Вирус эбола ним вектор
Обновлено: 11.05.2024
5 мая 2004 г. в Государственном научном центре “Вектор” (известном на весь мир хранилище смертоносных вирусов под Новосибирском) лаборантка нечаянно уколола левую ладонь иглой шприца. И вскоре сгорела от болезни Эбола — страшной африканской лихорадки. Об этой трагедии, а также о предпринятых мерах безопасности широко сообщали информагентства. Но мало кто знает, что ровно за два дня до этого, в ночь на 3 мая, в Подмосковье от такого же “профессионального” заражения умерла другая женщина. Галина Болдырева работала с опасными инфекциями в аналогичном научном центре в поселке Оболенск Серпуховского района (это меньше чем за сотню километров от Москвы). И ее гибель сразу засекретили.
Так что же произошло в закрытом еще недавно Оболенске? Об этом — сегодняшнее расследование “МК”.
Разница между “Вектором” и Государственным научным центром прикладной микробиологии в Оболенске невелика. В одном центре занимаются вирусами, в другом — бактериями. Вот, пожалуй, и все. В хранилище “Вектора” “спят” анабиозным сном вирусы геморрагических лихорадок вроде Эбола или Марбурга; там хранится одна из двух официально разрешенных мировых коллекций натуральной оспы; есть штаммы СПИДа, вирус атипичной пневмонии.
Оболенске (он назван так в честь бывшего имения князей Оболенских) заперто около 3,5 тыс. штаммов бактерий: чумы, сибирской язвы, туляремии, сапа, мелиоидоза, “болезни легионеров”, туберкулеза и прочих смертельных врагов человечества.
И “Вектор”, и Оболенск достались России в наследство от “холодной войны”. Оба были островками “чумного архипелага” — сверхсекретного объединения “Биопрепарат”. Тайну “Биопрепарата” только в 1989 г. раскрыл британской разведке перебежчик из СССР, микробиолог Владимир Пасечник (который загадочно погиб в 2001 г.) — там готовились к биологической войне. Разрабатывали боевые штаммы микробов и учились распылять их над городами противника. То есть работали над созданием мощнейшего биологического оружия. У одних лабораторий была мирная тематика, а другие, военные, трудились под их прикрытием.
Насколько опасны были эти исследования “двойного назначения”? В Оболенске смертельных случаев, как рассказали мне его сотрудники (а все они соглашались общаться только на условиях анонимности), никогда прежде не было. На “Векторе” же в прошлом произошли еще как минимум две трагедии, и обе связаны с африканским вирусом Марбурга.
Интересно то, как вирус попал под Новосибирск. Есть сведения, что его добыли наши разведчики в германском городе Марбурге (земля Гессен). Они тайно раскопали могилы немецких ученых, работавших над вакциной от него и умерших от инфекции. Вирус доставили на “Вектор” и стали изучать. А уже в апреле 1988 г. от него погиб микробиолог Устинов. Тогда из тканей погибшего извлекли мутировавший вирус и назвали по первой букве фамилии ученого — U. Утверждают, что на основе вируса U в СССР успели создать боевой штамм. А в 1990 г. вирусом U заразился еще один сотрудник “Вектора” — он выжил, но стал инвалидом.
Странная простуда
Трудно поверить, но единственное, что удалось достоверно установить высокой комиссии, расследовавшей смерть старшего лаборанта ГНЦ ПМ в Оболенске Галины Болдыревой, — это то, что она погибла от “острого сапа септикопиемической формы”, которым заразилась во время работы.
По правилам, которые должны соблюдаться при работе с патогенными (с греческого “вызывающий болезнь”. — Авт.) материалами, перед входом в лабораторную зону обязателен медосмотр: сотруднику измеряют температуру, осматривают кожу и слизистые, задают вопросы о самочувствии. С царапинами, порезами на руках не пропустят. А после работы в Зоне нужно выдержать две недели обсервации (наблюдения): каждый день показываться врачу и сообщать, не поднялась ли температура.
Мои собеседники в ГНЦ ПМ вспоминали, что в советское время люди не имели права даже уехать в отпуск, пока не истекут обязательные две недели. А если человек вдруг заболевал, его клали в изолированный от внешнего мира бокс, прямо на территории института.
Удивительно, но в случае с 59-летней Галиной Ивановной, опытнейшим лаборантом-микробиологом с более чем 20-летним стажем, все получилось так, словно эти инструкции были написаны только вчера и их еще не успели вызубрить наизусть. В последний раз с активными материалами Болдырева работала в Зоне 13—15 апреля прошлого года. 20-го она неважно себя почувствовала. А 21-го не вышла на работу — позвонила начальству и сказала, что, наверное, простыла во время субботника.
Галина Ивановна температурила уже целую неделю, когда ее по направлению простого участкового терапевта положили наконец в инфекционное отделение обычной горбольницы подмосковного Протвина — с подозрением на пневмонию. Вместо того чтобы немедленно, при первых же подозрительных симптомах, “запереть” в специзоляторе на территории Первого корпуса ГНЦ. Как это предписано инструкцией и как неукоснительно выполнялось прежде.
Сделанный в тот же день рентген грудной клетки пневмонию не подтвердил: легкие были чистыми. Тогда больной сбили жар и стали лечить от ОРВИ и шейно-грудного радикулита, укреплять организм с помощью иммуномодуляторов.
— Почему ее не положили в специзолятор? Да он у нас давно не работает. — пожала плечами коллега Галины Ивановны.
Впрочем, руководство научного центра, к которому я обратилась с тем же вопросом, заверило, что этот изолятор на двух пациентов никто не закрывал и что, если там окажется больной, его будут лечить прикрепленные инфекционисты из медсанчасти поселка.
Но даже если пациент из Оболенска попадает в “цивильную” больницу (такое иногда допускается), для него все равно существует особая процедура — надо обязательно предупредить лечащего врача о том, где работает больной. Опытный врач-инфекционист смог бы распознать сап за высокой температурой, стоматитом и другими болячками. Если бы диагноз был поставлен правильно, Галину Ивановну не пичкали бы почем зря иммуномодуляторами, которые только пробили брешь в ее иммунной системе.
Дальше начались совсем уж невразумительные странности: Болдыреву перевели. в неврологическое отделение Протвинской горбольницы. Днем 2 мая у Галины Ивановны резко ухудшилось самочувствие, и ее увезли в реанимацию.
А в ночь на 3-е она умерла от отека легких. Врачи выходили из реанимационного отделения с опрокинутыми лицами — такого они не ожидали. Рентген показал, что легкие, которые у нее совсем недавно были чистыми, практически сгнили.
Самое обидное, что сап сегодня прекрасно вылечивают.
Похороны отложить
Выполняя обязанности старшего лаборанта (зарплата — около 1000 руб.), Галина Болдырева работала еще сразу по четырем международным проектам. Получала за это — страшно сказать! — аж 200 долларов. Один из проектов назывался “Исследование эффективности лечения экспериментальной сапной инфекции”.
— Чтобы люди не разбежались, им было предложено работать по 18 часов. При такой нагрузке трудно соблюдать осторожность. Как водителю “маршрутки” — там подрезал, там немножко нарушил. А работа монотонная, однообразная, требует большой точности, — говорили мне в оболенском центре.
Галине Ивановне приходилось работать на износ. Из Протвина, где она жила, в Оболенск выезжала около семи утра в битком набитом автобусе. Затем душ, переодевание, медосмотр, вход в Зону. И очень ответственная работа — нельзя схалтурить и, не дай бог, уколоться!
Болдырева была опытным микробиологом. Ей приходилось работать и с куда более опасными инфекциями, чем сап.
— Когда она позвонила, что простыла, все успокоились: сотрудники здоровы, аварий не было, — рассказал замдиректора по науке Владимир Волков. — И вдруг 4 мая докладывают, что Болдырева умерла в реанимации и что родные просят транспорт, чтобы ее привезти, и место на кладбище. А она две недели работала в Зоне! Мы сразу сообщили в Госэпиднадзор и в вышестоящие организации. Тут же пришел факс от заместителя главного санитарного врача: похороны отложить, ждать специальную комиссию.
Комиссия установила, что имел место факт именно профессионального заражения. Виноватой в первую очередь признали саму погибшую. А во вторую очередь — замдиректора по науке, начальника отдела контроля биологической безопасности и другое институтское начальство. Каждый получил по выговору за халатность.
— Я был обязан организовать обследование и доставить Болдыреву в медизолятор, — не отрицает вины Владимир Волков. — Знали, что она в больнице, но не настояли, чтобы ее забрали сюда. И не направили к ней опытного инфекциониста. Мы виноваты, что доверились, казалось бы, опытному человеку. Тем более ее собственный сын в этой же системе работает. (Сын Галины Ивановны — замначальника местной СЭС. — Авт.)
Уже в больнице, говорят, ее расспрашивали дети: “Мам, ты не могла заразиться тем, с чем ты работаешь, — уколоть руку, порезаться?” — “Что вы, я же все понимаю. Ничего такого не было”, — отвечала мать.
Случайный контакт
То, что две трагедии — подмосковная и новосибирская — произошли подряд, одна за другой, не более чем совпадение. Но коллеги Галины Ивановны, под страшным секретом рассказывая мне детали “своей” истории, то и дело сравнивали свой институт с “Вектором”:
— Там-то все правильно сделали. А у нас — ну просто не-про-фес-си-онально!
Как же было на “Векторе”?
5 мая 2004 г. 46-летняя лаборантка отдела особо опасных вирусных инфекций Антонина Преснякова ушла на работу в хорошем настроении. Ей предстояло делать инъекции морским свинкам, зараженным вирусом Эбола (1-й класс опасности, смертность достигает 90%). Больше лаборантка домой не вернулась. “Нам позвонили и сообщили, что с ней произошел несчастный случай, она в больнице, но навещать ее пока нельзя”, — рассказала ее дочь Наташа.
Преснякову изолировали в бункере, имеющем максимальную степень биологической защиты. Ее консультировали лучшие специалисты Минздрава. Правда, спасти ее все равно не удалось. Умершую обработали специальными препаратами и похоронили в закрытом цинковом гробу, близким не разрешили подходить к гробу и дотрагиваться до тела.
В Оболенске все произошло иначе.
Точной даты, когда Галина Болдырева заразилась сапной палочкой, так и не узнали. Во время опытов на золотистых хомячках и мышках в апреле 2004 г.? Возможно. Год назад? Пять лет назад? Не исключено.
Как именно заразилась? Не ясно — комиссия даже этого не установила.
— Ну, она могла сап носить в себе. Могла получить его раньше, — предполагает Владимир Яковлевич. — А могла уже после опытов, во время уборки покопаться в грязном ведре, где в дезрастворе лежала лабораторная посуда. Перчатки размокли, а на руках была какая-нибудь потертость.
По словам замдиректора, заразиться непосредственно в Зоне довольно трудно: все манипуляции проводятся в особом радиоизотопном шкафу, прикрытом специальными шторками. Помимо того, что сотрудники работают в индивидуальных перчатках и очках, защищающих пол-лица, шкаф оборудован еще рукавными перчатками — в них руки вставляются снаружи. Комната и весь этаж находятся под разряжением (это значит, что вентиляторы отсасывают воздух из помещения и гонят его через фильтры по замкнутому циклу). Диаграммы работы вентсистем показали, что отключений не было.
Но многие все равно подозревают, что возможной причиной трагедии была тщательно скрываемая неисправность системы фильтров в Зоне. Другие поговаривают, что и вещи лаборантки сожгли в специальной институтской печке не просто по инструкции, а ради того, чтобы скрыть обстоятельства ее смерти.
Такие слухи обычно появляются тогда, когда одна версия противоречит другой и их слишком много. Как бы то ни было, за всю историю Оболенска гибель лаборантки Болдыревой — это первая смерть от профессионального заражения. И кстати, с мая прошлого года работы с опасными материалами в институте вообще приостановили, а местная прокуратура, которая сначала решила не возбуждать уголовное дело, недавно направила в ГНЦ ПМ новый запрос.
Факт смерти Болдыревой не удалось скрыть еще и потому, что к узкому кругу ее посвященных коллег неожиданно прибавилось энное число людей, не имеющих никакого отношения к микробиологии, но по случайности оказавшихся в протвинской больнице вместе с Болдыревой. Когда — после ее смерти — сапную инфекцию наконец-то определили, сразу бросились выявлять всех, кто с лаборанткой контактировал — ведь зараза страшная! Таковых набралось около 80 человек. Правда, потом их число уменьшили до двух десятков.
Их понаблюдали и предложили сделать специфические прививки. То есть пролечили по жесткой схеме эпидемического заболевания. А это тот еще удар по организму! У людей появилась куча осложнений. После этого из Протвина полетели жалобы губернатору Громову — мол, пострадали ни за что ни про что. Действительно — все равно как кирпич на голову свалился.
К счастью, больше никто не заболел.
Заложники заграничных грантов
Большие заработки в Оболенске кончились вместе с военными исследованиями.
— Денег нет — ни на охрану, ни на зарплату, ни на поддержание банка бактерий. Ни на что! — вздыхали мои собеседники.
Научный сотрудник здесь получает 1350 руб., ведущий — 1500 руб., лаборант — меньше 1000. Бюджетных денег хватает на зарплату и реактивы, а вот на электроэнергию — уже нет. Тут надо сказать, что сердце центра, Первый корпус, где сосредоточены лаборатории и хранятся бактерии, построен совершенно “по-советски”: технические системы огромного бетонно-стеклянного 9-этажного здания в 37 тыс. кв. метров сжирают прорву электроэнергии. Так накопился многолетний долг перед Мосэнерго. Энергетики даже пробовали с шумом прорваться на территорию охраняемого объекта, чтобы обесточить корпуса, но ничего у них не вышло. Впрочем, чтобы поддерживать коллекцию бактерий в жизнеспособном состоянии, ток нужен круглые сутки. Не говоря уж о том, что коммуникации в жилой поселок идут через институт и в случае отключения обесточили бы и весь поселок.
Сейчас центром прикладной микробиологии рулит внешний управляющий. Уже третий по счету. Внешнее управление назначено, чтобы расплатиться с долгами, для чего распродаются оборудование и десятки лишних корпусов. Но отчаявшиеся сотрудники считают, что на их поле идет чужая игра.
— Нас банкротят специально! — уверяли меня. — Институт хотят убрать, чтобы построить на его месте фармацевтический завод.
А может, это и к лучшему? К чему в Подмосковье бактерии разводить? Бог с ней, с коллекцией, раз уж она такая опасная. А взамен построить, как кто-то предложил в шутку, шоколадную фабрику.
— Что вы! — пугаются ученые. — Наши исследования очень важны. Например, они помогают понять, почему препараты, с помощью которых еще вчера успешно лечили инфекционные болезни, сегодня неэффективны. А вы знаете, что именно у нас создали генно-инженерный инсулин, который не хуже того, что Россия закупает за рубежом?
С нового года ГНЦ ПМ так же, как и остальные 57 государственных научных центров страны, прекратили финансировать по старым схемам. Это и есть давно обещанное сокращение научных учреждений: обещали, что примерно из 2000 оставят “в живых” 10%. Проще говоря, бюджетных денег лучше не ждать. А тут еще разговоры о банкротстве, об отзыве лицензии в связи со смертью Болдыревой.
Правда, 17 января центр все-таки внесли в список учреждений противочумной системы РФ, и в этом качестве он, вероятно, будет продолжать получать что-нибудь из бюджета. Но люди чувствуют себя как на качелях: то ли к сердцу прижмут, то ли к черту пошлют.
Оболенск и жив-то пока еще лишь за счет западных грантов на исследования. Во время моего приезда весь центр гудел, обсуждая новацию начальства — ввести некий “сквозной график” зарплат: если сотрудник часть дней работает по грантам, бюджетной зарплаты за эти дни ему не выдавать. Хотя рядовым исполнителям, как Галине Болдыревой, от грантов перепадает совсем немного.
Эти гранты, считают микробиологи, которые еще недавно были “пожизненно невыездными”, им дают больше для того, чтобы они от нищеты не соблазнились продать свои знания в “нежелательные руки”. Ведь местные экстрапрофессионалы влегкую составят любой смертельный коктейль под заказ террористов. Говорят, даже одиночка легко изготовит нужное количество возбудителя, скажем, сибирской язвы, чтобы поставить на колени огромный город. Для этого ему потребуется лишь небольшое помещение и простое оборудование. Не зря ведь Всемирная организация здравоохранения обсуждала вопрос, как застраховаться от использования террористами биологических веществ.
Человеческий фактор
А еще местные жители пугают друг друга рассказами, что ГНЦ ПМ якобы значится в некоем “списке террористов” — как потенциальная цель.
Легко ли проникнуть к сердцу центра — первому корпусу? Я решила испытать это на себе. Ведь снаружи все выглядит куда как простенько — ни рядов колючей проволоки, ни вооруженных нарядов, охраняющих подступы к институту. Только два скромных железных “ежа” перекрывают проезд к проходной. А сторожит ее одна милая женщина в форме — правда, с автоматом.
Но оказалось, что все серьезно. Американцы несколько лет назад отпустили центру 950 тысяч долларов на “физическую безопасность”. На эти деньги за железобетонным забором построили второй, из проволоки, с датчиками, реагирующими на проникновение, — сквозь него и лабораторная мышь не проскочит. Забор ощерился видеокамерами, густо натыканными через каждые пару метров.
Конечно, видеокамерами атаку боевиков не остановишь. Но здесь же — казарма внутренних войск МВД, из раскрытых окон видны решительные лица. Это уже не барышня с автоматом. А на небольшом расстоянии от поселка расположен целый полк, который в случае чего мгновенно подтянется для усиления. Сама же опасная коллекция бактерий спрятана внутри первого корпуса, где есть и собственная охрана.
— А вдруг на корпус рухнет самолет? — фантазирую я, вспомнив о нью-йоркских башнях-близнецах. — Возбудители смогут вырваться наружу?
— Здание разрушится, люди — да, погибнут, — объясняют мне. — А бактерии просто сварятся: это же “мясо” — белок. Они нестойкие. Пробирки с ними хранятся в специальных пеналах, упрятаны за семью замками.
В такие же опломбированные металлические пеналы сотрудники прячут после смены ключи от своих лабораторий и несут их сдавать под охрану. Пломбы для того, чтобы караульный сам вдруг потихоньку не воспользовался ключами. Так что стерегут опасные бактерии хорошо, и это установленный факт. Посторонние Зоне вроде бы не страшны, от любых террористов отобьются.
Ну, а если не посторонние?
Если микробиолог, униженный нищетой, озверевший от “сквозной” схемы получения зарплаты, уставший гадать на ромашке: “обанкротят — не обанкротят”, сунет за пазуху пробирку с какой-нибудь заразной гадостью и умелой рукой сварганит у себя на кухне “суперчуму” на продажу?
Кстати, в Интернете я нашла упоминание о том, что, по данным американских спецслужб, в 1997 г. в Оболенске якобы была предотвращена попытка “врагов” получить образцы смертельно опасных препаратов и некоторые технологии.
— Самое слабое звено в нашей безопасности — это люди, — говорят в Оболенске. Это правда: человеческий фактор — самый страшный вирус.
От лихорадки Эбола теперь существует четыре прививки: две американские и две российские
Сергей Нетёсов, доктор биологических наук, профессор, заведующий лабораторией биотехнологии и вирусологии факультета естественных наук Новосибирского государственного университета, член-корреспондент РАН
Африканский вирус оказался более актуальным, чем российские
Почему он Эбола
Возбудитель лихорадки — вирус Эбола — впервые был обнаружен в 1976 году во время вспышки болезни в районе реки Эбола, протекающей между тогдашним Заиром (ныне Демократическая Республика Конго) и Суданом.
Если рассмотреть хронику создания вакцины против вируса Эбола и современное состояние дел в этой области в мире и в России, то становится понятным, как это поможет всем нам.
Начало
Вирус Эбола был впервые идентифицирован в 1976 году во время крупной вспышки вызванного им заболевания в Судане и тогдашнем Заире (теперь Демократическая Республика Конго; ДРК). Поскольку такие вспышки позднее случались не каждый год и их охват в несколько последующих лет был намного меньше, то ученые ограничились в те времена лишь разработкой иммуноферментных диагностикумов на ее маркеры.
Правда, основные фундаментальные исследования были проведены, в том числе секвенирование генома этого возбудителя, причем российские ученые здесь были одними из первых, включая вашего покорного слугу.
В 1990-е, а особенно в 2000-е годы масштаб и число вспышек заметно увеличились, и некоторые лаборатории в США и Канаде начали разработки и вакцинных препаратов, и средств лечения, а также диагностикумов нового типа на основе полимеразной цепной реакции. Однако для проведения полного цикла доклинических испытаний вакцинных препаратов необходимы весьма значительные средства, а с учетом особой опасности этой инфекции значительную часть таких работ необходимо проводить в лабораториях высшего, четвертого уровня биобезопасности. Ввиду этих причин полного цикла доклинических исследований перспективных, кандидатных, как говорят специалисты, вакцин против Эбола-вирусной инфекции до 2014 года так и не было завершено ни в одной из лабораторий мира.
Природный резервуар вируса
По самым последним данным, природным резервуаром вируса Эбола вернее всего являются фруктоядные летучие мыши. Три вида таких мышей (Hypsignathus monstrosus, Epomops franqueti и Myonycteris torquata) могут быть носителями вируса без признаков заболевания. Из 24 видов растений и 19 видов позвоночных, экспериментально зараженных вирусом Эбола, удалось заразить только летучих мышей. Причем они не заболели, а просто несли в себе вирус в течение долгого времени. В обследовании в 2002–2003 годах 1030 животных, включая 679 летучих мышей из Габона и Республики Конго, только 13 фруктоядных мышей несли этот вирус. Кроме того, фрагменты вируса Эбола выделяли из тканей некоторых умерших западноафриканских равнинных горилл и центральноафриканских шимпанзе, которые иногда питаются фруктоядными летучими мышами. Что еще более важно, фрагменты РНК вируса Эбола были выявлены у клинически здоровых летучих мышей разных видов. Это означало, что летучие мыши могут быть носителями вируса без признаков заболевания, то есть хроническими носителями. А это и есть главное условие поддержания циркуляции вируса Эбола в природе.
Ускорение
Неожиданная по размаху, месту возникновения и продолжительности вспышка этого заболевания 2014 года в Гвинее, Сьерра-Леоне и Либерии сдвинула ситуацию с места. И уже в конце 2015 года несколько лабораторий и научно-исследовательских институтов в США, Канаде и некоторых других странах объявили о завершении доклинических испытаний нескольких кандидатных, вакцинных препаратов.
О создании прототипной вакцины объявили и у нас в России. Первыми были публикации группы ученых из НИИ эпидемиологии и микробиологии им. Н. Ф. Гамалеи Министерства здравоохранения России о разработке живой вакцины на основе рекомбинантного аденовируса. Однако к этому времени и сама вспышка закончилась, так что испытывать эти вакцины в полевых условиях реальной эпидемии стало негде.
В том же 2018 году, и опять неожиданно, началась вспышка Эбола-вирусной инфекции в ДРК. Как оказалось, один из вакцинных препаратов, разработанный на основе рекомбинантного живого вируса везикулярного стоматита, прошел к этому времени ограниченные клинические испытания в США.
Как передается вирус Эбола
От человека к человеку вирус передается при попадании вируссодержащих жидкостей от больных людей или инфицированных животных на слизистые оболочки или на микротравмы на коже. У больных и умерших концентрация этого вируса в крови и на слизистых оболочках необычайно велика и достигает 10 млн вирусных частиц на 1 мл. Поэтому близкое общение с больным с большой вероятностью приводит к заражению. Наконец, уже выздоровевший человек может нести в себе вирус (в семени мужчин, в грудном молоке женщин) до одного года после выздоровления.
Ученые всего мира пытаются создать вакцину против Covid-19 — нового коронавируса, который сейчас бушует в Китае. Работают самоотверженно, как и раньше, когда искали противоядие от геморрагической лихорадки Эбола и Марбург. Цена научных прорывов была порой слишком большой. Некоторые из вирусологов и лаборантов расплатились за это своими жизнями.
Лаборатория особо опасных инфекций (крайние слева: руководитель Александр Чепурнов и старшая лаборантка Антонина Преснякова).
Нас отправили на трехмесячные курсы в Иркутский научно-исследовательский противочумный институт Сибири и Дальнего Востока. За группой был закреплен инструктор, который наблюдал, как мы работали с культурами микробов. Не должно было быть никаких ошибок, никаких случайных действий или неправильных телодвижений, так как любая капля, упавшая не туда, — это лабораторная авария. Начинали работать с банальными микроорганизмами пневмококка, а потом уже с опасными культурами: туляремией, холерой и бактериями чумы. Был очень серьезный контроль. Смотрели, в частности, есть ли у нас тремор в руках, обращали внимание на психологическую устойчивость. По окончании курсов инструктор давал заключение — способен человек к такой работе или нет. Мы с Николаем Устиновым получили необходимые документы.
После учебы его назначили руководителем отдела по наработке вирусов. Мне предложили создать лабораторию инструментального контроля отдела биологической безопасности. Возбудители не должны были проникнуть во внешнюю среду.
— Это был секретный объект?
— Институт позиционировал себя как открытое научное учреждение. Хотя проверка при приеме на работу была весьма серьезная. Документы оформлялись от полугода до года.
Что касается жидких отходов, то они собирались сначала в емкости в изолированных боксах, проходили дезинфекцию в течение нескольких часов, а то и на протяжении всей ночи. Потом попадали в огромные накопительные емкости по 16 кубов, которые располагались в подвале. И следом проходили через змеевик, куда подавался перегретый пар температурой около 160 градусов.
— В виде чего хранились в институте опасные патогены?
— Мы работали с вирусами Эбола, Марбург, Венесуэльский энцефаломиелит лошадей и другими. Специальные емкости находились в низкотемпературных хранилищах. Выбор емкости зависел от количества материала. Например, когда забирали печень обезьяны, которая погибла от заражения вирусом Марбург или Эбола, то в ряде случаев использовали и обычные стеклянные банки, поскольку других, пластиковых, тогда не было. Но чаще в ходу были пенициллиновые флаконы, которые мы закрывали черными резиновыми лабораторными пробками. Их помещали в специальные герметичные металлические контейнеры, герметизировали, опечатывали и помещали в низкотемпературные холодильники. Они хранились при температуре -70, -80 градусов.
— Что собой представлял виварий?
— В садках, которые помещались в металлические шкафы со стеклянными дверцами, содержались животные. Крыс я не держал, могли укусить. Работал в основном с морскими свинками, кроликами и обезьянами — либо с зелеными мартышками, либо с макакой резус. Для работы с вирусом Эбола наиболее подходили павианы — гамадрилы, только надо было подбирать не очень крупных животных. Бывало, что обезьяны у нас сбегали, они носились по верхам шкафов и воздуховодам, и поймать их, тем более в костюмах, это был тот еще квест.
Ученый-вирусолог Николай Устинов.
— Сотрудники, работающие с инфекциями, на самом деле должны были жить в городке-спутнике института Кольцово и не имели права выезжать за пределы поселка, не пройдя карантин.
— Отмечу, что работать с возбудителями, передающимися от человека к человеку, могли только сотрудники, постоянно проживающие в Кольцово. Выезд на срок более суток без прохождения карантина (21 день) не разрешался.
Существовало такое понятие, как обсервационный период. Это сложилось еще в тридцатых годах, когда один из сотрудников Саратовского противочумного института, заразившись и не заметив этого, уехал в командировку в Москву. Через несколько дней у него начали проявляться признаки болезни. Это привело к тому, что и он, и врачи, которые были привлечены к лечению, не сразу распознали чуму и погибли. Это было еще до открытия антибиотиков. После этого было принято решение о карантине для сотрудников, которые работают с заразными возбудителями.
— Вы жили с Николаем Устиновым по соседству; общались вне работы?
— Когда в Кольцово сдали новый дом, мы оба получили в нем квартиры. Жили в соседних подъездах. У Николая был уже значительный опыт работы с Марбургом, а я в руках этот вирус не держал, работал ранее с нейротропными вирусами. Решил воспользоваться нашими добрыми отношениями и напросился к нему в ученики. Николай был очень отзывчивым и доброжелательным человеком, и я в течение трех недель сопровождал его при проведении работ, получил навыки работы с приматами. Потом уже вернулся в свой корпус, чтобы приступить к исследованиям. Когда появилась возможность работать с заразными возбудителями, я сосредоточился на изучении биологии вируса Эбола. Марбург и Эбола объединены в одно семейство. Оба характеризуются уровнем летальности от 30 до 90%.
— Как узнали, что Николай Устинов заразился?
— Была надежда на положительный исход?
— Поскольку не было движения поршня шприца, не было введения суспензии, оставалась надежда, что при прохождении через внешний кожный покров свинки иголка очистилась и полученная доза могла быть очень маленькой. Мы провели эксперимент, пытаясь выяснить, сколько могло быть возбудителя при таких работах на срезе иглы. И насчитали очень высокую дозу — порядка тысячи и более летальных доз.
Дальше потекли страшные дни ожидания. На четвертый день появились признаки заболевания. Болезнь развивалась, и никакими средствами из использованных, в том числе введением иммуноглобулинов, которые привезли, правда, поздновато (они эффективны в первые сутки и даже часы), ее нельзя было остановить. У Николая резко поднялась температура, возникли боли в мышцах, рвота, диарея и коагуляционные нарушения с кровотечениями. А потом наступила стадия геморрагий, когда кровь продолжала течь не свертываясь… Через неделю Николая не стало. Ему было 44 года.
— При лечении Николая Устинова и впоследствии, при вскрытии его тела, заразились врач и патологоанатом, который случайно поцарапался иглой шприца, которым брал у покойного образцы костного мозга. Как сложилась их судьба?
— Действительно, у реаниматолога из Министерства здравоохранения (жаль, не помню его имени) была шприцевая травма. Его поместили в соседней палате и ввели гаммаглобулин. У него наблюдали то ли абортивную, самопрервавшуюся форму течения болезни, что характерно для Марбурга при передаче от человека к человеку, то ли реакцию на чужеродный (лошадиный) глобулин. Но все обошлось, вскоре он вернулся к лечению Николая Устинова. Также получил травму при вскрытии один из ведущих специалистов института Олег Костырев. Ему был тоже введен глобулин, он подвергся карантину и, к счастью, вскоре поправился.
— Это правда, что Николай Устинов изучал возможность применения вируса в военных целях?
— В этой области знаний все исследования имеют и медицинский, и оборонный смысл.
— Ученым предназначалась какая-то страховка?
— Никто нас не страховал, но существовала очень солидная по тем временам ежемесячная доплата всем, кто работал с особо опасными инфекциями.
— Этот случай очень необычный. Сергей Визунов, который проводил исследования с вирусом Марбург, был изначально госпитализирован в инфекционный стационар с признаками простуды. На этот счет есть инструкция. В случае повышения температуры всех, кто работал с вирусами Марбург или Эбола, направляли на обследование.
Ситуация несколько дней не вызывала никакого беспокойства, а диагностика для этой болезни еще не была разработана. Тем не менее у больного были взяты кровь и носоглоточные смывы и введены восприимчивым животным. На шестой день морские свинки начали болеть и погибать. Да и у Сергея Визунова температура потихоньку подкралась к 38 градусам. Стало понятно, что очень нехарактерно и медленно развивается болезнь Марбург, очевидно, вследствие необычного пути заражения — предположительно через слизистую глаз. Работая с сывороткой крови лабораторного животного, зараженного вирусом, и считая этот материал утратившим инфекционность, он, возможно, случайно задел пальцем глаза.
Болезнь брала свое, через пару недель на фоне высочайшей температуры и тяжелейшего состояния больной практически оказался при смерти, несмотря на применение всех возможных средств. Спасением неожиданно стала процедура плазмофереза — забор крови, ее очистка и возвращение обратно в кровоток. После этого у Сергея резко спала температура, произошло улучшение всех показателей. Но ненадолго. Процедуру повторили. И, казалось бы, больной пошел на поправку. Через месяц уже заговорили о выписке, но тут Сергея Визунова накрыла вторая волна болезни, и все началось сначала. В целом в стационаре он провел полгода.
— Трагедией для всех стала смерть 46-летней опытной старшей лаборантки Антонины Пресняковой.
Мы с ней и ее командой неоднократно пересекались по работе. Я по-доброму завидовал их слаженности и умению. И подумывал, как бы мне переманить их в мою лабораторию. Когда их лаборатория распалась, они начали работать под моим началом. В целом у нас собралась очень квалифицированная команда, но Тоня, пожалуй, была самой умелой из всех. В тот роковой день, 5 мая 2004 года, по этой причине именно ее попросили помочь отобрать кровь из сердца у морской свинки. Она взяла шприц, которым уже пробовали совершить эту манипуляцию, но, поняв, что игла затромбирована (в ней свернулась кровь, и она стала непроходимой), положила его в емкость с дезраствором — хлорамином. Взяла новый шприц, забрала кровь и отдала ее в работу. А сама начала приводить в порядок рабочее место. Убрала животных, замочила в хлорамине шприц, которым работала. И, чуть помешкав, решила закрыть защитным колпачком затромбированный шприц. Достала его из дезраствора и, вдевая иглу, промахнулась, уколола руку. Ее поместили в изолятор.
— Шприц, которым укололась Антонина, побывал ведь в хлорамине. Беды не ждали?
— Мы вообще не ожидали, что она заболеет. В первые дни меня к ней пускали. Инкубационный период составил 7 дней. На седьмой день утром температура была 37.2, у Антонины появилось першение в горле. А первым характерным признаком лихорадки Эбола как раз и является затруднение при глотании. Потом мне позвонили и сказали, что у нее поднялась температура до 39 градусов, Тоню перевели в бокс интенсивной терапии, и началась борьба за жизнь.
Я привел на территорию института, к стационару, детей Антонины, сына и дочь. Мы подошли к окну так, чтобы она могла их видеть. Она еще двигалась, выглядела неплохо. Там на окнах была наклеена специальная пленка. Тоня видела нас, а мы ее — плохо.
Все очень надеялись на плазмаферез. Но он не помог. Не помогло и введение иммуноглобулина. Для спасения Антонины были предприняты титанические усилия. Наши медики даже связывались с врачом в Африке, через которого прошли сотни больных вирусом Эбола. По его рекомендации применили все возможные средства. Но силы ее таяли. Это очень мучительная, страшная болезнь, с множественными наружными и внутренними кровоизлияниями.
— Говорят, что Антонину Преснякову хоронили в закрытом цинковом гробу, а тело, чтобы исключить распространение вируса, обработали специальными препаратами, которые якобы составляли государственную тайну.
— Никаких там специальных и секретных технологий не было. Пришли двое сотрудников, обработали бокс. Один из них завернул тело Антонины в некий саван, в простыни, которые были пропитаны дезинфектантами — противомикробными веществами. Положили Тоню в обычный гроб, который поместили в саркофаг, цинковый гроб, и запаяли его. Потом у нас заговорили о мистике. Тот, кто оборачивал тело Антонины в простыни, на следующий день после похорон погиб в автокатастрофе. Смерть Антонины стала для всех нас большой утратой. Поскольку все испытывали сильный стресс, я опасался, что одно неосторожное движение может привести к новой трагедии. И администрация пошла на то, чтобы пригласить для сотрудников нашей лаборатории психолога.
— Память о погибших сотрудниках как-то увековечена?
— Нет, к сожалению, никаких барельефов им не сделано и памятных досок не открыто. 19 мая, в день смерти Антонины Пресняковой, мы приходим на ее могилу на Кольцовское кладбище. Собирается ее семья и мы — всей лабораторией. А потом идем поклониться Николаю Устинову.
На фоне пандемии COVID-19 у ученых возникают опасения насчет других не менее опасных вирусных инфекций. Согласно новому исследованию, у людей, переживших смертоносный вирус Эбола, могут возникнуть рецидивы, спровоцировавшие вспышки болезни, по крайней мере, через пять лет после заражения. Для предотвращения разрушительных обострений необходимо долгосрочное наблюдение за бывшими пациентами, предупреждают специалисты.
Геморрагическая лихорадка Эбола – это вирусная высококонтагиозная болезнь, считающаяся относительно редким, но при этом крайне опасным заболеванием. Вспышки эпидемии зафиксированы в Центральной и Западной Африке, смертельные исходы составляли от 25 до 90% случаев (а в среднем 50%). Крупнейшая вспышка заболевания произошла в 2014-2016 годах в Западной Африке.
Вирус Эбола распространяется через кровь или жидкие выделения из организма больного либо умершего человека или животного. Заразиться можно как при прямом контакте с больным, так и через предметы, недавно загрязненные биологическими жидкостями. Вирус может длительное время сохраняться в отдельных органах выздоровевшего человека и выделяться с физиологическими жидкостями. В течение 9 месяцев вирус может выделяться с молоком женщины, заболевшей во время лактации. У женщины, заболевшей во время беременности, вирус может сохраниться в активном виде в плаценте и эмбрионе до завершения беременности.
Симптомы лихорадки Эбола обычно начинаются с внезапной стадии, подобной гриппу, характеризующейся чувством усталости, лихорадкой, слабостью, снижением аппетита, мышечной болью, болями в суставах, головной болью и болью в горле. За этим нередко следуют тошнота, рвота, диарея, боли в животе, иногда и икота. Сочетание сильной рвоты и диареи часто приводит к сильному обезвоживанию. У больных может возникнуть одышка и боль в груди, а также отёки, головные боли. В некоторых случаях может произойти внутреннее и внешнее кровотечение.
Ученые уже знали, что лихорадка Эбола может находиться в спящем состоянии у выживших после этой болезни, у которых тесты показывают отрицательный результат, потому что вирус находится в тканях, а не циркулирует в крови, сообщает AFP.
Чтобы отследить источник вспышки болезни в Гвинее, в которой было подтверждено 16 случаев заболевания, 12 из которых закончились смертельным исходом, исследователи проанализировали геномы образцов от нескольких пациентов.
Иногда всплеск антител к вирусу Эбола может быть обнаружен у выживших после этой смертельно опасной лихорадки в определенный момент времени, что является возможным признаком того, что организм реагирует на возрождающийся вирус.
Обзор
Пережившей лихорадку Эбола медсестре Мвамини Кахиндо не нужно облачаться в защитный костюм, чтобы ухаживать за зараженными вирусом детьми.
Лечебный центр в Бутембо, Демократическая Республика Конго; фото сайта CBC.ca.
Автор
Редакторы
Партнер номинации — компания SkyGen: передовой дистрибьютор продукции для life science на российском рынке.
Генеральный партнер конкурса — международная инновационная биотехнологическая компания BIOCAD.
Насколько быстро вирусный возбудитель может распространиться по миру, мы наглядно убедились в 2020 году: полгода не пройдет, а заболевшие будут уже на всех континентах! Если он к тому же отлично передается контактным путем через бытовые предметы и от него в среднем умирает более 50% людей — перед вами идеальный кандидат в убийцу миллионов! Вирус Эбола (рис. 1) именно такой: проникает в организм через поврежденную кожу или слизистые, быстро распространяется через контактных и в среднем убивает 65% зараженных (количество погибших варьируется от 25% до 90% — рис. 2) [1], [2].
Рисунок 1. Вирус Эбола (Ebolavirus) — РНК-содержащий вирус из семейства Filoviridae (филовирусов), в котором соседствует с вирусами Марбург (Marburgvirus) и Лловиу (Lloviu cuevavirus). Вирусные частицы филовирусов имеют нитевидную (филаментоподобную) форму. Как у многих других возбудителей, у Ebolavirus есть несколько разновидностей (подтипов): Бундибуджио (BDBV), Заир (ZEBOV), Рестон (RESTV), Судан (SUDV), Таи Форест (TAFV). Наиболее опасным для людей является ZEBOV [1]; случаев заражения или летального исхода от RESTV (обнаружен в Китае и на Филиппинах) не было [2].
Рисунок 2. Распределение смертности во время основных вспышек лихорадки Эбола (данные указаны в хронологическом порядке; цифрами обозначено количество вспышек в данной стране). Слева: мужчина с ребенком с симптомами лихорадки Эбола ожидают прием в клинику в Монровии, Либерия.
Не ходите, дети, в Африку гулять
История лихорадки Эбола (по крайней мере та, которая известна нам) началась в 1976 году. В тот год болезнь унесла жизни нескольких сотен человек в Заире (280 погибших) и Судане (151).
Сейчас Заир называется Демократической Республикой Конго (ДРК).
Нулевым пациентом (index case, patient zero) называют первого человека, заразившегося данным возбудителем. Его не всегда можно считать пациентом, то есть обратившимся за медицинской помощью, так как нельзя исключить бессимптомное течение болезни. Однако в большинстве случаев именно он становится тем, от кого по цепочке заражаются остальные.
Несмотря на то, что в Ямбуку была небольшая клиника — госпиталь, курируемый бельгийской католической миссией (рис. 3), — речь идет о глухой африканской провинции, более чем в 1000 км от столицы. В клинике практиковали монахини, не имевшие медицинского образования, и местная медсестра. Из медикаментов и инструментов там было несколько шприцев, вакцины, жаропонижающие, витамины, физраствор и средства от малярии. Именно туда в конце августа 1976 года и обратился недавно вернувшийся из отпуска, в котором охотился на лесных животных, учитель Локела по поводу плохого самочувствия и температуры [3].
Рисунок 3А. Деревня Ямбуку и местная клиника (1976 год).
Рисунок 3Б. Сотрудники бельгийской миссии, жизни которых унесла лихорадка Эбола.
Рисунок 3В. Запись в дневнике миссии, описывающая случай Локелы; журнал с записями о пациентах клиники в Ямбуку.
Осмотрев его, сестры неуверенно предположили малярию и начали лечение инъекциями хлорохина. Сначала это подействовало — симптоматика на некоторое время ослабла; однако через несколько дней жена Локелы пришла в госпиталь с просьбой о помощи. Сестры поспешили в хижину и воочию убедились, что это точно не малярия: Мамбало лихорадил и истекал кровью, его периодически рвало. Облегчить его страдания сестры не смогли, и в начале сентября 1976 года он умер в агонии.
После похорон, казалось, всё пришло в норму, все были здоровы. Однако вскоре жена, теща, сестра, дочь и некоторые друзья Локелы, присутствовавшие на похоронах — всего 21 человек, — обратились в клинику с похожими симптомами. 18 из них скончались.
Колдовство, недоверие и страх: как заражаются смертельной лихорадкой
Считается, что носителями Ebolavirus являются фруктовые летучие мыши из семейства Pteropodidae (Hypsignathus monstrosus, Epomops franqueti и Myonycteris torquata [3]), а переносчиками могут быть шимпанзе, гориллы, лесные антилопы и дикобразы, мясо которых люди употребляют в пищу. Вирус распространяется через контакт с кровью, выделениями, жидкостями и органами зараженных животных или человека, а потом через поврежденную кожу или слизистые передается соплеменникам, родственникам, друзьям, врачам. В плане заражения большую опасность представляют бытовые предметы (особенно загрязненные физиологическими жидкостями больных) и мертвые тела. А так как речь идет об Африке, то умершие играют не последнюю роль.
Вспышка развивалась стремительно — ничего не подозревая о смертельной угрозе, жители Ямбуку и пациенты клиники курсировали между деревнями. Позже сотрудники ВОЗ установят, что практически все инфицированные либо получали инъекции медикаментов, либо были в тесном контакте с заболевшими [4]. Заразились и умерли 11 из 17 сотрудников клиники (рис. 4), в том числе медсестра и две монахини-бельгийки (когда их перевели в столичный госпиталь, там возник еще один очаг, но его быстро локализовали) [4].
Рисунок 4. Умершие от лихорадки Эбола сотрудницы клиники в Ямбуку и медсестра
15 сентября 1976 года в Ямбуку был направлен местный врач Нгои Мушола, который написал в отчете, что люди мрут от неизвестной болезни, и ни один из практикуемых методов лечения не дает результата. Это стало первым официальным описанием лихорадки Эбола. 30 сентября клиника в деревне закрылась. В надежде получить медицинскую помощь, заболевших начали отвозить в близлежащие деревни. В итоге вспышкой оказались охвачены 55 из 550 деревень, жители которых были проверены в ходе расследования (рис. 5) [4].
Эбола не щадила никого: сильные и слабые, молодые и старые, женщины, мужчины, дети — заражались все. Однако у вспышки в Ямбуку была одна особенность: наибольшая заболеваемость наблюдалась среди молодых женщин 15–29 лет. Это связывают с тем, что рассадником инфекции стала клиника: женщины (в том числе беременные) заражались через плохо продезинфицированные шприцы. Трагичность ситуации заключалась в том, что многие из них не нуждались в этих уколах — сестры практиковали инъекции витаминов в дородовом отделении.
Рисунок 5А. Посещение группой наблюдения одной из деревень в окрестностях Ямбуку (1976 год).
Рисунок 5Б. Для того, чтобы отследить распространение вируса, сотрудники команд наблюдения рисовали карты и отмечали на них каждую деревню, которую посетили.
Рисунок 5В. Забор крови у местных жителей и исследование образцов в лаборатории католической миссии (Ямбуку, 1976 год).
Рисунок 5Г. Один из сотрудников команды наблюдения Гвидо ван дер Гроен у своего гибкого настенного изолятора, Ямбуку (1976 год).
Когда это выяснилось, ВОЗ установила строгий карантин. Вспышку локализовали; последняя смерть была зафиксирована 5 ноября 1976 года [4], и целых 19 лет (вплоть до 1995 года) об Эболе, кроме одного смертельного случая в 1977 году, в Заире не слышали.
Расследование вспышки в Ямбуку привело ВОЗ в Южный Судан, где в ноябре 1976 года распространялась аналогичная болезнь (заразились 280 человек, 151 скончался). Судя по всему, первым заболевшим был один из кладовщиков хлопчатобумажной фабрики [1]. Сначала сотрудники ВОЗ предположили, что оба очага связаны между собой через миграцию или торговлю [4], однако позже выяснилось, что штаммы были разными, и, следовательно, очаги — тоже [3].
Нулевые пациенты некоторых из последующих вспышек Эболы
Рисунок 6А. Информационная кампания про опасность заражения лихорадкой Эбола в Конакри, Гвинея.
Рисунок 6Б. Медсестру из Шотландии Паулину Кафферкей, бывшую волонтером в Сьерра-Леоне, перевозят из Глазго на лечение в Лондон после того, как у нее обнаружили лихорадку Эбола.
История лихорадки Эбола — это история о том, как люди, презрев опасность, продолжают жить по старинке и не хотят менять свои привычки (рис. 6). Врачей это тоже касается — зачастую вирус распространялся именно через зараженных медработников.
От Эболы до ковида
Рисунок 7. История разработки вакцин против лихорадки Эбола [1], [9], [10].
иллюстрация автора статьи
Видео 1. Как работают векторные вакцины.
В конце декабря 2015 года российский Минздрав одобрил две вакцины против лихорадки Эбола Центра им. Гамалеи (обе формируют иммунитет к гликопротеину GP — поверхностному белку Ebolavirus, то есть несут ген, запускающий его синтез):
С клиническими исследованиями в отношении MERS связаны определенные трудности, так как со времени вспышки 2014 года (662 случая), этим вирусом заболевают не более 100–200 человек в год, поэтому набрать достаточное количество участников III фазы сложно.
Секрет фирмы — клинические исследования российских вакцин
Рисунок 8. Вероника Скворцова с российскими вакцинами против лихорадки Эбола (2016 год).
- головная боль;
- боль в месте введения;
- слабость и чувство усталости.
- по результатам анализа реакции вирусной нейтрализации, на 28 день после полного курса вакцинации у 93,1% добровольцев были обнаружены нейтрализующие антитела со средним титром 1:20.
- Стимуляцию клеточного иммунитета оценивали на основании выделения мононуклеарными клетками гамма-интерферона (позитивный результат был у всех добровольцев на 42 день исследования).
Получается, что у 84 человек 18–55 лет, проживающих в России, вакцина показала близкую к 100% эффективность (по крайней мере, в отношении стимуляции гуморального и клеточного иммунного ответа). Повторился ли этот впечатляющий результат во время испытаний в Гвинее, неизвестно.
От Zabdeno/Mvabea до Janssen (векторные вакцины от Johnson & Johnson)
Векторная вакцина Johnson & Johnson против лихорадки Эбола уже получила одобрение Европейского агентства по лекарственным средствам (ЕМА) для применения в ЕС и находится на рассмотрении ВОЗ. От противоковидной Janssen она отличается генетической начинкой, количеством доз и одним из векторов:
- Janssen — однодозовая вакцина на Ad26, несущая ген шиповидного белка коронавируса SARS-CoV-2;
- Zabdeno/Mvabea — двухдозовая вакцина на Ad26 (Ad26.ZEBOV) и модифицированном вакцинном вирусе оспы Анкара (MVA-BN-Filo) с геном, кодирующим поверхностный белок GP.
Клинические испытания Zabdeno/Mvabea проходили в Европе, ДРК, Танзании и Руанде. Во время вспышек лихорадки Эбола 2018–2020 годов в ДРК и Руанде ею привили более 50 000 человек. Согласно данным на 4 июня 2021 года, хотя бы одной дозой этой вакцины привиты 235 000 человек.
Единственная и неповторимая Ervebo от MSD (rVSV-ZEBOV)
Рекомбинантная векторная вакцина на основе вируса везикулярного стоматита Ervebo — самая успешная на сегодняшний день разработка, которую применяли во время эпидемии 2014–2016 годов в Африке (рис. 9). И создали ее отнюдь не в недрах MSD (Merck & Co., Inc.)! Первоначально над ней работали ученые из Агентства общественного здравоохранения Канады, дорабатывали — в небольшой компании NewLink Genetics, и только потом права перешли к американской MSD (Merck & Co., Inc.). Первые фазы клинических испытаний Ervebo на здоровых взрослых начались в 2014 году. Они проходили в ЕС, Кении, Габоне и США. Предварительные результаты III фазы в Гвинее показали, что вакцина высокоэффективна при стратегии кольцевой вакцинации [19].
При кольцевой вакцинации выявляют всех пациентов с лихорадкой Эбола и составляют круг их общения — членов семьи, родственников, соседей, коллег, друзей. Каждого человека из этого круга необходимо привить. На эффективность кольцевой вакцинаций влияет не только наличие достаточного количества вакцины — в Африке проблемы возникают на каждом шагу: отсутствие электричества, что приводит к необходимости использовать специальные холодильники; труднодоступность многих поселений; гражданская война в ДРК и др.
Рисунок 9A. Молодой жительнице провинции Гоме (ДРК) делают прививку от лихорадки Эбола.
Рисунок 9Б. Жители провинции Монровия (Либерия) празднуют признание Либерии свободной от лихорадки Эбола, 2015 год.
Благодарю врача-биофизика Кирилла Скрипкина за помощь в подготовке статьи.
Читайте также: