о которой писал в своих донесениях. В сентябре 1770 года обеспокоенная ею Екатерина превентивно повелела установить кордоны в Серпухове, Боровске, Калуге, Алексине, Кашире, с целью не подпустить к Москве зараженных. Увы, меры эти не помогли, и с ноября-декабря больные появились в старой (на тот момент) столице.

Однако вне зависимости от мотивов итог был один: карантин не остановил чуму на пути к Москве.

Вывод первый: внимание граждан к рекомендациям властей с 1654 года существенно не повысилось. Равно как и не изменился уровень эгоизма.

Слишком мягкие власти, слишком жесткое население

В самой Москве эпидемия сперва шла медленно (из—за зимы). Инфекция попала в главный военный госпиталь (ныне им. Бурденко), однако его изолировали, и пока вспышка там не выгорела, никого не выпускали, а здание госпиталя, по личному указанию Екатерины II, сожгли.

Увы, в марте инфекция вспыхнула на ткацкой мануфактуре и затем начала расползаться по городу, даже несмотря на общий карантин. В июне погибших было более тысячи человек. Власти резко нарастили силу карантинных мер: были закрыты все промышленные предприятия и ремесленные мастерские, бани, магазины, рынки.

Все снабжение продовольствием шло через специальные рынки на окраинах, где между продавцами и покупателями были серьезные меры дистанцирования. Как писала Екатерина II в указаниях о проведении этих мер:

На таких площадках торговля шла исключительно под наблюдением полиции в строго ограниченные часы — полицейские наблюдали, чтобы люди не дотрагивались друг друга. Отлавливались бездомные собаки и кошки, всех нищих с улиц пособирали и отправили на казенное содержание в изолированные монастыри.

Чтобы эпидемия не пошла в другие крупные города, на Тихвинской, Старорусской, Новгородской и Смоленской дорогах всех едущих осматривали на предмет чумных бубонов, окуривали, а вещи, письма, деньги протирались уксусом.

Казалось, что болезнь вскоре отступит. Но не тут-то было.

Дело в том, что население было в принципе настроено против ряда противочумных мер. Сами зараженные ни в какой карантин не хотели, просто плюя на безопасность окружающих. Заболевших родственников не хотели сдавать в карантины — мол, пусть лучше лечатся дома.

Дополнительную проблему представлял криминальный элемент. Как ему и положено, особым интеллектом он не отличался и лез в дома умерших чумных больных, воруя их вещи и, соответственно, заболевая и умирая.

В общем, как резюмировал позднее историк Соловьев:

И тут борьбу с эпидемией осложнила еще одна проблема: конспирологи из народа.

То ли астероидная угроза, то ли бактериологическая война: до чего доводят сны анонимуса из 1770-х годов

В сентябре 1770 года среди множества теорий заговора о болезни распространилась одна, массово приглянувшаяся гражданам. Некий фабричный рабочий якобы увидел во сне Богородицу, жаловавшуюся ему на жизнь (неоднозначный выбор адресата жалобы народ не смутил). В сновидении она сказала, что Боголюбская икона с ее образом, в районе Варварских ворот Китай-города, давно не имела молебнов.

]]> ]]>
Варварские ворота Москвы, 1790-е годы (уничтожены уже в советский период). Икона, из-за которой разгорелся весь сыр-бор, находилась на выступе над входом в башню / ©Wikimedia Commons

Поэтому Амвросий распорядился икону убрать в храм, где доступ к ней был бы ограничен, а пожертвования в сундуке под ней — предать в воспитательный дом (туда свозили детей, чьи родители умерли от эпидемии).

Военный губернатор Павел Еропкин, правда, тут же сказал, что Амвросий зря так: если икону убрать, будет буча, но ящик с деньгами в самом деле лучше убрать. С деньгами — это знали уже тогда — зараза тоже передается.

]]> ]]>
Картина XIX века, изображающая убийство Амвросия в 1771 году / ©Wikimedia Commons

Такая необычная форма любви к церкви и ее иерархам не должна удивлять: русский народ той эпохи был на удивление энергичен и крайне слабо верил в любые авторитеты, включая церковные.

Собственные суждения по религиозным вопросам — даже инициированные сновидениями какого—то рабочего—анонима — он легко ставил выше суждений тех, кто, по идее, должен был чуть лучше разбираться в этих самых религиозных вопросах.

Генерал Еропкин, командовавший подавлением Чумного бунта 1771 года / ©Wikimedia Commons

Военный губернатор Еропкин, к его чести, смог разобраться с восставшими, несмотря на то, что имел под рукой всего 130 человек и две пушки (остальные войска вывели из зачумленного города, чтобы минимизировать потери от эпидемии). Он смог отбить Кремль у бунтовщиков. Попутно около сотни последних погибло, четверо зачинщиков были впоследствии казнены, а остальные плененные — отправлены на каторгу.

Конспирологи 1770 и 2020 года: есть ли различия?

Конспирологические мотивы бунта не сводились к одному только сну аноним-рабочего. Среди недовольных были в ходу и другие мифы об эпидемии: например, что карантины от нее не помогают (в наше время тоже много сторонников такой идеи в случае коронавируса). Другой миф был еще экзотичнее: якобы, лекари сыплют в больницах мышьяк и больным, и здоровым, и в этом, на самом деле, причина массовых смертей, а вовсе не в чуме.

В наше время многие люди тоже не любят карантинные мероприятия, и поэтому стремятся их избегать любой ценой, приводя какое-то псевдорациональное объяснение своей точки зрения.

Несмотря на меньшую странность подобной версии в сравнении с 1770 годом, она так же неосновательна, как и рассказы про мышьяк. Коронавирусом нельзя переболеть без горы трупов (в Испании погиб уже каждый трехтысячный), и не заметить такого явления, как переполненные морги, в которых не хватает мест, невозможно, даже если у вас вовсе нет никаких тестов.

Но даже если мы забудем о физике и биологии, остается важнейший вопрос: зачем? Зачем правительствам, врачам и операторам связи убивать людей мышьяком или вышками?

Разумный ответ на этот вопрос не был зафиксирован ни в 1770, ни в 2020 году. Вероятно, его просто слишком сложно найти.

Победа екатерининского карантина и его забвение

При подавлении бунта Еропкин был дважды ранен, отчего слег. Уставшая от московского бардака Екатерина послала туда Григория Орлова, весьма дорогого ей на тот момент человека. Это был деятель, резко отличавшийся от обычных московских властей. В первую очередь — патологическим бесстрашием и большой энергией.

Прибыв в столицу с несколькими тысячами солдат, он сперва все осмотрел и посчитал. Его люди нашли там 12,5 тысяч домов, из которых в 3 тысячах население погибло полностью, а в еще трех тысячах были зараженные. Быстро поняв, что часть местного населения не особенно склонна сотрудничать с властями, Орлов прямо сказал о некоторых москвичах:

Уже 30 сентября 1771 года Орлов предложил другую схему борьбы с эпидемией. Во-первых, людей в городе стали снабжать продовольствием — либо дав им работу, либо безвозмездно, но не полагаясь на их средства. Во-вторых, он потребовал доставить в Москву уксус в таком количестве, чтобы его недостатка более не было ни для граждан, ни для больниц. Уксус, выполнявший роль современного санитайзера, имел умеренную эффективность в случае переноса чумы (хотя она тоже могла передаваться контактно). В-третьих, по поводу мародеров в чумных домах он объявил, что:

В-четвертых, понимая нелюбовь русского человека к госпитализации, Орлов распорядился всем прошедшим курс лечения в больнице выдавать по 5 рублей холостым и 10 женатым (весьма солидная сумма для недворянского сословия). Каждому стукачу, наведшему на скрывающегося от властей чумного, платили по 10 рублей. За сдачу каждого лица, барыжившего краденным из чумных домов — по 20 рублей (стоимость стада коров).

Это был революционный шаг, поразивший местное население в его слабое место, — любовь к накоплению денежных средств. Он, наконец, позволил заманить всех разбегающихся во все стороны и не желающих изолироваться больных в места, где они почти не могли заражать новых людей. Разумеется, не обошлось без накладок: множество здоровых сразу объявило себя чумными. К счастью, регулярные осмотры врачей изобличали мнимых больных, хотя и со временем.

Меры Орлова были дорогими (всего 400 тысяч рублей, огромная сумма), но эффективными. Эпидемия кончилась, хотя сколько при этом людей погибло — сказать сложно. Официальные данные говорят о 57 тысячах. Однако сама Екатерина II, сильнейшим образом фрустрированная манерой своих подданных разбрасывать трупы в реках и полях, считала, что их могло быть и сто тысяч (половина населения Москвы).

Если вам кажется, что гибель половины москвичей от чумы — это много, то зря. В эпидемию 1654-1655 года, когда противочумные карантинные меры в Москве поводили лица без решительности Орлова, замер убыли населения нигде в столице не показал цифру ниже 77%.

Вообще, крупные города — идеальное место для эпидемии, и чем они крупнее, тем лучше. Поэтому потерять всего половину населения от чумы — особенно с учетом яростного саботажа карантина населением до прибытия Орлова — это довольно неплохой результат.

Севернее и заметно восточнее старой столицы чума не шагнула, всероссийской эпидемии удалось не допустить. Что характерно, длительный карантин (его частично держали до осени 1772 года), вовсе не привел к голоду в одном из крупнейших городов государства.

Жаль, что сегодня, в 2020 году, такой же энергии в изоляции столицы и ее карантировании пока не проявлено.

Увы, опыт екатерининского подавления эпидемии был в значительной степени благополучно забыт. В 1830 году в Россию (через Западную Азию) пришла холера, исходно вспыхнувшая на Ганге. Министр внутренних дел Закревский учредил карантины, но толку от них было мало.

Конспирологи 1830 года: а меняется ли хоть что-то в сознании нашего народа со временем?

В холерную эпидемию 1830 года процент грамотных в империи был намного больше, чем в 1770 году. Поэтому у нас сохранилось и больше источников о настроении населения, включая его высшие и, в теории, наиболее образованные слои.

Процитируем письма одного из них, немелкого служащего Министерства иностранных дел, Александра Булгакова. Поскольку он удивительным образом перекликается с нашими современниками из соцсетей, мы поставим его цитаты рядом с их высказываниями:

А вот пишет наш современник, весна 2020 года:

Но и Булгаков из 1830 года, и человек из нашего времени испытывают усталость от инфекционной тематики. К тому же, как и все малознакомое, мысли на эту тему требуют трудозатрат. Значительно проще свести все к более близким и понятным темам. Показать, что дело не в малопонятных новых болезнях, а в традиционных проблемах, типа пьянства.

Продолжим сравнивать конспирологию Булгакова и нашего времени. Дипломат ушедшей эпохи очень не хотел допускать мысль о том, что холера — реальная угроза. Поэтому писал:

Сравним с сегодняшним днем:

Через неделю массовых смертей, Булгаков начал постепенно верить в болезнь, но все еще предлагал ей конспирологические объяснения, полагая идеи властей на эту тему вздором:

А вот наш современник: (просим прощения за его русский язык, как вы понимаете, с 1830 года ошибки у умеющих писать стали встречаться намного чаще)

Даже на Новый год Булгаков все еще считает, что все карантины нужно снимать:

Напомним: 23 марта 2020 года карантин в Китае уже де-факто остановил коронавирус. Как Юлия Леонидовна может говорить, что карантин не может сдержать, если он уже сдержал? А очень просто: не упомянув в своем тексте китайский опыт вообще.

Второй, на вид более сложный вопрос: а почему, по ее мнению, российские власти не планируют бороться с эпидемией? Ну, это для вас он более сложный, а у Юлии Леонидовны сложных вопросов вообще не бывает:

В силу очевидных слабостей этой логической цепочки ее даже нет нужды анализировать.

Понимаете? Кандидат наук из 2020 года считает, что хорошо, что российские власти никак не будут лечить или оберегать свое население потому, что если бы они его лечили — то только заперев в концлагерь, где все бы заболели уже наверняка.

Возникает серьезный вопрос: как так получилось? Зачем мы вводили поголовную грамотность, всеобщую школу, вузы? Зачем, наконец, Юлия Леонидовна и масса ей подобных из образованного класса получили кандидатские степени? Чтобы на новый лад повторять россказни людей из 1770 года? Людей, с кольями в руках, но без единого класса образования в голове? Почему просвещение так и не позволило существенной части нашего населения стать умнее?

В 2020 году человек, часто допускающий даже грубые ошибки, умирает от них редко. Нет, конечно, есть личности, облизывающие ободки унитазов, чтобы доказать, что коронавируса не существует (мы не ставим фото, но для лиц с крепким желудком есть ссылка).

Однако эпидемии новых коронавирусов случаются редко. А вот людей, чьи умственные способности позволяют лизать ободок унитаза и совершать аналогичные подвиги, — много. В масштабе планеты, возможно, — десятки миллионов.

Если речь идет не о болезни, с которой мы еще не справились, в основном современное общество уберегает от гибели даже самых дремучих конспирологов типа Юлии Леонидовны и ей подобных. Достаточно уметь делать хотя бы что-то специализированное, чтобы общество платило человеку деньги, даже если во всех остальных сферах он ведет себя не самым разумным образом.

Это значит, что со временем люди, неадекватно реагирующие на новые угрозы — эпидемию коронавируса или любое другое нетипичное событие, — станут только многочисленнее. Уже сейчас мы видим клинических конспирологов, жгущих вышки 5G потому, что они не в состоянии осознать отсутствие связи между радиоволнами и пневмонией.

Если подход нашего вида к специализации не изменится, еще через 250 лет настолько же странные люди будут встречаться чаще. То есть при любой неожиданной новой угрозе в обществе будет куда больше тех, что реагируют на нее полностью неадекватно. Пожалуй, это стоит учесть на будущее: нынешний кризис явно не последний.

Но есть у углубления специализации и положительная сторона. Если в 1770 году гражданские активисты с кольями легко могли разгромить Москву и гонять по ней немногочисленные полицейские части, то сегодня это довольно сомнительно. Цивилизация сняла физические нагрузки с горожан, и на сегодня большинство населения Москвы с кольями в руках даже безопаснее, чем без них.

Ведь для бунта нужна не только хорошая физическая форма, но и волевые качества, которые у среднего человека современности наблюдаются довольно редко. Намного реже, чем у его предков в 1770 году. Поэтому можно расслабиться и не слишком опасаться нового коронавирусного бунта в 2020 году.

Читайте также: