Поселения для вич инфицированных
Обновлено: 05.05.2024
В нашей стране более 12 тыс. ВИЧ-положительных детей. Многие из них живут в семьях, в том числе приемных. Но если из факта усыновления сейчас всё чаще не делают тайну, то диагноз родители стараются сообщить ребенку как можно позже, хотя ВОЗ рекомендует это делать в период от 6 до 12 лет. Усыновители боятся, что маленький ребенок расскажет кому-нибудь о своей болезни, и тогда с непониманием, осуждением и необоснованными страхами может столкнуться вся его семья. Современный уровень медицины позволяет ВИЧ-положительным детям прожить долгую и счастливую жизнь, но общество пока не готово их принять. Поэтому большинство таких семей предпочитает молчать о вирусе и надеется, что разоблачения удастся избежать.
Дискриминация с детского сада
Люди с ВИЧ часто скрывают свой диагноз, боясь изоляции, презрения и осуждения. Немногие открываются и держат удар, пытаются повлиять на общественное мнение.
В лаборатории центра по профилактике и борьбе со СПИДом и инфекционными заболеваниями
— Путь заражения ВИЧ — это кровь-кровь. То есть при инъекции и половом контакте, который тоже связан с кровью из-за микротрещин. Другие биологические жидкости содержат мало вируса, его недостаточно для заражения, — пояснил Евгений Смирнов. — Наши дети идут в обычные садики, и не стоит бояться, если ребенок кого-то поцарапал или укусил. Кровь из любой раны выходит под давлением, она выталкивает микробы и другую заразу. Мы не знаем ни одного случая бытового заражения от ребенка в России.
Запрет на дружбу
История Надежды Ивановны У. из Набережных Челнов:
Не то чтобы мы панически боимся разглашения, но всё же не афишируем. Я, конечно, предупреждала ее, что об этом никому не надо говорить, потому что люди еще не совсем готовы к такому. Но она болтушка и не смогла не поделиться с самой близкой подругой. Девочки очень крепко дружили, очень любили друг друга, и Катя доверилась. А Соня рассказала маме. Она объяснила, что ничего от мамы не скрывает. Последствия были очень тяжелые: Сонина мама позвонила мне в тот же вечер и сказала, что запрещает своей дочери эту дружбу. Больше девочки никогда не общались. Я сначала думала зайти к Сониной маме и поговорить с ней по душам. Но мы с Катей очень сильно заболели из-за этой истории: у внучки резко поднялась температура, а у меня давление. А когда пришли в себя, решили, что ничего не надо делать.
Сейчас внучка повзрослела, у нее появился парень, и она не стала скрывать от него свой диагноз. Но мальчика он не испугал. Он даже ездит с ней в СПИД-центр и следит, чтобы она регулярно принимала лекарство.
Времена меняются. И всё же если внучка решит открыться, я буду советовать ей этого не делать. Ну зачем? Не вижу смысла. Но решать, конечно, ей.
История жительницы Подмосковья Светланы М.:
О Машиной болезни даже брат и сестра не знают — мы решили, что это не наша тайна. Сама расскажет, если когда-нибудь захочет. А остальных это вообще не касается, и мы никому не скажем.
Мой самый большой страх, что Маша поделится с кем-то из друзей. У наших знакомых ВИЧ-положительная девочка рассказала о диагнозе близкой подруге, и та стала ее шантажировать, что всем расскажет. Но пока нас эта проблема не коснулась.
История Натальи З. из Москвы:
Мать после этого полтора года со мной не разговаривала, хотя я ее подготавливала к появлению приемного внука. Она всем на даче рассказала, что я взяла не просто детдомовца, а ВИЧ-инфицированного. Потом сильно полюбила внука, спохватилась, стала говорить соседям, что перепутала диагноз, но люди всё поняли.
Когда сын повзрослел, влюбился в девочку. Она всем рассказала в школе про своего ВИЧ-инфицированного парня, так ее стали называть спидоноской.
Для своего окружения я особо тайны из детских диагнозов не делала, но потом заметила, что меня стали реже приглашать в гости и заранее предупреждали, чтобы приходила без детей. Недавно подруга отказалась стричь моих ребят в своем салоне. Я не стала на этом акцентировать внимание — так можно всех друзей порастерять. Некоторые со временем привыкли.
История Карины Л. из Москвы:
Мне трудно будет объяснить еще маленькому ребенку, почему я не могу исполнить его мечту. Мы бы хотели отдать его в кадетскую школу, но туда детей с ВИЧ не берут. Мне это непонятно. Противопоказаний по здоровью нет. Родов войск много, далеко не все военные работают на линии огня. В чем проблема? На этот вопрос у меня ответа нет.
В итоге отказаться от лечения для Ольги было морально проще. Поначалу проблем это не вызывало, жизнь продолжалась как обычно, болезнь ее не беспокоила. Сергей тоже ВИЧ-позитивный (но терапию принимал), поэтому в личных отношениях этот вопрос между ними не поднимался. В 2014 году пара решилась завести ребенка. Роды прошли хорошо, ребенок родился здоровым, но у самой Ольги начались первые осложнения.
Современные лепрозории
Микобактерия туберкулеза передается от больного человека здоровому воздушно-капельным путем. Эта микобактерия живет в организме у трети населения земного шара. У людей с высоким уровнем иммунного статуса туберкулез никак себя не проявляет в течение всей жизни, развиваться болезнь начинает, когда ослабевает иммунитет. Так как ВИЧ поражает иммунитет, в среднем через 5—15 лет он заметно снижается, и вероятность заболевания туберкулезом возрастает.
В декабре прошлого года Ольгу снова задержали с несколькими миллиграммами вещества. Приговор — 4,5 года колонии.
Но с социально опасными заболеваниями отправляют в специальные учреждения ФСИН. В России всего два лагеря для женщин с туберкулезом. Ольгу отправили в лечебно-исправительное учреждение (ЛИУ-32) в Минусинск, это город в Красноярском крае в 2500 километрах от Екатеринбурга.
по теме
Общество
Главный инфекционист Управления федеральной службы исполнения наказания ФСИН Григорий Каминский сказал СПИД.ЦЕНТРу, что инфекционист обязательно должен быть в колонии, которая лечит туберкулез. Узнав об истории Ольги, он пообещал попробовать разобраться в вопросе и помочь ей.
Сергей старается брать разные подработки, чтобы покупать жене таблетки и собирать посылки в Минусинск. Говорит, когда у него случаются обострения заболеваний, с ребенком сидят родственники. Он не теряет надежды добиться освобождения умирающей жены — врачи поставили ей стадию 4Б, то есть последнюю. В России существует постановление Правительства, которое запрещает содержать смертельно больных людей под стражей при соответствующем решении тюремных медиков. Однако такие решения выносятся редко: уполномоченная по правам человека в России Татьяна Москалькова отмечала, что суд освобождает меньше половины тяжелобольных.
Нередкий случай
Как отчитывалась ФСИН, по состоянию на 1 января этого года в учреждениях уголовно-исполнительной системы содержались 61 417 ВИЧ-положительных заключенных. Это около 7 % от всех живущих в России с ВИЧ.
По данным Федерального научно-методического центра по профилактике и борьбе со СПИДом Роспотребнадзора, в стране живет 1 007 369 россиян с диагнозом ВИЧ-инфекция. По их оценке, еще от 300 до 500 тысяч человек не знают про свой ВИЧ-положительный статус.
Более того, согласно статистике ФСИН, антиретровирусную терапию (АРВТ) получают лишь половина больных (52 %). Ее дают лишь тем, у кого количество клеток CD-4 становится меньше 350. Это устаревшие правила. Всемирная организация здравоохранения рекомендует назначать терапию сразу же после выявления болезни и при любых показателях. Впрочем, практически везде в России до сих пор руководствуются старыми нормами лечения и выдают лекарства только при падении клеток до уровня в 350 или меньше (в норме у человека от 600 до 1200 клеток CD-4).
Проблему для них создало присоединение Крыма к России. Все трое заявителей попали в места лишения свободы, еще когда полуостров был украинским, а в 2014 году российские паспорта им выдали автоматически, приведя их к двойному гражданству.
Мужчина даже не знает, что происходит у него со здоровьем: результаты анализов не выдают. А от неправильной схемы лечения состояние только ухудшилось, появились сильные боли.
по теме
Общество
Последнее лето Дениса. Как и почему умирают от СПИДа в российских тюрьмах
Третий заявитель, Александр*, уже вышел на свободу, ВИЧ у него нет, он вернулся в Украину. В колонии отбывал наказание с августа 2015 года, у него заболевание мочеполовой системы, это хронический простатит и болезнь Пейрони. В его случае болезни просто не были своевременно диагностированы.
Второго октября адвокату направили копию ответа правительства и предложили прокомментировать ее до 29 ноября. Позиция правительства — жалоба должна быть признана неприемлемой по критерию неисчерпанности на национальном уровне. Это значит, что заявители не обращались в национальные суды.
По словам Мацева, частые решения ЕСПЧ не могут поменять систему в целом, как и не могут гарантировать, что выигранный суд будет точно значить нормальное лечение для заявителя, находящегося в тюрьме. Но такие решения по крайней мере дают начало проверкам в системе ФСИН, которые могут привести к улучшениям.
Вопрос человечности
Заместитель главы Общественной наблюдательной комиссии Москвы, член Совета по правам человека Ева Меркачева объяснила СПИД.ЦЕНТРу, что дела в российских колониях обстоят по-разному, и зачастую положение упирается в начальника колонии и персоналию врача.
Больше в эту больницу я не ходила, за свой счет в город ездила лечиться. Терапию [получала] и тесты сдавала в областном центре СПИДа — тоже, чтобы в нашей больнице не появляться. Болтливые там у нас, как выяснилось, специалисты.
О диагнозе знают близкие родственники и одна подруга, которым я открылась. Но больше никому не рассказываю: люди-то разные, мало ли как отреагируют!
Я замужем, но детей нет. Сейчас временно живу в другом городе, работаю продавцом, два раза в год езжу сдавать анализ в центр СПИДа и получать терапию. Ну или родственники по доверенности получают. В областном центре с этим проблем нет, препараты всегда в наличии.
Там, где я живу сейчас, тоже сложности с восприятием ВИЧ-положительных людей: городок маленький, не хочется распространяться о диагнозе…
Страх стигмы
Главными проблемами людей, живущих с ВИЧ в России, врачи и общественники называют нехватку современной антиретровирусной терапии, стигматизацию и низкую информированность медработников. Если речь идет о пациентах, проживающих в селах и деревнях, каждая из этих проблем становится еще глубже.
Галина — первая героиня этого текста — живет в Новосибирской области, и мы не знаем, ни как она выглядит, ни даже ее настоящего имени. Такая конспирация понятна и, скорее всего, оправдана, ведь чем населенный пункт меньше — тем и односельчане знакомы лучше между собой, а слухи распространяются быстрее. Кроме того, она работает в магазине, а продавец в сельской местности — личность весьма заметная и узнаваемая.
И все же, по словам Маяновского, с годами люди даже в отдаленных населенных пунктах стали терпимее к ЛЖВ. Он вспомнил случай из 2000-х: жители Калужской области прознали, что у односельчанки ВИЧ, начали ее травить и подожгли дом.
Тест за тридевять земель
Однако рост лояльности россиян к ВИЧ-положительным гражданам в первую очередь заметен в крупных городах. В деревнях и селах, где и за меньшее отличие от общества приходится ловить косые взгляды, ситуация хуже.
По словам экспертов, постоянная боязнь стигматизации вынуждает ВИЧ-положительных жителей сельской местности перестраховываться: не рассказывать о статусе даже старым приятелям, не сдавать анализы в местных учреждениях здравоохранения.
Ольга Саража, главный внештатный специалист по ВИЧ при департаменте здравоохранения Тюменской области
По словам Ольги Саражи, в Тюменский центр СПИДа регулярно приезжают сдавать анализы и получать терапию ЛЖВ из Свердловской и Курганской областей.
У 22% опрошенных регулярные расходы на дорогу до местного центра СПИДа или врача-инфекциониста составляют от 500 рублей до восьми тысяч рублей разово. 15% респондентов вынуждены добираться до медучреждения от трех до 12 часов и более.
Эти цифры, пусть и косвенно, подтверждают сказанное экспертами: немало людей, живущих с ВИЧ, готовы ехать в другой населенный пункт и даже регион, лишь бы в местной больнице не узнали об их статусе. И в последние годы государство идет в этом вопросе навстречу, поскольку по закону ЛВЖ могут получить антиретровирусную терапию в любом регионе, независимо от места прописки.
Анастасия (имя изменено), 32 года:
— Диагноз мне поставили пять лет назад. О нем знают только родственники и несколько близких друзей.
В селе я оказалась случайно — родственники попросили за домом присмотреть. Сама я из города, там мне комфортнее, и я планирую туда вернуться, когда ребенок подрастет — ему год. Я живу с мужем, своим ребенком и падчерицей. Пока не работаю. Да и работы тут нет.
В селе, где я оказалась, проживают около 1 000 человек. Из медицинских учреждений — только ФАП (фельдшерско-акушерский пункт. — Прим. ред.). Поскольку я тут недавно, с какими-то трудностями, связанными с восприятием окружающими моего ВИЧ-статуса, не сталкивалась. Но я, хоть и не стесняюсь своего статуса, все-таки стараюсь не афишировать его. Тесты прохожу в городе, за терапией — туда же езжу с ребенком. Это обходится мне в 2–2,5 тысячи рублей.
Терапия молчания
Врачи и общественные фонды признают, что сейчас в России дела с обеспечением пациентов с ВИЧ антиретровирусной терапией обстоят как никогда хорошо, и любой пациент с этим диагнозом, независимо от места жительства, может получить препараты. Пусть медучреждения, где это можно сделать, и не всегда в шаговой доступности, регионы разрабатывают свои схемы обеспечения необходимыми лекарствами.
При этом, по его мнению, отчасти благодаря доступности лечения, ВИЧ в России стал менее обсуждаем, хотя риск заражения высок, как и прежде, и масштабы заболевания в стране растут все больше.
Марина (имя изменено), 35 лет:
— 14 лет назад я проходила обследование в частной клинике, и у меня обнаружили ВИЧ. Но о диагнозе я узнала от мамы: из платной больницы почему-то в первую очередь позвонили в местную районную больницу, а уже оттуда поступил звонок моей маме. Ей очень грубо сообщили, что у меня…
Теперь уже — бывший муж. Он употреблял наркотики, я об этом не знала.
И тут начались трудности. Много трудностей. Поселок маленький (менее 9 тысяч человек, до Новосибирска — больше 50 километров), слухи разошлись быстро. А люди-то малограмотные и злые, как оказалось. Смотрели косо…
У меня есть сын, ему 12, он тоже ВИЧ-положительный. Регулярно с ним ездим в центр СПИДа, сдаем анализы и получаем терапию. Врачи там все очень хорошие, грамотные и самое главное — с душой относятся.
В дальнейшем я планирую переехать в областной центр. Не из-за себя, так сыну будет лучше. Там возможностей гораздо больше, чем в районе.
Анализ на смелость
В сельских районах Тюменской области проживают около шести тысяч ВИЧ-положительных граждан. Основной путь инфицирования — как и везде сейчас — половой, гетеросексуальный. Только здесь, в отличие от городов, так было и десять, и двадцать лет назад.
Деревни и поселки в любой области России в плане инфраструктуры похожи тем, что наличие тех или иных госучреждений в них регламентируется в зависимости от населенности. Например, тип медицинских учреждений в сельской местности напрямую зависит от того, сколько человек проживают там: при численности населения больше двух тысяч человек — в селах и поселках должна быть врачебная амбулатория, а если меньше — только фельдшерско-акушерский пункт с одним фельдшером, который чаще всего живет неподалеку, в приписанном к ФАПу доме.
Но практика Тюменской области показывает, что даже в таких условиях можно обеспечить необходимыми медицинскими услугами каждого деревенского жителя.
Но специалист по ВИЧ тюменского депздрава признает, что несмотря на доступность тестирования, в сельской местности — это больная тема. Все упирается в конфиденциальность информации. Пациенты боятся разглашения, и если уговорить их пройти скрининг на сердечно-сосудистые заболевания или, скажем, онкопатологии труда не составляет, то заставить протестироваться на ВИЧ непростая задача.
Всего в рамках проекта был протестирован 1 031 человек — 25 подтвержденных положительных результатов.
Боязнь раскрыться
По словам равного консультанта по ВИЧ Таисии Ланюговой, ВИЧ-инфицированные люди боятся признать свой статус, так как считают, что стоит им сделать это — и с нормальной жизнью можно попрощаться.
Но при этом Ланюгова, которая живет с ВИЧ с 2004 года, а с 2006-го занимается равным консультированием и развитием пациентского сообщества, также уверена, что и российское общество, и ЛВЖ уже готовы к совместному диалогу, который поможет стереть клеймо стереотипов о заболевании.
Терапия, от которой зависит жизнь
Сделать это в министерстве должны будут до 1 апреля. Кроме того, Минздрав совместно с Минфином должен продумать механизм межбюджетных трансферов на случай перемещения пациентов между регионами.
Всего в России, по данным, которые приводила Татьяна Голикова на том же заседании, посвященном борьбе с ВИЧ, с заболеванием живет около 1,1 млн человек. По последним данным, среднее число заражений составляет чуть более 40 человек на 100 тыс. человек населения. Антилидером по степени распространенности заболевания является Кемеровская область, где этот показатель составляет 128,9 человека на 100 тыс. населения.
Самому пациенту антиретровирусная терапия позволяет сохранить жизнь. Кроме того, от ее наличия напрямую зависит, будет ли он способен передавать инфекцию дальше, обращает внимание Екатерина Степанова.
По закону пациенты с ВИЧ имеют право на бесплатную терапию. Однако пациентов ставят на учет по месту прописки. В результате люди, оказавшиеся в другом регионе или не имеющие прописки (например, бездомные), могут сталкиваться с отказами, объясняет Григорий Свердлин. Сейчас такие ситуации регулируются на местном уровне, и многое зависит от решения конкретного медучреждения или руководства регионов.
Федеральный регистр пациентов с ВИЧ ведется в России с 2017 года. Попасть в него можно на добровольной основе, предоставив паспорт и СНИЛС. Те, кто не хочет быть включенным в этот список, получают терапию самостоятельно в частных клиниках.
В разных регионах, по его словам, проблему стараются решить по-разному: где-то формируют собственные резервные фонды, где-то препараты до новой закупки берут из числа оставшихся.
Раз в три месяца ездить за лекарствами
В столице действует один Центр профилактики и борьбы со СПИДом, и встать там на учет людям из других регионов было крайне сложно. Чаще всего напрямую отказ не поступал, и люди могли собирать документы бесконечно, ожидание может растягиваться на очень длительные сроки, отмечает Екатерина Степанова.
Руководитель центра по борьбе со СПИДом Вадим Покровский — об эпидемии СПИДа, новых штаммах и ситуации с лекарствами
В то же время само по себе поручение помогает отстаивать права пациентов, но не решает проблему с обеспечением медучреждений нужным количеством медикаментов, обращают внимание собеседники издания.
Сейчас есть общий реестр, по которому можно в том числе проверить, получал или нет человек медикаменты в своем регионе. Однако федерального резервного фонда, из которого можно было бы брать лекарства для тех, кто ранее не состоял на учете в этом регионе, или по крайней мере единого плана действий по обеспечению медикаментами людей без прописки нет, отмечает Максим Шмелев.
В российских СИЗО и колониях — 62 тысячи ВИЧ-инфицированных, и абсолютное большинство о своем диагнозе узнали после ареста. Одни жалуются на то, что за решеткой их не лечат, другие — что… наоборот, лечат. О терапии ВИЧ в местах не столь отдаленных вообще ходит столько слухов (в том числе про то, как на инфицированных заключенных якобы испытывают новые препараты), что пришла пора их развеять. А заодно дать окончательный ответ: появятся ли в России отдельные тюрьмы для ВИЧ-положительных и как заражают друг друга заключенные?
Обо всем этом — наша беседа с главным внештатным инфекционистом ФСИН России (ведущий инфекционист Минздрава, прикомандированный к тюремному ведомству), доктором медицинских наук, профессором Григорием КАМИНСКИМ.
Лечение получают от 40 до 60 процентов заключенных с ВИЧ.
— Начну с вопроса, который задал мне один заключенный. Почему анализ на ВИЧ за решеткой берется у всех поголовно и без согласия? Может, не стоит так делать?
— Что вы! Это огромная социальная миссия ФСИН, потому что выявление ВИЧ-инфекции и ее лечение для очень многих людей начинаются именно здесь. Уголовно-исполнительная система выполняет такую как бы экранирующую функцию: на свободу человек выходит пролеченный и уже не способный заразить окружающих. Сейчас ведь лозунг какой: ноль вирусной нагрузки — ноль заражения. Если бы пенитенциарной системы не было, неизвестно еще, как бы процесс распространения ВИЧ шел в Российской Федерации. Думаю, он происходил бы во много раз быстрее.
— Это как с туберкулезом?
— Совершенно верно. Попав за решетку, человек проходит своего рода диспансеризацию (первое время он находится на карантине в СИЗО, где у него берут анализы на ВИЧ и другие опасные инфекции и делают флюорографию). Бывает, что у совершенно благополучного на первый взгляд сидельца (скажем, менеджера крупной фирмы, задержанного по подозрению в мошенничестве) находят туберкулез. Если бы не арест — он бы не узнал об этом, ездил бы в общественном транспорте, заражал других…
За решеткой врачи ставят задачу абациллирования (прекращения бактериовыделения) у больных туберкулезом. А единственная разница между туберкулезом и ВИЧ-инфекцией здесь в том, что первый полностью излечивается, а человек с ВИЧ продолжает получать антиретровирусную терапию, но уже не в системе ФСИН, а на воле.
— Инфицированных женщин за решеткой больше, чем мужчин?
— Каждая пятая заключенная или уже осужденная имеет положительный статус (и каждый десятый мужчина).
СПРАВКА "МК"
На 1 сентября 2019 года в российских СИЗО и колониях находились 537 тысяч человек, из которых 43 тысячи — женщины.
— Недавно в одной из камер московского женского СИЗО №6 заключенная пожаловалась, что ВИЧ у нее впервые выявили за решеткой, но что делать с этим дальше — не сказали. Почему не дали разъяснительную литературу? Почему не провели беседу? Человек остался один на один с новой бедой.
— Сейчас все это (система образования ВИЧ-инфицированного) есть в колонии, куда человек попадает уже отбывать наказание. Там это отлажено. Но я с вами согласен: все начинаться должно еще в СИЗО.
— Представьте, у человека сначала первый шок от самого заключения под стражу, а буквально через несколько дней — второй шок, от диагноза…
— Вы абсолютно правы. Уже есть поручение ФСИН России подготовить методички и т.д. для тех, у кого впервые выявили ВИЧ в СИЗО. Надеюсь, скоро они появятся в камерах. А индивидуальные беседы с каждым, у кого обнаружили вирус, проводить обязаны уже сейчас штатные инфекционисты. Если к кому-то такой специалист долгое время не приходит — это повод для разбирательств.
— Терапия, как известно, должна подбираться индивидуально. Но очень часто врачи говорят, что исходят из тех компонентов, которые есть в наличии. Почему?
— Это не совсем так. Вообще, для понимания: назначают изначально терапию не тюремные медики, а гражданские, в СПИД-центре. То есть как происходит: взяли анализ, впервые диагностировали ВИЧ, отправили эту информацию в региональный СПИД-центр, а там уже включают его во Всероссийский реестр ВИЧ-инфицированных и решают, назначать терапию или нет, и если назначать, то какие препараты.
У нас существуют (и это регламентировано и клиническими рекомендациями, и стандартами) так называемые линии терапии — первая, вторая и третья. В соответствии с международной практикой сначала пациент получает терапию первой линии. В том случае, если она ему не подходит, врач корректирует лечение и подбирает индивидуальный план.
— В московских СИЗО заключенные жаловались на перебои с препаратами. В частности, на то, что не хватает ламивудина и тенофарина.
— Вас здесь не обманули. В чем суть антиретровирусной терапии? Она комплексная. Для того чтобы побороть вирус, нам нужно дать как минимум три препарата (а вот сочетание препаратов, повторюсь, доктор может назначить разное). Ламивудин и тенофарин — два базовых препарата, выпускаемые отечественными производителями с минимальной ценой. То есть нигде в мире по этой оптимальной цене их нет. Но производители хотели бы, чтобы государство их закупало по достойной цене, а государство, естественно, хочет по более низкой.
Система ФСИН с закупками антиретровирусных препаратов встроена в общегосударственную систему закупок. И вот вы могли официально зайти на сайт госзакупок и увидеть такую картину: Министерство здравоохранения объявляет первый аукцион по ламивудину, и ни один поставщик не выходит, потому что цена низкая. Объявляется второй аукцион по ламивудину — тихо. Объявляется третий аукцион, с более высокой ценой, — но никто не выходит.
— И что делать?
— Вопрос на государственном уровне сейчас решается. На сегодняшний день заключено 17 контрактов, по которым в полном объеме закрыта потребность этого года и сформирован запас медикаментов до лета следующего.
— По моей информации, в московских СИЗО антиретровирусные препараты пропали потому, что их перенаправили в исправительные учреждения других регионов, где ситуация совсем плохая.
— Договорились, теперь мы будем вести мониторинг и сообщать вам. А пока — другой вопрос. В тюрьмах апробируют новые лекарства от ВИЧ?
— Нет, конечно! Подобные эксперименты запрещены. Более того, даже если бы кто-то из заключенных захотел принять участие в исследовании (как волонтер), то он мог бы это только после освобождения.
— Еще одна заключенная рассказала, что стала принимать терапию, но чувствует себя от нее плохо: расстройство желудка, температура, высыпания на коже… Она не понимает: то ли это побочные явления, которые пройдут, то ли в принципе не подходит терапия. Но спросить ей не у кого. Почему хотя бы первое время больного не наблюдает инфекционист?
— Еще раз повторяю, что у нас есть две разные системы медобеспечения СИЗО и колонии. Вот что касается колонии, там вопрос решен. А в СИЗО, увы, пока нет.
— Инфекционистов не хватает?
— Не только в этом дело. Да и должен ли это быть обязательно инфекционист? Инфекционист останется лидирующим звеном, он останется мозговым центром, который будет подсказывать. Но непосредственно выписать рецепт, контролировать прием — это может сделать врач-терапевт.
— Скажите, полагаются ли ВИЧ-инфицированным поддерживающие витамины вместе с лекарственными препаратами? Какие и как часто? Тюремные врачи не знают на него ответа.
— Правда, что заключенная мать десятерых детей, умершая в Новгородском СИЗО, была СПИД-диссиденткой?
— Следственный комитет уже сделал официальное заявление по поводу нее. Так что да, диагноз уже можно называть…
А вообще вот как должна работать схема (и она работает, только иногда дает сбой, как мы увидели). Если что-то идет не так с лечением, пациент сомневается в необходимости приема препаратов, мы его госпитализируем. И вот там, на койке, безусловно, пытаемся убедить лечиться. К слову, если человек сильно похудел, то ему дают дополнительное питание, и в том числе те самые витамины, о которых вы спросили.
— Уточню: если он просто сидит в камере СИЗО, то ему витамины не полагаются?
— Не то что не полагаются — они не включены в стандарт помощи ВИЧ-инфицированным. Там четко расписано, что входит в первую линию, во вторую, в третью и с чем вместе это назначается. И витаминов там нет. Но это не требуется — требуется прием именно антиретровирусной терапии, регулярно и без нарушений. Вот если вы где-то увидите нарушения, что, не дай бог, кто-то несвоевременно выдает, не вовремя, — этот вопрос надо срочно решать. Повторюсь: сигнализируйте нам.
— А сколько у нас СПИД-диссидентов на сегодняшний день среди заключенных?
— На сегодняшний день, каков охват ВИЧ-инфицированных за решеткой терапией?
— От 40 до 60%, в зависимости от региона. Так же, как и по всей стране в гражданской медицине. Но я считаю, что переход к 100%-ной терапии начнется именно в системе ФСИН…
— А когда лечить будут 100% инфицированных?
— Вы ушли от ответа.
— Мы не можем лечить на бóльшую сумму, чем заложено в законе о бюджете. Так что вопрос этот — к правительству. Я уверен, это (когда лечить за решеткой будут абсолютно всех ВИЧ-инфицированных) случится очень скоро. И я как человек, как врач приложу всяческие усилия.
— А кто остается у нас непролеченным за решеткой? Это те, кто недавно ВИЧ заразился? Это те, кто молод, крепок?
— Не совсем так. Что касается острой ВИЧ-инфекции, мы стараемся этих людей как раз сразу на терапию брать. Почему? Потому что терапия с момента острой ВИЧ-инфекции очень эффективна. В мире научное сообщество ставит вопрос о полном излечении от ВИЧ. Наверное, будут излечены прежде всего те, которые начали лечение с острой ВИЧ, потому что вот эти резервуары (спящие копии вируса внутри Т-лимфоцитов) будут самые маленькие.
Кому мы можем несколько отложить терапию? У кого есть собственный иммунный ответ (антитела, которые выработались после острой ВИЧ-инфекции). И вот в этот момент некоторое время человек может не получать терапию, потому что он сам контролирует размножение вируса.
Отряды для положительных
— Заключенным с ВИЧ-инфекцией полагается диетпитание. Но оно весьма скромное. Пол-яйца, 50 граммов курицы, 50 граммов мяса в день. Там совсем нет овощей и фруктов. Вы не планируете нормы дополнить?
— То диетпитание, которое есть, существенно разнообразит рацион. В тюрьме некоторые ВИЧ-инфицированные наконец начинают набирать вес (до этого они о своем статусе не знали, не лечились, и у них была нарушена трофика мышц, из-за чего они худели).
Совсем уж специальное питание возможно только в условиях стационара. В СИЗО или колонии это вызовет негодование со стороны остальной массы. Кто знает — может, какие-то арестанты специально будут заражаться, чтобы получать дополнительную пайку, в которой будут овощи-фрукты. Но вообще вы правильно ставите вопрос. Клетчатка способствует лучшей работе кишечника, а от него многое зависит — ведь там находится лимфоидная ткань. Нормы нужно постепенно менять в рамках гуманизации.
— Появятся ли отдельные колонии для ВИЧ-инфицированных?
— Ни колоний, ни даже отрядов. Эти люди не требуют специальной опеки, они такие же, как все остальные. Изолировать их — нарушение прав человека.
— Часто человек заражается уже за решеткой?
— Как вы себе это представляете? Половые контакты запрещены, употребление наркотиков — тоже. Каким образом тогда? Так что зачастую это байки. Знаю случаи, когда человек узнал о том, что болеет, во время карантина в СИЗО (где был изолирован!), но родным сказал, что его заразили именно за решеткой.
— В одном из московских СИЗО стоматологи говорят, что ВИЧ-инфицированным могут только удалять зубы…
— Будет проведена проверка всей медчасти этого изолятора. Они обязаны лечить! В системе хирургии (а стоматология относится к ней) к каждому пациенту подходят как к потенциальному источнику инфекции. Используется только одноразовый инструментарий. Помимо ВИЧ есть ведь гепатиты и т.д. В общем, вы меня неприятно удивили вашим рассказом про наших стоматологов.
— То, что вы сейчас говорите, звучит плохо. Нужно провести проверку. Если в конечном итоге все-таки отвезли в гражданскую больницу, то это не значит, что отказали в медпомощи. Но были потрачены средства и силы на конвой, на транспортировку. Вот проверим: обоснованно ли? Может быть, что-то клинически им не понравилось, и они сочли нужным вывезти. Будем разбираться.
— Последний вопрос: сколько за решеткой умерло от СПИДа?
— В прошлом году — 696 человек. Это много, конечно. Но еще три года назад их было 1193.
Читайте также: