Стыдно быть счастливым одному камю чума
Обновлено: 22.04.2024
Чего стоит уже один тот факт, что Альбер Камю писал эту книгу около 10 лет. Это была одна из его поздних книг — хотя свои поздние книги написал он рано — он погиб в 46 лет в автокатастрофе в 1960 году. Камю был уроженцем французского Алжира, и знал его не по наслышке.
Действия книги происходят в 200-тысячном портовом городе Оране во французском Алжире, в середине 20 века. Вслед за мором крыс, в город приходит чума. В городе объявляется карантин. По мере того, как эпидемия в закрытом городе прогрессирует, меняются и его жители, их взгляды и психология. Кто-то впадает в отчаяние. Кто-то падает на колени замаливать свои грехи. А кто-то борется с чумой до последнего. Камю на примере дюжины главных персонажей с мастерством передает глубину и развитие их чувств, борьбу и страдание, и саму атмосферу происходящего. Я не буду пересказывать содержание или анализировать героев — это было и так хорошо сделано. Я поделюсь только теми уроками, которые извлек из этой книги.
Чума приходит в Оран, занятый своими делами, трудом, и мелкими развлечениями по выходным. Оранцы слишком заняты, чтобы осознать свою жизнь, ее кратковременность и ценность. Но теперь у них есть полтора года страха и постоянной угрозы смерти, чтобы осознать это. Оказавшись в этой опасности, людям приходится остановиться и подумать. А уже то, что и как они думают в этот решающий момент — и является показателем их человечности.
Часто мы осознаем свою жизнь только когда оказываемся близки к смерти. Даже в уме осознавая ее кратковременность и хрупкость, мы не понимаем этого по-настоящему, пока не оказываемся в подобной ситуации сами. Часто, мы ожидаем и хотим чего-то большего, чего-то лучшего. Мечтаем о благосостоянии, о власти, о стабильности. Оранцы тоже ко всему этому стремились. И только попав в вынужденное изгнание и оказавшись в вынужденном заключении в своем же городе, они ретроспективно осознали, что они были счастливы. Когда близость смерти отсеяла шелуху в их сознании, они поняли, что близость родного человека, домашний уют, маленькие радости жизни — это то самое незаметное счастье, которое мы ценим, только потеряв его.
В счастливом обществе, религия постепенно перестает играть свою роль. Человек погружается в таинство жизни, бог перестает быть для него чем-то существенным. При этом, многие даже не причисляют себя к атеистам — им эта тема просто неважна. По-моему, это самое здоровое, нормальное отношение. Принимать атеизм, как я, станет человек, который, часто против собственного желания, столкнулся с религией, был обманут ей, использован ей, или достаточно близко увидел ее елейную улыбку, жадные руки, не привыкшие к труду. Только столкнувшись с ложью, лицемерием, жаждой власти, или агрессией по отношению к инакомыслию и конкурентам, понимаешь настоящую опасность религии, стараешься противостать ей. Ей и ее богу — который провозглашается всемогущим, но на самом деле всего лишь раб религии, призванный быть послушным инструментом в руках религиозных лидеров.
Наверное, самое главное, это понять, что никакая идеология не может сделать человека счастливым. Ни Христианство, ни атеизм. Наверное, ошибка уже в том, когда считают, что идеология даст человеку счастье, или что она — путь к нему. Познание — это путь, который никогда не заканчивается, если он истинный. На самом деле, это обманчивый путь. Именно в минуту трагедии понимаешь, что всё это время счастье было рядом — только когда понимаешь, что утратил его.
Счастье постоянно находится рядом с нами. Способность осознавать течение времени — чувствовать, как дни и часы текут. Замечать и отмечать про себя радости, прекрасные и светлые минуты своей жизни, время, проведенное с любимым человеком — это то немногое, что нужно нам для счастья, и для чего не требуется никакой особой философии. Для счастья философия не нужна, как не нужен и бог. Для счастья нужно уметь жить, умея радоваться жизни, и отдавая себе отчет во всех тех радостях, которые мы испытываем. Жители Орана научились делать это после чумы, долгими месяцами страха, страдания и ожидания.
Смерть и несчастье
1. Пассивность Оранцев
2. Человечность. Риэ, Тарру, и Рамбер.
Не так уж велика заслуга тех, кто самоотверженно взялся за организацию
санитарных дружин, они твердо знали, что ничего иного сделать нельзя, и,
напротив, было бы непостижимым, если бы они не взялись. Эти дружины помогли
нашим согражданам глубже войти в чуму и отчасти убедили их, что, раз болезнь
уже здесь, нужно делать то, что нужно, для борьбы с ней. Ибо чума, став
долгом для нескольких людей, явила собою то, чем была в действительности, а
была она делом всех.
И это очень хорошо. Но ведь никому же не придет в голову хвалить
учителя, который учит, что дважды два – четыре. Возможно, его похвалят за
то, что он выбрал себе прекрасную профессию. Скажем так, весьма похвально,
что Тарру и прочие взялись доказать, что дважды два – четыре, а не
наоборот, но скажем также, что их добрая воля роднит их с тем учителем, со
всеми, у кого такое же сердце, как у вышеупомянутого учителя, и что, к чести
человека, таких много больше, чем полагают, по крайней мере рассказчик в
этом глубоко убежден. Правда, он понимает, какие могут воспоследовать
возражения, главное из них, что эти люди, мол, рисковали жизнью. Но в
истории всегда и неизбежно наступает такой час, когда того, кто смеет
сказать, что дважды два – четыре, карают смертью. Учитель это прекрасно
знает. И вопрос не в том, чтобы знать, какую кару или какую награду влечет
за собой это рассуждение. Вопрос в том, чтобы знать, составляют ли или нет
дважды два четыре.
Тарру — сын влиятельного французского прокурора, в прошлом бежавший от их навязчивого контроля, и путешествующий в поисках себя. Он мучим осознанием того, что общество приносит человеческие жизни в жертву своему благосостоянию. В лице преступников и воров, нищих и убогих, общество решает свои проблемы, строя себя на костях своих отбросов — но ведь таких же людей! Тарру приехал в Оран в поисках себя. Он не верит в бога, но ищет святости.
— В сущности, одно лишь меня интересует – знать, как становятся святым.
— Но вы же в Бога не верите…
— Правильно. Сейчас для меня существует только одна конкретная проблема – возможно ли стать святым без Бога.
Стоя по-прежнему в полутени, доктор сказал, что он уже ответил на этот
вопрос и что, если бы он верил во всемогущего Бога, он бросил бы лечить
больных и передал их в руки Господни. Но дело в том, что ни один человек на
всем свете, да-да, даже и отец Панлю, который верит, что верит, не верит в
такого Бога, поскольку никто полностью не полагается на его волю, он, Риэ,
считает, что, во всяком случае, здесь он на правильном пути, борясь против
установленного миропорядка.
3. Религия. Отец Панлю.
Отец Панлю, один из главных героев рассказа, представляет собой лицо религии. Уже с самого начала, воспользовавшись религиозным всплеском, поспешил манипулировать страхами и страданиями жителей Орана.
Сблизившись с доктором Риэ, Панлю осознаёт, что Риэ, по сути, делает то, что противоположно первой проповеди Панлю. Вместо того, чтобы смириться под бичем божьим, принять наставление и кару, и в покорности вымаливать милость, Риэ активно противодействует эпидемии. Противодействует божьей воле. Но бог, посылающий кару на грешников, разве покарает с виновными и невиновных? Должен ли человек верующий полагаться на науку, которая превозносит голову над его религией, или же отвергнуть медицину, и полагаться на бога? Разве врач сильнее бога?
Так вот, если ты веришь, что чума — кара от бога на грешников, и что вся сила и спасение — у бога. То будешь ли ты обращаться к врачу? Как мы уже увидели, человечность Панлю заставила его фактически присоединиться к доктору Риэ в борьбе против того, что он сам рассматривал как божья воля. Предсмертные муки ребенка разрушили его привычное миропонимание. Благость бога? Справедливое воздаяние? Любовь? Защита своих чад? Исцеление? Нет. Только смерть, смерть, смерть. Тупая, зля, мучительная, безысходная и неразборчивая в жертвах. Его бог обернулся к Панлю неожиданной стороной, и он не знал, что делать с этим. Свою вторую проповедь он прочел совсем в других тонах. Кризис веры был очевиден.
Вскоре после своей второй проповеди, Панлю заболел. Он отказался вызывать врача — его забрали в госпиталь уже на последних стадиях болезни. Он сжимал в руках распятие, уже понимая, что не получит ни благословения, ни исцеления. Бич, посланный на грешников — слеп. Как слепа и рука, направляющая его. А небеса, к которым направлены молитвы — глухи. А сердце иезуита, сжимающего в руках серебряное распятие — оказалось теплее и отзывчивей сердца сердца его божества. Решил ли Панлю быть верным до конца и подчиниться воле своего губителя, до конца веря в ее благость? Или он просто считал, что не в праве обращаться к врачу после того, что оно говорил и чему учил свою паству? Или смерть божьего слуги, сжимающего до последнего в своих руках крест — это протест против глухого безмолвия небес? Если и так, то небеса, как всегда, остались глухи.
4. Выводы
Страдания и смерть многому учат нас. Они проявляют то, кем мы являемся на самом деле. Одни проявляют слабость и пассивность, бегут и отрицают. Другие ищут утешения в иллюзии того, что у них есть возможность влиять на происходящее через молитву и воззывания к потусторонним силам. Есть люди, в которых беда пробуждает внутренний конфликт. Конфликт между своим счастьем и несчастьем других. Между своей религией и страданием невинных. Между необходимостью послушания тому, что ты считаешь высшей волей — и между простым человеческим осознанием необходимости противодействовать ей. И, наконец, есть люди, которые считают своим долгом помочь облегчить страдания других, даже не смотря на то, что становятся жертвами этого страдания сами. Они просто не могут представить, чтобы человек повел себя иначе, потому, что для них это как дважды два — четыре. Но они не тратят времени на осуждения тех, кто трусит или считает иначе. Они поступают так, как сами считают достойным.
Однако весь ужас жизни человечество познало только в 20-м веке. Во время и после Второй Мировой войны человек показал свои самые худшие черты. Прежние понятия философии стали ненужными. Новым духовным предводителем послевоенного времени стал Альбер Камю.
Роман-притча "Чума" является самым известным в творчестве Камю. Буквально, в романе рассказывается про французский город в Северной Африке, в котором вспыхнула эпидемия чумы. Но по-сути это всего лишь аллегория на борьбу против фашизма в Европе. Хотя, главной идеей романа является борьба с любым злом.
Произведение имеет структуру хроники. Рассказчиком, а заодно и главным действующим лицом, является Рие — врач. Будучи человеком крайне рациональным, он доверяет только фактам. Следовательно, излагает суть событий он в той же самой манере — с минимальным приукрашиванием ситуации. Также Рие понимает, что бороться с чумой почти невозможно. Но, несмотря на это, он всё равно бесстрашно рискует собой, дабы спасти жизни людей.
Город полон крыс, которые заражают людей, а потом и сами умирают. Люди гибнут сотнями. Вводятся различные карантинные меры. Однако гораздо страшнее самой болезни и ужасов связанных с ней то, как меняются люди под её гнётом. Они становятся безразличными, и начинают веселиться, надеясь на то, что это убережет их. Автор говорит прямым текстом, что чума убивает не только тело, но и душу. Да, он всё-таки утверждает, что люди от природы "скорее добрые, чем злые", однако, они подвержены гниению. Также Камю говорит человечеству, что нужно бороться со злом, несмотря на то, что оно кажется непобедимым.
Доктор Рие не один в своей смелости. Есть и другие герои, выполняющие свой долг: Рамбер, Гран, Тарру — они точно также жертвуют своим комфортом, ради чужих жизней.
Особенно интересен в этом плане Рамбер — парижский журналист. Он, оставшись в захваченном чумой городе, первое время пытается из него уехать, чтобы вернуться к своей любимой. Но потом он понимает, что может принести здесь пользу: Рамбер начал работать санитаром.
Камю не просто так выбрал именно чуму. Всё-таки бактерия чумы может таится годами, к примеру, в мебели. А потом начать посылать орды крыс для уничтожения всего живого. Впрочем, роман "Чума" закончился скорее хорошо. Хотя на деле все, кто был в этом городе, до конца своей жизни будут помнить об ужасах эпидемии.
Но самое главное зло — всемирное — прячется где-то в стенах наших городов. Она таится, ожидая своего часа. И выйдет она в виде различных войн, кризисов и прочих ужасов.
И какую же подсказку даёт Камю человечеству? "Для человека без шор нет прекраснее зрелища, чем сознание единства с действительностью, которое побеждает".
Раз я знаю, что ты придешь, я могу тебя ждать сколько угодно.
Но всё-таки стыдно быть счастливым одному.
Привычка к отчаянию куда хуже, чем само отчаяние.
Существует на свете нечто, к чему нужно стремиться всегда и что иногда даётся в руки, и это нечто — человеческая нежность.
Самый удобный способ познакомиться с городом — это попытаться узнать, как здесь работают, как здесь любят и как здесь умирают.
Когда ждёшь слишком долго, то уж вообще не ждёшь.
Для того, чтобы заново начать жизнь, не обязательно быть счастливой.
Мужчины и женщины или слишком быстро взаимно пожирают друг друга в том, что зовется актом любви, или же у них постепенно образуется привычка быть вместе. Между двумя этими крайностями чаще всего середины нет.
Он открыл шкаф, вынул из стерилизатора две гигроскопические маски, протянул одну Рамберу и посоветовал ее надеть. Журналист спросил, предохраняет ли маска хоть от чего-нибудь, и Тарру ответил: нет, зато действует на других успокоительно.
. в лоне великих катастроф зреет страстное желание жить.
Есть больше оснований восхищаться людьми, чем презирать их.
Не может человек по-настоящему разделить чужое горе, которое не видит собственными глазами.
Нет ни одного даже самого прискорбного события, в котором не было бы своих хороших сторон.
За неимением времени и способности мыслить, люди ходят и любят, но не знают об этом.
И наконец, в этом обострившемся до пределов одиночестве никто из нас не мог рассчитывать на помощь соседа и вынужден был оставаться наедине со всеми своими заботами. Если случайно кто-нибудь из нас пытался довериться другому или хотя бы просто рассказать о своих чувствах, следовавший ответ, любой ответ, обычно воспринимался как оскорбление. Тут только он замечал, что он и его собеседник говорят совсем о разном. Ведь он-то вещал из самых глубин своих бесконечных дум все об одном и том же, из глубины своих мук, и образ, который он хотел открыть другому, уже давно томился на огне ожидания и страсти. А тот, другой, напротив, мысленно рисовал себе весьма банальные эмоции, обычную расхожую боль, стандартную меланхолию. И каков бы ни был ответ — враждебный или вполне благожелательный, он обычно не попадал в цель, так что приходилось отказываться от попытки задушевных разговоров. Или, во всяком случае, те, для которых молчание становилось мукой, волей-неволей прибегали к расхожему жаргону и тоже пользовались штампованным словарем, словарем простой информации из рубрики происшествий — словом, чем-то вроде газетного репортажа, ведь никто вокруг не владел языком, идущим прямо от сердца. Поэтому-то самые доподлинные страдания стали постепенно и привычно выражаться системой стертых фраз.
Подготовил: Дмитрий Сироткин
Представляю вам подборку цитат французского писателя и философа Альбера Камю (1913 — 1960).
Бунтарь, моралист, коммунист и антикоммунист , лауреат Нобелевской премии.
Цитаты сведены по темам: искусство, любовь, жизненная этика, человек, жизнь, философия, религия, человеческие проявления, время, свобода, абсурд, о себе, счастье, секс, гениальность, война, мысль, отчаяние, истина, смысл жизни, нежность, смерть, душа, слава, наука, путешествие, страсти, мир, цинизм, справедливость, деньги.
В заключение приводятся цитаты о Камю.
Об искусстве
Проблема искусства есть проблема перевода. Плохие писатели те, кто пишут, считаясь с внутренним контекстом, не известным читателю. Нужно писать как бы вдвоем: главное здесь, как и везде, — научиться владеть собою.
Искусство балансирует между двумя пропастями — легкомыслием и пропагандой. На гребне хребта, по которому идет вперед большой художник, каждый шаг — приключение, величайший риск. В этом риске, однако, и только в нем, заключается свобода искусства.
У всякого страдания, волнения, страсти есть пора, когда они принадлежат самому человеку с его неповторимой индивидуальностью, и другая пора, когда они начинают принадлежать искусству. Но в первые мгновения искусство бессильно что-либо сделать с ними. Искусство — расстояние, на которое время удаляет от нас страдания.
Свобода искусства недорого стоит, когда ее единственный смысл — душевный комфорт художника.
Несчастье художника в том, что он живет и не совсем в монастыре, и не совсем в миру — причем его мучают соблазны и той и другой жизни.
Пишущему лучше недоговорить, чем сказать лишнее.
Отвратительно, когда писатель говорит, пишет о том, чего он не пережил.
Ни одно гениальное произведение никогда не основывалось на ненависти или презрении.
У искусства случаются приступы целомудрия. Оно не может назвать вещи своими именами.
О любви
Не быть любимым — это всего лишь неудача, не любить — вот несчастье.
Кто ничего не даёт, тот ничего не имеет. Самое большое несчастье не в том, что тебя не любят, а в том, что не любишь сам.
У любви есть своя честь. Стоит потерять ее — и любви приходит конец.
В жизни должна быть любовь — одна великая любовь за всю жизнь, это оправдывает беспричинные приступы отчаяния, которым мы подвержены.
Так уж скроен человек, дорогой мой, это двуликое существо: он не может любить, не любя при этом самого себяl
Безрассудство любви в том, что любящий стремится, чтобы дни ожидания поскорее прошли и пропали. Так он стремится приблизить конец. Так любовь одной из граней соприкасается со смертью.
Те, кто любят истину, должны искать любви в браке, то есть в любви без иллюзий.
Физическая ревность есть в большой мере осуждение самого себя. Зная, о чем способен помыслить ты сам, ты решаешь, что и она помышляет о том же.
Сознательно или бессознательно женщины всегда пользуются чувством чести и верности данному слову, которое так сильно развито у мужчин.
О жизненной этике
Eдинственные стоящие вещи — человечность и простота.
Настоящая забота о будущем состоит в том, что бы отдать все настоящему.
Чем трагичнее удел человека, тем более непреклонной и вызывающей становится надежда.
Если продолжать искренне любить то, что в самом деле достойно любви, и не растрачивать свою любовь по мелочам, по пустякам, по глупостям, можно понемногу сделать свою жизнь светлее и стать сильнее.
Рано или поздно наступает время, когда нужно выбирать между созерцанием и действием. Это и называется: стать человеком.
Из бессмысленности, абсурдности бытия ещё не следует бессмысленность человеческого существования, так же как из того, что Бога нет, ещё не следует, что нет никакой морали.
Все идет на пользу тому, кто этой пользы ищет..
Лучше быть свободным бедняком, чем богатым невольником. Конечно, люди хотят быть и богатыми и свободными — и из-за этого подчас становятся бедными рабами.
Не иди впереди меня — я могу не успеть. Не иди позади меня — я могу завести не туда. Просто иди рядом со мной и будь моим другом.
С плохой репутацией жить легче, чем с хорошей, ибо хорошую репутацию тяжело блюсти, нужно все время быть на высоте — ведь любой срыв равносилен преступлению. При плохой репутации срывы простительны.
О человеке
Человек — животное религиозное.
Главное, что отличает человека от животного, - воображение.
Человек - единственное существо, которое отказывается быть тем, что оно есть.
Одни созданы для того, чтобы любить, другие — для того, чтобы жить.
Есть больше оснований восхищаться людьми, чем презирать их.
Человек всегда бывает добычей исповедуемых им истин.
Главная способность человека — способность к забвению. Но справедливости ради следует заметить, что он забывает даже то добро, которое сам сотворил.
Каждому поколению свойственно считать себя призванным переделать мир.
Связью с людьми мы обязаны лишь своим собственным усилиям: стоит перестать писать или говорить, стоит обособиться, и толпа людей вокруг вас растает.
Человеческое сердце обладает досадной склонностью именовать судьбой только то, что его сокрушает.
О жизни
Жить – значит проверять.
Великий вопрос жизни — как жить среди людей.
В жизни каждая минута таит в себе чудо и вечную юность.
То, что жизнь сильнее всего, — истина, но она лежит в основе всех подлостей.
Неизбежно только одно — смерть, всего остального можно избежать. Во временном пространстве, которое отделяет рождение от смерти, нет ничего предопределенного: все можно изменить и можно даже прекратить войну и жить в мире, если желать этого как следует — очень сильно и долго.
Всякое свершение обрекает на рабство. Оно обязывает к более высоким свершениям.
Я никогда не мог до конца поверить, что дела, заполняющие человеческую жизнь, - это нечто серьезное. В чем состоит действительно "серьезное", я не знал, но то, что я видел вокруг, казалось мне просто игрой - то забавной, то надоедливой и скучной.
О философии
Философия — современная форма бесстыдства.
Хочешь быть философом — пиши роман.
Философии значат столько, сколько значат философы. Чем больше величия в человеке, тем больше истины в его философии.
Есть лишь одна по-настоящему серьезная философская проблема — проблема самоубийства. Решить, стоит или не стоит жизнь того, чтобы ее прожить, — значит ответить на фундаментальный вопрос философии.
Мыслитель движется вперед, если он не спешит с выводами, пусть даже они кажутся ему очевидными.
Древние философы размышляли гораздо больше, чем читали. Книгопечатание все изменило. Теперь читают больше, чем размышляют. Вместо философии у нас одни комментарии.
Ницше, внешняя сторона жизни которого была более чем однообразна, доказывает, что мысль, работающая в одиночестве, сама по себе страшное приключение.
О религии
Обращаться к Богу от того, что вы разочаровались в земной жизни, а боль отъединила вас от мира, бесполезно. Богу угодны души, привязанные к миру. Ему по нраву ваша радость.
Быть язычником для себя, христианином для других — к этому инстинктивно склоняется всякий человек.
Тот, кто не верит в Бога, видит в мире, где людей не ценят по достоинству, только хаос и предается отчаянию.
Без греховного начала человек не смог бы жить, а без святого жил бы припеваючи. Бессмертие - идея бесперспективная.
Бог завидовал нашей боли — вот почему он снизошел на землю, чтобы умереть на кресте.
Не ждите Страшного суда. Он происходит каждый день.
Когда религия соединяется с политикой, рождается инквизиция.
О человеческих проявлениях
Самый опасный соблазн — не походить ни на кого.
Ничто так не воодушевляет, как сознание собственного безнадежного положения.
При мысли обо всех тех наслаждениях, которые тебе совершенно не доступны, ощущаешь такую же усталость, как при мысли о тех, которые ты уже испытал.
Стремление быть всегда правым —признак вульгарного ума.
Человек чувствует себя одиноким, когда он окружен трусами.
Не может человек по-настоящему разделить чужое горе, которое не видит собственными глазами.
О времени
Время идет медленно, когда за ним следишь. Оно чувствует слежку. Но оно пользуется нашей рассеянностью. Возможно даже, что существуют два времени: то, за которым мы следим, и то, которое нас преобразует.
Щедрость по отношению к будущему — это умение отдавать все, что связано с настоящим.
Время страшит нас своей доказательностью, неумолимостью своих расчётов, на все прекрасные рассуждения о душе мы получали от него убедительные доказательства противоположного.
Вопрос: как добиться того, чтобы не терять зря времени? Ответ: почувствовать время во всей его протяженности. Средства: проводить дни в приемной у зубного врача на жестком стуле; сидеть на балконе в воскресенье после обеда; слушать доклады на непонятном для тебя языке.
О свободе
Свобода — это, в первую очередь, не привилегии, а обязанности.
Свободен тот, кто может не лгать.
И если свобода сегодня унижена или закована в цепи, то вовсе не потому, что ее коварно предали враги. А потому, что она как раз потеряла своего законного защитника. От правды никуда не денешься: да, свобода овдовела, она потеряла нас с вами.
Человек не станет свободным, пока не преодолеет страха смерти. Но не с помощью самоубийства. Нельзя преодолеть, сдавшись.
Суметь умереть, глядя смерти в глаза, без горечи.
Политики не сознают, насколько равенство враждебно свободе. В Греции были свободные люди, потому что были рабы.
Об абсурде
Абсурд имеет смысл только в той мере, в какой с ним не соглашаются.
Абсурд не в человеке и не в мире, но в их совместном присутствии.
Абсурд рождается из столкновения человеческого разума и безрассудного молчания мира.
Абсурдно, что мы рождаемся, и абсурдно, что мы умираем.
Оправдание абсурдного мира может быть только эстетическим.
Вера в смысл жизни всегда предполагает шкалу ценностей, выбор, предпочтение. Вера в абсурд, по определению, учит нас прямо противоположному.
Исключение требования ясности ведёт к исчезновению абсурда
О себе
Почему я художник, а не философ? Потому что я мыслю словами, а не идеями.
Гуманизм пока еще не наскучил мне: он мне даже нравится. Но он мне тесен.
Я не люблю чужих секретов. Но мне интересны чужие признания.
Я удалился от мира не потому, что имел врагов, а потому, что имел друзей. Не потому, что они вредили мне, как это обычно бывает, а потому, что считали меня лучшим, чем я есть. Этой лжи я вынести не мог.
Я не создан для политики, ибо не способен ни желать смерти противника, ни смиряться с ней.
О счастье
Быть счастливым не стыдно.
Без несовершенства неощутимо и счастье!
Потребность счастья кажется мне самым благородным стремлением человеческого сердца.
Стыдно быть счастливым одному.
Важный вопрос, который следует разрешить "на практике": можно ли быть счастливым и одиноким?
Несчастье подобно женитьбе. Думаешь, что выбираешь, а оказывается, выбрали тебя.
О сексе
Секс ни к чему не ведет. Он не безнравствен, но бесплоден. Им можно заниматься, пока не захочешь творить. Но совершенствоваться может лишь личность целомудренная.
Секс приносит победу, если человек освобождает его от нравственных императивов. Но очень скоро победа оборачивается поражением, истинной же победой становится победа над сексом — целомудрие.
Сексуальная жизнь была дана человеку, дабы сбить его с пути истинного. Это его опиум. Она все усыпляет. Без нее вещи вновь оживают. С другой стороны, воздержание препятствует продлению рода — в этом, быть может, и заключается истина.
О гениальности
Гений - это ум, знающий свои пределы.
Гениальность может оказаться лишь мимолетным шансом. Только работа и воля могут дать ей жизнь и обратить ее в славу.
О войне
Для большинства людей война означает конец одиночества. Для меня она — окончательное одиночество.
Быть созданным, чтобы творить, любить и побеждать, — значит быть созданным, чтобы жить в мире. Но война учит все проигрывать и становиться тем, чем мы не были.
Как только война становится реальностью, всякое мнение, не берущее ее в расчет, начинает звучать неверно.
О мысли
В сущности, нет такой мысли, к которой человеку нельзя привыкнуть.
Для того, чтобы мысль преобразила мир, нужно, чтобы она сначала преобразила жизнь своего творца.
Об одной и той же вещи утром мы думаем одно, вечером — другое. Но где истина — в ночных думах или в дневных размышлениях?
Об отчаянии
Без отчаяния в жизни нет и любви к жизни.
Привычка к отчаянию куда хуже, чем само отчаяние.
Если вы закоренели в своем отчаянии, поступайте так, как если бы вы не утратили надежды, – или убейте себя. Страдание не дает никаких прав.
Об истине
Истина сияет подобно свету.
Там, где одни видели абстракцию, другие видели истину.
Удивительно, как тщеславен человек, который хочет внушить себе и другим, что он стремится к истине, меж тем как он жаждет любви.
О смысле жизни
Этот мир лишён смысла, и тот, кто осознал это, обретает свободу.
Я не понимаю уникального смысла мира, а потому он для меня безмерно иррационален.
Я видел, как много людей умирает потому, что жизнь для них больше не стоила того, чтобы жить. Из этого я делаю вывод, что вопрос о смысле жизни – самый насущный.
О нежности
Существует на свете нечто, к чему нужно стремиться всегда и что иногда даётся в руки, и это нечто - человеческая нежность.
Всем людям в жизни дается хотя бы немного ласки. Это помогает им жить. И именно ласки ожидают они, когда чувствуют, что устали.
О смерти
Каждый человек умирает незнакомцем.
В смерти игра и героизм обретают свой подлинный смысл.
Мы созданы, чтобы жить бок о бок с другими. Но умираем мы по-настоящему только для себя.
Смерть сообщает новую форму любви - а равно и жизни, она превращает любовь в Судьбу.
О душе
Если душа существует, неверно было бы думать, что она дается нам уже сотворенной. Она творится на земле, в течение всей жизни.
Сама жизнь — не что иное, как эти долгие и мучительные роды. Когда сотворение души, которым человек обязан себе и страданию, завершается, приходит смерть.
Если тело тоскует о душе, нет оснований считать, что в вечной жизни душа не страдает от разлуки с телом — и, следовательно, не мечтает о возвращении на землю.
О славе
Слава — это право любить безмерно.
Что такое знаменитость? Это человек, которого все знают по фамилии, и потому имя его не имеет значения. У всех других имя значимо.
О науке
Наука объясняет то, что функционирует, а не то, что есть.
Самая большая экономия, которая возможна в области мысли, — согласиться, что мир непознаваем, — и заняться человеком.
О путешествии
Путешествие как самая великая наука и серьезная наука помогает нам вновь обрести себя.
Самый удобный способ познакомиться с городом - это попытаться узнать, как здесь работают, как здесь любят и как здесь умирают.
О страстях
Жить страстями может только тот, кто подчинил их себе.
Высшая добродетель заключается в том, чтобы задушить свои страсти. Добродетель более глубокая заключается в том, чтобы привести их в равновесие.
О мире
Мир прекрасен, и вне его нет спасения.
Разнузданная чувственность приводит к убеждению, что мир бессмыслен. Целомудрие, напротив, возвращает миру смысл.
О цинизме
Вечное искушение, против которого я непрестанно веду изнурительную борьбу, — цинизм.
Беда нашего века. Ещё недавно в оправдании нуждались дурные поступки, теперь в нём нуждаются поступки добрые.
О справедливости
Справедливости нет, есть только пределы.
С несправедливостью либо сражаются, либо сотрудничают.
О деньгах
Всякая жизнь, посвященная погоне за деньгами, — это смерть. Воскрешение — в бескорыстии.
Я не знаю, что может быть лучше бедности в сочетании с деятельным отдыхом.
О разном
Тревога - это лишь легкое отвращение перед будущим.
Ложь — это то, к чему все мы ежедневно прибегаем с целью облегчить себе жизнь.
Вечное возвращение предполагает примирение со страданием.
Своих ближних легче переваривать малыми дозами. И это блюдо к тому же не подсолишь.
Свободная печать бывает хорошей или плохой, это верно. Но еще более верно то, что несвободная печать бывает только плохой
Школа готовит нас к жизни в мире, которого не существует.
В нашем обществе всякий, кто не плачет на похоронах своей матери, рискует быть приговоренным к смертной казни.
Цивилизация заключается не в большей или меньшей утонченности. Но в сознании, общем для целого народа. И это сознание никогда не бывает утонченным. Наоборот, оно вполне здравое. Стоит только обзавестись привычками, и дни потекут гладко.
Те, кого людское правосудие или людская злоба держат за решеткой, нетерпеливо подгоняют настоящее, враждебно косятся на прошлое и абсолютно лишены будущего.
Уединение — роскошь богачей.
Воля — то же одиночество.
Красота приводит нас в отчаяние, она – вечность, длящаяся мгновение, а мы хотели бы продлить её навсегда.
Ответственность перед историей освобождает от ответственности перед людьми. В этом ее удобство.
Стареть — значит переходить от чувств к сочувствию.
Зло, существующее в мире, почти всегда результат невежества, и любая добрая воля может причинить столько же ущерба, что и злая, если только эта добрая воля недостаточно просвещена.
Цитаты про Камю
Далее вы можете перейти к другим подборкам цитат:
Буду признателен, если вы поделитесь с друзьями ссылкой на статью в социальных сетях. Воспользуйтесь кнопками сетей ниже .
Чума у Камю – это некая неуправляемая сила, уничтожающая людей без причины и без разбора – по случайной выборке. Она пришла ниоткуда, и, возможно, уйдёт, и всё, что остаётся людям во время чумы, по крайней мере тем, кто неравнодушен, бороться пусть, даже не видя и не зная результата своей борьбы.
Повествование разворачивается в алжирском городе Оран, на берегу Средиземного моря, где разгорается реальная эпидемия чумы с многочисленными смертями, и приводящая к изоляции города от внешнего мира, отчаянию одних и борьбе других.
Среди действующих лиц: доктор Бернар Риэ – центральная фигура в борьбе с болезнью; Тарру – автор часто цитируемого дневника, друг и помощник доктора; Рамбер – журналист, стремящийся сбежать из закрытого города, но впоследствии включающийся в борьбу с эпидемией: священник Панлю, которого чума завела в тупик с его богословием; и много других персонажей, раскрывающих разные типы реакций на общую опасностью…
Под финал романа Тарру рассказывает доктору Риэ свои юношеские воспоминания, в которых зачумлённостью называет насилие одних людей против других. Примером этого он приводит судейскую государственную машину, несущую смерть: порождённое и оправданное системой насилие разрастается в повсеместную жестокость, ставшую привычной и кажущуюся естественной, хотя на самом деле – она дикая и разрушительная. Эта история Тарру подводит к тому, что автор, вероятно, имеет в виду под чумой в романе.
Перевод с французского Н. Жарковой
Стихийное бедствие и на самом деле вещь довольно обычная, но верится в него с трудом, даже когда оно обрушится на вашу голову. В мире всегда была чума, всегда была война. И однако ж, и чума, и война, как правило, заставали людей врасплох.
111
…Согласно религии, первая половина жизни человека – это подъём, а вторая – спуск, и, когда начинается этот самый спуск, дни человека принадлежат уже не ему, они могут быть отняты в любую минуту
Так старик-астматик объяснял Тарру своё затворничество, 172
Поначалу, когда считалось, что разразившаяся эпидемия – просто обычная эпидемия, религия была ещё уместна. Но когда люди поняли, что дело плохо, все разом вспомнили, что существуют радости жизни.
175
…Доктор сказал, что…, если бы он верил во всемогущего Бога, он бросил бы лечить больных и передал их в руки Господни. Но дело в том, что ни один человек на всём свете…, который верит, не верит в такого Бога, поскольку никто не полагается на его волю…
Доктор Риэ в разговоре с отцом Панлю. 179
…Придавая непомерно огромное значение добрым поступкам, мы в конце концов возносим косвенную, но неумеренную хвалу самому злу. Ибо в таком случае легко предположить, что добрые поступки имеют цену лишь потому, что они явление редкое, а злоба и равнодушие куда более распространённые двигатели людских поступков. Вот этой-то точки зрения рассказчик ничуть не разделяет. Зло существующее в мире, почти всегда результат невежества, и любая добрая воля может причинить столько же ущерба, что и злая, если только эта добрая воля недостаточно просвещена.
182
Многие оранские новоявленные моралисты утверждали, что, мол, ничего сделать нельзя и что самое разумное – это стать на колени. И Тарру, и Риэ, и их друзья могли возразить на это кто так, кто эдак, но вывод их всегда диктовался тем, что они знали: необходимо бороться теми или иными способами и никоим образом не становиться на колени.
183
–…Дел, которые мы называем уголовными, стало меньше. В основном приходится рассматривать дела о серьёзном нарушении последних распоряжений. Никогда ещё не чтили так старых законов.
– А это значит, – улыбнулся Тарру, – что по сравнению в новыми они оказались хороши.
Разговор следователя Отона с Тарру, 193
– Я не верю в героизм, я знаю, что быть героем легко, и я знаю теперь, что этот героизм губителен. Единственное, что для меня ценно, – это умереть или жить тем, что любишь.
Рамбер, 207
Он открыл шкаф, вынул из стерилизатора две гигроскопические маски, протянул одну Рамберу и посоветовал её надеть. Журналист спросил, предохраняет ли маска хоть от чего-нибудь, и Тарру ответил: нет, зато действует на других успокоительно.
238
–…Стыдно быть счастливым одному.
Рамбер, 240
– В сущности, одно лишь меня интересует, – просто сказал Тарру, – знать, как становятся святым.
– Но вы же в Бога не верите.
– Правильно. Сейчас для меня существует только одна конкретная проблема – возможно ли стать святым без Бога.
Разговор Риэ и Тарру, 276
В наших сердцах оставалось место только для очень древней угрюмой надежды, для той надежды, которая мешает людям покорно принимать смерть, и которая не надежда вовсе, а просто упрямое цепляние за жизнь.
280
…С той самой минуты, когда население позволяет себе лелеять хоть самую крошечную надежду, реальная власть чумы кончается.
287
Нельзя до бесконечности сжимать свою волю в кулак, нельзя всё время жить в напряжении, и какое же это счастье одним махом ослабить наконец пучок собранных для борьбы сил.
295
Всё, что человек способен выиграть в игре с чумой и с жизнью, – это знание и память.
303
Вполне справедливо, если хотя бы время от времени радость, как награда, приходит к тому, кто довольствуется своим уделом человека и своей бедной и страшной любовью.
310
– А что такое, в сущности, чума? Тоже жизнь, и всё тут.
Старик-астматик, 314
Вслушиваясь в радостные крики, идущие из центра города, Риэ вспомнил, что любая радость находится под угрозой. Ибо он знал то, чего не знала эта ликующая толпа и о чём можно прочесть в книжках, – что микроб чумы никогда не упирает, никогда не исчезает, что он может десятилетиями спать где-нибудь в завитушках мебели или в стопке белья, что он терпеливо ждёт своего часа в спальне, в подвале, в чемодане, в носовых платках и в бумагах и что, возможно, придёт на горе и в поучение людям такой день, когда чума пробудит крыс и пошлёт их околевать на улицы счастливого города.
316, конец романа
Читайте также: