Лишаев сила простых вещей

Обновлено: 13.05.2024

Facebook Если у вас не работает этот способ авторизации, сконвертируйте свой аккаунт по ссылке ВКонтакте Google RAMBLER&Co ID

Авторизуясь в LiveJournal с помощью стороннего сервиса вы принимаете условия Пользовательского соглашения LiveJournal

Уроки простых вещей: Интервью с философом Сергеем Лишаевым

Уроки простых вещей

Самарские философы проясняют структуры опыта

Интеллектуальная жизнь за пределами Москвы – вещь, настолько мало прояснённая для столичного сознания, что кому-нибудь, возможно, кажется, будто её вовсе нет. Но это - представление глубоко ложное, объяснимое мало чем, кроме лени и нелюбопытства столичных жителей и исчезающе-малых тиражей провинциальных изданий.

Вообще, интеллектуальная жизнь за пределами Москвы – вещь, настолько мало прояснённая для столичного сознания, что кому-нибудь, возможно, кажется, будто её вовсе нет. Но это - представление глубоко ложное, объяснимое мало чем, кроме лени и нелюбопытства (да разве ещё снобизма) столичных жителей и исчезающе-малых тиражей провинциальных изданий.

Так в чём же специфика провинциальных смысловых лаботаторий – и есть ли эта специфика вообще?Постараемся понять: в чём её особенности, если они там вообще есть? Вправду ли дух философии веет, где хочет, и меняются ли траектории его полёта в зависимости от того, над чем он пролетает?

— Сергей Александрович, можно ли говорить о существовании в Самаре философского сообщества со своим узнаваемым интеллектуальным стилем?

— Я склонен думать, что да. Собственно, для нашего города это явление совсем новое: Самара всё-таки не Москва, где философия берёт истоки ещё от общества любомудров. У нас философия появляется вместе с Самарским государственным университетом. То есть, философы в городе наверняка были и раньше, но о них, об их текстах или вообще о каких-то плодах их активности, увы, ничего не известно. А университет возник в 1969 году, и вместе с ним была создана кафедра философии. На кафедру пригласили Вадима Борисова - довольно крупного советского философа. Он в своё время закончил Московский университет, - учился с 1945 по 1950 год, одновременно с Грушиным, Мамардашвили, Ильенковым, Зиновьевым… Занимался он в основном философией науки, работал в Новосибирском университете - в Академгородке, в среде интеллектуалов-шестидесятников, на его новосибирской кафедре работал Михаил Розов и действовал знаменитый семинар по методологии науки. В 1972 году в Самару из Новосибирска переехал и стал работать на кафедре молодой кандидат наук Владимир Конев. Это - уже начало самарской философской среды. В 1984 году Борисов открыл здесь совет по защите диссертаций – первый в Поволжье.

А в начале 90-х произошло сразу несколько событий. В 1991-м группа преподавателей с кафедры философии Борисова решила создать негосударственный ВУЗ - Самарскую гуманитарную академию. Собственно, это были философы: Наталья Воронина – она до сих пор возглавляет наш ВУЗ; Алексей Харченко, много лет работавший в нашей академии, и я, не покидавший с тех пор кафедры философии. Так в 1992-м возникла ещё одна точка философской активности. Именно здесь, впервые в Самаре, появился философский факультет, долгие годы называвшийся философско-филологическим.

Философы создали его для реализации своих планов, проектов, идей. В университете же факультета не было, были только две философские кафедры – естественных и гуманитарных факультетов, - неплохие по тем временам.

Такое медленное чтение и медленная работа с текстом были особенно характерны для 90-х. Тогда все эти тексты только появлялись в России в открытом доступе, и такая практика чтения была актуальна и полезна. Кроме рутинно-профессиональной составляющей, которая нужна всегда, в 90-е это занятие имело и общекультурный резонанс – важны были сами имена, само прикосновение к тому, что на фоне марксистской догматической традиции воспринималось как подлинная мысль. Приходили люди и с других факультетов, - не только философы, иногда просто со стороны – такое это было важное событие.

То есть, сообщество стало по-настоящему развиваться в 90-е, когда вообще был мощный всплеск общественного, внепрофессионального интереса к философии. Стали выходить неизвестные прежде тексты русских, советских философов; пошла волна переводов.

То есть, с одной стороны, было постоянное ядро, - оно, правда, тоже менялось, хотя и не быстро, - люди заканчивали академию, уезжали. – и, с другой, - приходящие участники.

Кроме того, в академии действовал постоянный преподавательский семинар, - там мы тоже читали и Делёза, и Хайдеггера. Люди извне приходили и туда.

По-моему, во многих российских городах есть какие-то специализированные формы философской жизни: клубы, вузовские или кафедральные сайты, семинары – но нет даже попытки свести философскую жизнь города воедино, в одно виртуальное пространство. Конечно, в небольшом городе, где всего один-два вуза, представлять нечего, - слишком мало и людей, и событий. С другой стороны, в Москве или в Петербурге один такой сайт создать невозможно - всего слишком много. А вот размеры города-миллионника или близкого к нему, где достаточно много вузов: Саратов, Казань, Екатеринбург, Нижний Новгород, Волгоград… - вполне это позволяют. Начиная проект, мы хотели, чтобы он стал заразительным, чтобы в других городах возникли аналогичные сайты. Пока ничего подобного я не видел, но надежды не теряю.

Примерно с середины 2000-х мы в СаГА стали проводить по две конференции в год. Это ещё один момент, новый и важный. Они часто невелики по составу участников, но посвящены интересным, актуальным темам. Для того, чтобы было сообщество, важна ритмичность. Так же важно, чтобы был журнал и выходил регулярно: пусть хоть раз или два в год, но обязательно - много лет подряд. Желательно - десять, двадцать. Вокруг таких вещей сохраняются общие умонастроения, стилистическое единство – и круг авторов. Это то ядро, вокруг которого уже можно наращивать сообщество.

— Какие темы там обсуждаются?

Возможны вопросы - и неудобные, и, может быть, глупые. Но это делает философскую мысль способной постоять за себя. Академическая обстановка всё же расслабляет: мы вещаем перед студентами, аспирантами, и они обязаны слушать, что бы мы ни говорили: сдавать-то надо. Но, приходя к людям со стороны, которые ничем вам не обязаны, в которых, наоборот, заинтересованы вы сами, - вы должны говорить так, чтобы вас слушали и чтобы к вам пришли опять.

Сама способность понимать в мире, сознавать вещи и мир в целом уже предполагает вынесенность человека во вне-мирное пространство. Мы некоторым образом выдвинуты в ничто, как говорит Хайдеггер; причастны к Другому. Мы не только есть, но ещё и отсутствуем; мы - ещё и некоторая пустота и прокол существования. Именно благодаря этому мы способны знать о себе и о вещах, которые есть в мире.

Иногда метафизическое измерение опыта выходит на поверхность. Есть опыт особенный, глубинный – например, опыт ужаса, о котором писал Хайдеггер; или переживания ветхого; или полемики (о нём писал Виталий Лехциер). Это - привилегированные точки опыта, они заслуживают анализа прежде всего. Говоря о той же метафизике эмоций, мы, с одной стороны, можем говорить о метафизике любых эмоций вообще – а с другой, выделять эмоции специфические, в которых этот метафизический элемент явлен особенным образом.

Есть ещё один характерный для нас момент – может быть, больше свойственный художественному творчеству, и то не всякому. В наших изданиях много статей, написанных в соавторстве Мариной Корецкой, Еленой Савенковой и Еленой Иваненко. Они пишут тексты втроём: каждое предложение обдумывается, обговаривается – так у них написаны уже целые (философские) книги! Это уникальная вещь, такого, кажется, больше нигде нет, по крайней мере, я не встречал. По-моему, это тоже говорит об особой устремлённости к творческому поведению, поисковому, игровому, даже где-то хулиганскому – свободному, отличному от чисто философского умозрения по некоторому эмоционально-художественному подъёму. На нашей площадке такие тексты оказались явно не случайно.

— На какие теоретические авторитеты вы ориентируетесь в своей работе? Имя Хайдеггера приходит на ум первым, но он наверняка не единственный.

— Не единственный, конечно. Вообще, что касается имён, принципиальных для самарского философского сообщества, я не вижу существенных отличий от России в целом, прежде всего, от Москвы и Петербурга. Мы прошли те же волны интереса: Мамардашвили, Гуссерль, Хайдеггер; Делёз, Лакан, Жижек, Фуко, Деррида, Бодрийяр. Можно долго перечислять, но, думаю, из европейских философов ХХ века для нас особенно важны Хайдеггер, Делёз и Фуко.

— А если говорить о философах-художниках в названном смысле, чья работа в культуре кажется вам важной?

— Это - уже названные Хайдеггер и Мамардашвили, Ницше, Розанов, Флоренский. Я бы упомянул В.В. Бибихина… Многих можно назвать. Мне кажется, эта линия в философии в последнее время заметно укрепилась - в этом одно из отличий неклассической и постклассической парадигмы философии от классики, которая тяготела к научному идеалу рациональности, стремилась мыслить строго, систематично, последовательно…

— Как бы вы сформулировали генеральную идею своей – и ваших единомышленников - работы в целом?

Эта задача, конечно, родственна художественной, поэтической. Художник ведь тоже по-своему, на образно-метафорическом языке делает непроговоренный, безымянный опыт достоянием других: благодаря тому, что делает художник, они получают возможность этот опыт назвать, прочувствовать, - в интенсифицированной, сгущенной форме. Одна из задач философии, по-моему, – тоже такая зоркость взгляда, попытка и умение прояснить опыт, показать, что в опыте, который кажется проходящим, незаметным, - есть глубина; что подлинная метафизическая глубина не есть нечто выходящее за рамки повседневности.

— Что же вам, философам, видится целью такого прояснения? Имеется ли в виду построение некоторой философской системы?

— Говорить от имени всех авторов, конечно, не могу, но вряд ли тут можно построить систему на предметно-содержательном уровне. Речь идёт скорее о выработке точки зрения, инструментария, оптики: принципов, опираясь на которые, мы можем по-особому отнестись к реальности - раскрыть в ней то, что прежде было утаено.

Понятно, что мир нашего опыта, его многообразных структур в принципе не может быть исчерпан: он всё время порождается. Его исчерпание означало бы завершение мира. Пока существует человек, опыт меняется, появляются новые его конфигурации, - поэтому я и не думаю, что здесь возможно построить систему.

Всё, что мы можем предложить – это именно угол зрения, способ существования в мире: отношение к реальности, позволяющее усмотреть в обыденных, незаметных вещах глубокое и существенное. Это, по-моему, важная задача, и она сейчас активно осваивается в современной философии. Безусловно, смежные, аналогичные нашему, течения есть, но работы ещё явно непочатый край.

Книга посвящена исследованию вещи в онтологическом, антропологическом и культурологическом измерениях. Философский интерес к вещи реализуется в контексте современного гуманитарного знания и с опорой на опыт общения с вещами. Эксплицируется сложность и многозначность концепта "вещь". Особое внимание уделяется простым вещам и вопросу о возможности их философского познания. Рассматриваются многообразные формы соотнесенности вещи и субъекта. Концептуальный анализ вещи продолжают, дополняют и детализируют описания конкретных предметов (дверь, зеркало, сувенир, рулетка, калейдоскоп, перчатка и др.). Вещь осмысляется как в теоретическом, так и в…