Вич спид это бизнес

Обновлено: 13.05.2024

— Сейчас вам 23 года. В 20 лет вы сменили Анну Ривину на посту исполнительного директора СПИД.ЦЕНТРа, в 22 года возглавили фонд. Спустя несколько лет как вы оцениваете работу организации? Что вам удалось реализовать?

— Когда я пришел в фонд, он был достаточно маленькой организацией, но известной и быстро развивающейся. На момент моего прихода работали пять человек, большинство — на полставки. СПИД.ЦЕНТР был важным сайтом в информационной сфере, проводил группы поддержки и лекции офлайн — это все, что было, когда я присоединился к фонду. В этом году СПИД.ЦЕНТРу исполняется пять лет, четыре года я провел вместе с ним. За это время мы стали главным информационным порталом по нашей теме, в ноябре прошлого года получили регистрацию СМИ и теперь являемся им официально. Мы открыли филиалы в двух городах: Нижнем Новгороде и Санкт-Петербурге. Собираемся открывать еще.

Сфера работы фонда также расширилась — сейчас только в Москве действуют порядка пяти групп поддержки, бесплатное тестирование на ВИЧ и гепатит С. В апреле появилось экспресс-тестирование на сифилис. У нас много проектов, в том числе крупнейшая конференция по ВИЧ в России. В наших надеждах мы плавно становимся главным фондом по ВИЧ в стране не только по известности, но и по эффективности и значимости. Я бы сказал, даже некой политической значимости. Моя глобальная цель — сделать СПИД.ЦЕНТР неким аналогом британского фонда Элтона Джона. Глобальной организацией, которая олицетворяет собой всю деятельность по ВИЧ и помогает другим фондам и организациям. В общем, полноценно дополняет систему работы с заболеванием.

— Как молодой руководитель вы сталкивались с предрассудками относительно вас?

— Мне на удивление повезло. Во-первых, я достаточно взросло выгляжу. Во-вторых, Антон Красовский и Елена Орлова-Морозова, которые нанимали меня на работу в фонд, и люди, с которыми я работаю сейчас, относительно молоды. Они оценивают других без предвзятости, и такие отношения мы стараемся поддерживать со всем коллективом. На собственном примере я научился давать людям шанс, даже если у них не очень много опыта.

Я впервые попал на лекцию в СПИД.ЦЕНТР по приглашению друга, который здесь работает арт-директором. Начал посещать лекции, потому что мне было это интересно, а спустя полгода меня попросили переводить тексты для сайта. ВИЧ-положительные люди появились в моей жизни за год до моего прихода в фонд. Не могу сказать, что у меня были кардинальные стереотипы на счет заболевания — я не боялся ВИЧ-положительных людей, а просто ничего про них не знал. Мои знания кончались на уровне школьного плаката с изображением смерти и шприцов, как у большинства населения России. У меня не было переломного момента, но знакомство с ВИЧ-положительными людьми в том числе послужило причиной того, что я начал этим интересоваться и заниматься.

— На 2021 год стереотипы о ВИЧ-положительных людях в обществе все еще сильны?

— В массовой культуре изменилось изображение людей с ВИЧ и СПИДом?

— Сам ВИЧ-положительный человек стал выглядеть по-другому. Еще в начале 1990-х годов не было терапии, невозможно было нормально лечить заболевание, бывали разные случаи. Сейчас, если человек с ВИЧ получает терапию, то у него гасится вирусная нагрузка и он не страдает от болезни. У него нормальные самочувствие, продолжительность жизни, здоровье и иммунитет. Он не передает вирус дальше.

— В интервью 2019 года вы говорили, что Россия и Восточная Европа стоят на первом месте по количеству новых случаев заражения ВИЧ, перегнав даже Африку. Как сейчас выглядит ситуация?

— ВИЧ-положительных людей в Африке безусловно больше. При этом темпы роста (темпы прибавления новых ВИЧ-положительных людей) в Африке снижаются, а у нас растут. В России с каждым годом все больше случаев, в Африке — все меньше. Роспотребнадзор сообщает, что у нас рост замедлился — это значит, что он стал чуть медленнее, но продолжается. В целом Россия занимает лидирующие позиции.

— Какие субъекты РФ лидируют по количеству заражений?

— Я не скажу с ходу, но, безусловно, в этом списке есть Урал и Сибирь: Кемерово, Иркутск. Многое не очевидно — статистику сдают местные центры СПИДа, и реальные цифры не всегда понятны. Возьмем, к примеру, Москву, где очень специфический центр СПИДа. В столице нам известна одна официальная статистика, но по факту мы понимаем, что она другая, так как московский центр не берет на учет людей без прописки. Москва и Московская область — довольно сложные регионы, как и Санкт-Петербург. Также основная проблема касается регионов, которые были затронуты еще в 1990-е годы, где сейчас опиоидные эпидемии, — это тот же Урал.

— Как чаще всего происходит заражение?

— Сейчас самый частый путь передачи — половой гетеросексуальный контакт. История о том, что если ты не гей, не секс-работник и не наркопотребитель, то не получишь ВИЧ — это абсолютная чушь. Когда-то она в определенной степени работала, потому что есть такое понятие, как ключевые группы, где заболевание распространяется интенсивнее. Сейчас в зоне риска находятся абсолютно все, и больше 50% случаев передачи — это гетеросексуальный половой контакт. Да, есть оговорка, что это могут быть половые партнеры наркопотребителей — те, кто частично затрагивает ключевую группу. Но гетеросексуальные люди без зависимостей, которые не занимаются секс-работой, тоже затронуты более чем. ВИЧ перестал быть болезнью ключевых групп.

— В процессе работы вы сталкивались с ВИЧ-диссидентами, отрицающими существование вируса?

— Да. Они существуют в ответ на любую эпидемию — сейчас мы видим и COVID-диссидентов, и ВИЧ-диссидентов. Есть еще антиваксеры, которые выступают против прививок. Работать с ними трудно, но сложнее всего, когда болеют их дети. Взрослый человек сам за себя отвечает. Когда заболевает ребенок ВИЧ-диссидента, то встает вопрос жизни этого ребенка, за которого отвечают родители. По-хорошему государство должно принуждать таких родителей лечить своих детей — оно пытается это делать, но получается не всегда. Это опять проблема просвещения.

Пока государство не начнет говорить с людьми о заболевании и методах защиты с научной точки зрения, то эпидемию в России мы не остановим

Одна из ключевых проблем в России — отсутствие некой глобальной повестки по просвещению и профилактике. Российское государство заняло позицию нерадивого родителя. Сложно ожидать от населения России, такого брошенного ребенка, понимания методов защиты от заболеваний. Когда начали объяснять про COVID-19, все более-менее поняли. С ВИЧ выходит ситуация, как у родителей и детей с презервативами — никто об этом не говорит, пока ребенок сам не наткнется на информацию в интернете. То же самое с ВИЧ. Пока государство не начнет говорить с людьми о заболевании и методах защиты с научной точки зрения, эпидемию в России мы не остановим.

— Существует разница между поколениями, когда речь заходит о просвещении относительно ВИЧ? Современные подростки могут получить информацию о заболевании за пару кликов.

Говоря конкретно о ВИЧ, проблема заключается также в актуализации информации для человека. Пока он не поймет, что заболевание касается его и каким-то образом затрагивает жизнь, то эти данные искать не полезет. Молодому поколению проще просветиться о ВИЧ, но стоит проблема, чтобы полученные знания были правдивыми и актуальными.

— Какие отношения у СПИД.ЦЕНТРа с Минздравом?

— Мы коммуникабельные. Мы понимаем, что являемся неким третейским судьей, поэтому оставили за собой право критиковать действия Минздрава и других органов. Но при этом мы понимаем, что нужно работать вместе. Мы друг другу не враги и не можем ими быть. Действия разрозненных организаций не приведут к поставленной цели, пока не будут осуществляться совместно. Наша задача не поругаться, а объединить усилия.

— В прошлом году несколько российских НКО признали иностранными агентами. Как это сказалось на работе сектора и самого СПИД.ЦЕНТРа?

— Вопрос с иностранными агентами стоит давно, но Минюст начал немного лютовать в конце прошлого года. Все напряглись и окончательно поняли, что придется выбирать — либо иностранное финансирование, либо риск получения иноагентства. В конечном счете иноагентство — это огромное неудобство в юридическом плане. Это и дополнительная финансовая отчетность, и отчетность в Минюст. В общем, куча лишних документов и некий публичный статус, который негативно влияет на отношения с окологосударственными формированиями.

Можно работать со статусом иноагента, но нужно ли возлагать этот статус на организации, которые оказывают помощь населению и работают с щепетильными проблемами? На мой взгляд, не нужно, но мы вынуждены с этой ситуацией жить. В СПИД.ЦЕНТРе мы нашли довольно простое решение и просто отказались от иностранного финансирования. У нас его никогда не было и не будет. Мы живем на пожертвования российских коммерческих организаций, на гранты государственных фондов и на частные пожертвования граждан. Мы смогли позволить себе решить эту проблему радикально, так как у нас была выстроена система финансирования. Мы умеем собирать частные пожертвования, с которых начался фонд, — они до сих пор являются огромной частью нашего бюджета.

— В прошлом году сектор также столкнулся с коронакризисом. Как повлияла пандемия COVID-19 на работу СПИД.ЦЕНТРа?

— В начале года было ощущение, что будет тяжело. Никто не понимал, как работать дистанционно, многие сферы по ВИЧ упали. В частности, по тестированию. Опять же, если вы посмотрите статистику Роспотребнадзора, который радостно сообщает нам, что снизилось количество новых случаев передачи, то оно снизилось, так как упало количество тестирований. Снизился доступ к ним.

В пандемию мы перестроились и практически полностью ушли в онлайн. Группы поддержки проводились в Zoom, тестирования мы были вынуждены на некоторое время приостановить, но потом перешли на раздачу тестов — выдавали их с собой и передавали с помощью волонтеров. Сайт работал дистанционно, лекции тоже проводились дистанционно. При первой возможности мы вернулись в офлайн, потому что место, в которое можно прийти, поговорить и протестироваться, очень важно.

— На фоне коронавируса забыли про угрозу ВИЧ и СПИДа? Ему удалось сместить на себя внимание?

— Что опаснее для человеческого организма — ВИЧ или COVID-19?

— С одной стороны, сейчас ВИЧ, если он лечится, практически не приносит никакого вреда. Но нужно понимать, что это хроническое заболевание, из-за которого человек на протяжении жизни пьет препараты. Прекращает пить, и вирус атакует организм. Если не лечить ВИЧ, то последствия будут гораздо хуже, чем от коронавируса, — это падение иммунитета, а следом и COVID-19, и туберкулез, и что угодно может убить человека.

Да, в краткосрочном периоде коронавирус протекает интенсивнее, но это очень не изученное заболевание. На сегодняшний день ВИЧ считается самым изученным заболеванием в мире, а COVID-19 изучить еще не успели. Мы понимаем, как он ведет себя на коротком отрезке времени, но не понимаем последствий. Есть постковид — некие эффекты, которые сохраняются в организме после выздоровления. Что это такое на самом деле и как будет влиять на жизнь человечества в дальнейшем, сейчас непонятно.

На мой взгляд, у ВИЧ есть то, что делает его опаснее, чем коронавирус. Заболевание очень легко запустить. У COVID-19 более-менее понятные симптомы, с появлением которых можно обратиться ко врачу за лечением. С ВИЧ можно прожить 10 лет до того момента, когда у тебя уже будет СПИД. Мы активно призываем тестироваться по той причине, что симптомов ВИЧ не существует — человек не может определить инфекцию, поможет только тест. Симптомы могут быть разными, так как ВИЧ вызывает падение иммунитета. Эта опасность превалирует — человек живет, не задумывается, а потом становится поздно.

— Есть стереотип, что если у человека ВИЧ, то ему отмерен определенный, всегда короткий, срок жизни. В действительности при положительном ВИЧ-статусе есть какие-то ограничения в плане долголетия?

По сути, единственное отличие ВИЧ-положительного человека на терапии в том, что он пьет препараты и периодически наблюдается у врача

Соответственно, срок жизни ВИЧ-положительного человека на терапии не отличается в среднем от жизни ВИЧ-отрицательного, как и качество жизни и способность иметь детей. Человек с положительным статусом не передает вирус, если у него неопределяемая вирусная нагрузка. По сути, единственное отличие ВИЧ-положительного человека на терапии в том, что он пьет препараты и периодически наблюдается у врача.

— Что сегодня говорят о лекарстве от ВИЧ, которое будет способно излечить заболевание, а не снизить вирусную нагрузку?

— Есть разные методы лечения, которые исследуются на сегодняшний день. Например, вакцины. Причем эти вакцины как профилактические, которые можно будет делать ВИЧ-отрицательным людям, чтобы они не заразились, так и лечебные — те, которые излечат заболевание. Вакцины еще не достигли третьей фазы клинических испытаний — по прогнозам, осталось 5-10 лет.

Сейчас существуют новые методы лечения и профилактики — доконтактной и постконтактной. Постконтактную профилактику принимают, если у человека была рискованная половая связь. В таком случае можно пропить курс препаратов и снизить вероятность получения ВИЧ на 80%. Доконтактную профилактику предлагают тем, у кого есть постоянные незащищенные половые контакты либо желание получить дополнительную защиту от возможных рисков. Сейчас в России месячный курс препаратов для доконтактной профилактики можно купить за 2500 рублей — это одна таблетка в день. В случае ее правильного приема клетки будут защищены от вируса и человек не заразится, даже если у него произойдет половой контакт с ВИЧ-положительным партнером не на терапии.

— Из-за коронавируса в России усложнилось получение терапии?

В пандемию значительных перебоев в поставке препаратов не было. Там отдельная система закупок. Да, был период, когда коронавирус пытались лечить препаратами для терапии ВИЧ-инфекции, но глобально это не повлияло. Была проблема с получением лекарств, так как из-за карантина пациентам, тем более пожилым, было сложно приезжать в центры СПИДа. В некоторых регионах вопрос решили доставкой препаратов, были также варианты с увеличением промежутка выдачи — пациенты терапию получали не на месяц, а на три месяца или полгода.

Нужно понимать, что вне зависимости от пандемии перебои с терапией возникают из года в год. Это вопрос поставок. Например, сейчас в Ульяновске препараты пропали из центра СПИДа, так как возникла проблема с неправильным оформлением закупок. Иногда лекарства не закупают из-за бюрократической машины. Сам процесс закупки довольно сложный и может сбоить. Государство объявляет цены, по которым оно готово купить препараты. Эти цены рассчитываются по показателям, которые не всегда сходятся с реальностью. Компании, продающие препараты, видят цены и понимают, что просто не могут выйти с ними на аукцион. Приходится пересчитывать заново — так иногда продолжается до пяти раз и более.

— Как эпидемия ВИЧ влияет на российскую экономику?

— Как я уже говорил, Россия — довольно нерадивый родитель. К тому же не прагматичный. Понятно, что если не лечить ребенку зубы, то в будущем лечение обойдется гораздо дороже. То же самое с ВИЧ — если сейчас не озаботиться профилактикой, то потом нужно будет лечить гораздо больше людей. Терапия — это на всю жизнь, это ежемесячные закупки таблеток. Объяснить человеку, что нужно использовать презервативы, и дать ему этот презерватив бесплатно, гораздо дешевле. Весь мир давно это понял. В некоторых европейских странах определенным группам людей бесплатно выдают даже доконтактную профилактику, чтобы защитить их от ВИЧ и потом не покупать еще больше препаратов. На этапе профилактики бороться с эпидемией гораздо проще, чем на этапе лечения.

— Какие сейчас прогнозы на ситуацию с ВИЧ и СПИДом в России?

— Есть два сценария. Первый: все остается так, как есть. В этом случае мы дальше скатываемся в тяжелое состояние и в какой-то момент понимаем, что у нас генерализованная эпидемия уровня коронавируса. У каждого человека будет уже даже не один, а несколько знакомых с положительным ВИЧ-статусом. Эпидемии распространяются в быстрой прогрессии, а значит, дальше будет только хуже. ВИЧ-положительные люди никуда не денутся. Они будут умирать в случае отсутствия терапии, но не исчезнут, а создадут новых ВИЧ-положительных людей, потому что так работает эпидемия.

Второй сценарий. Мы вводим сексуальное просвещение не только для молодежи, а вообще для всех. Мы начинаем говорить о ВИЧ в публичном пространстве — по ТВ и в интернете. Мы понимаем, что презерватив — это нормально, что о нем нужно и можно говорить. Мы начинаем интенсивно работать с ключевыми группами: наркопотребителями, секс-работниками, мигрантами, мужчинами, которые занимаются сексом с мужчинами, заключенными. Они являются не единственными носителями вируса, но остаются одними из катализаторов эпидемии. Мы обеспечиваем всеобщий доступ к лечению для ВИЧ-положительных людей. Сегодня терапию получают порядка 40% тех, кто живет с вирусом. На это есть разные причины. Где-то человек не может получить препараты, а иногда его самого просто невозможно охватить лечением, потому что он живет в дальнем регионе и сидит на героине. Мы делаем так, чтобы ВИЧ-положительные люди могли начать лечение, повышаем доступ в самых сложных регионах. Более того, мы начинаем лечить мигрантов. Сейчас они не получают терапию и распространяют вирус, но если делать вид, что их не существует, они тоже никуда не исчезнут. При выполнении всех этих условий мы сможем в довольно короткие сроки повернуть эпидемию вспять и начать движение в направлении европейских стран, которые в этом уже преуспели. У нас есть позитивные примеры — например, Московская область, где человек может получить терапию в день постановки диагноза в региональном центре СПИДа. Все хорошие практики нужно объединить и масштабировать на регионы. В этом случае, я думаю, в течение пяти лет у нас получится изменить ситуацию с ВИЧ-инфекцией в России.

ВИЧ/СПИД – самая смертельная пандемия последних лет: он убил в два раза больше людей, чем погибло в Первую мировую. Но последние 30 лет медицинских исследований оказались довольно результативными: при антиретровирусной терапии (АРВТ) шансы развития СПИДа очень низки, и можно прожить весьма долгую и плодотворную жизнь.

Увы, АРВТ доступна не всем.

В Западной и Центральной Африке 5 млн. ВИЧ+ человек, т.е. 75% инфицированных, практически не получают антиретровирусную терапию и обречены на растянутую во времени мучительную смерть. В гораздо худшей ситуации оказались 73 тыс. детей, 90% инфицированных, т.к. у них вообще нет доступа к АРВТ.

2. ВИЧ в основном передается между людьми, практикующими однополые контакты

Ложь.

3. Если у вас ВИЧ, вы не сможете родить здорового ребенка

Ложь.

Получая правильно подобранную антиретровирусную терапию, у беременной женщины с положительным ВИЧ-статусом шанс передать вирус ребенку менее 2%. И это прекрасная новость: благодаря АРВТ количество детей, которые рождаются с положительным статусом, с 2000 года снизилось на 60%. Более того, в прошлом году Куба стала первой страной, в которой полностью прекратилась передача вируса от матери ребенку.

Конечно, на это влияет доступность АРВ терапии. В Западной и Центральной Африке ее получают всего 39% беременных, и именно поэтому здесь высочайшее количество новорожденных с положительным статусом. Хотя в Западной и Центральной Африке насчитывается 17,9% от общего числа людей, живущих с ВИЧ во всем мире, при этом на данный регион приходится около половины новорожденных детей с ВИЧ.

Но передача вируса этим детям могла быть предотвращена. Хуже того, 90% ВИЧ+ детей этого региона вообще не имеет доступа к терапии. Без лечения треть детей не доживет даже до своего первого дня рождения, половина – не переживет второй год, и только один из пяти отметит пятилетие.

4. Презервативы – единственный способ не передать ВИЧ своему партнеру

Ложь.

Конечно, презерватив – очень эффективный способ предохранения. Но он не единственный.

Исследования доказывают, что правильно подобранная терапия снижает риск передачи вируса на 96%, если один из партнеров в паре имеет позитивный статус. Более того, есть новые лекарства, которые защищают также и партнера с негативным статусом.

5. Чем больше людей с ВИЧ в стране, тем больше смертность от СПИДа

Ложь.

Сейчас в ЮАР самое большое количество людей, живущих с ВИЧ (6,8 млн.), и каждый год СПИД уносит жизни 14 тысяч. Но в Нигерии умирает в два раза больше людей, хотя инфицировано в два раза меньше. И почему же? Это просто: нигерийцы получают гораздо меньше лекарств, чем жители Южной Африки (на терапии 22% против 45% в ЮАР).

Аналогично, в Гвинее официальная смертность от болезней, связанных со СПИДом, составила 3 800 случаев в 2014 году - примерно столько же, как и в Свазиленде (3 500 случаев). Но в Свазиленде в два раза больше инфицированных ВИЧ людей – 210 тыс. по сравнению с 120 тыс. в Гвинее. Это самый высокий показатель заболеваемости в мире – 27,7%.

Если коротко, то чем ниже в стране показатель доступности АРВТ, тем больше смертей от болезней, связанных с ВИЧ/СПИД.

6. Чем меньше в стране ВИЧ+ людей, тем проще бороться с заболеванием

Ложь.

Где логика? Этому есть несколько объяснений. На примере Конго, если ВИЧ не обсуждается в обществе, медиа или в политических кругах, он теряется среди многих других приоритетов и инициатив по здравоохранению. Непонятно, почему международное сообщество постоянно игнорирует страны с низким уровнем заболеваемости, например, Западную и Центральную Африку.

7. Только богатые стабильные страны могут позволить себе дорогое пожизненное лечение

Ложь.

Казалось бы, это логично. Даже богатые страны имеют трудности с лечением растущего количества людей с хроническими заболеваниями: диабетом, ожирением… А теперь представьте себе ситуацию в Малави, где необходимо обеспечивать ежедневной терапией 10% взрослого населения, и учтите, что там в 6 раз меньше сотрудников системы охраны здоровья, чем рекомендовано ВОЗ.

На самом деле, самого заметного прогресса в борьбе с ВИЧ/СПИД достигли страны с ограниченным ресурсами. Фактически, единственное, что повлияло на увеличение продолжительности жизни в ЮАР – передача стране АРВТ в 2000-х.

Испытания лекарств от ВИЧ часто включает в себя аналитическое прерывание лечения, когда пациенты с ВИЧ прекращают прием антиретровирусной терапии (АРТ), чтобы ученые могли понаблюдать, как неконтролируемый вирус реагирует на исследуемые препараты.

Участие в такого рода клинических испытаниях может вызвать страх у человека с ВИЧ, который привык поддерживать неопределяемую вирусную нагрузку. Кроме того, предыдущее исследование, проведенное доктором Лау, показало, что многие люди с ВИЧ не были уверены в том, как работают эти испытания, и многие из них не были готовы к длительным периодам определяемой вирусной нагрузки.

Ученые работают над различными стратегиями излечения ВИЧ-инфекции. Некоторые методы нацелены на сокращение латентных резервуаров ВИЧ — инфицированных иммунных клеток, которые не производят новые вирионы в течение многих месяцев или лет. Другие виды терапии пытаются повысить способность иммунной системы контролировать вирус.

Существуют два типа исследований, основанных на прерывании лечения, которые используются для оценки потенциальной терапии: изучение времени до восстановления вирусной активности (TVR) и изучение контрольных точек. В исследованиях TVR после того, как участники прекращают АРТ, ученые измеряют время, необходимое, чтобы вирусная нагрузка сначала достигла обнаруживаемого уровня (50 копий/мл), а затем время, необходимое для достижения более высокого порога (часто 10 000 копий/мл), после чего участники возобновляют прием АРТ. Если тем, кто получает лечение, требуется больше времени для достижения этих пороговых значений по сравнению с контрольной группой, это указывает на то, что терапия замедляет восстановление вирусной активности. Исследования TVR часто используются для оценки методов терапии, нацеленной на резервуары, обычно они длятся всего несколько недель.

Исследования контрольных точек демонстрируют, насколько эффективно иммунная система участников контролирует ВИЧ самостоятельно. В этих гораздо более длительных исследованиях (до нескольких месяцев) исследователи позволяют вирусным нагрузкам участников достигать высоких уровней, имитируя острую фазу ВИЧ, чтобы проследить, сможет ли их иммунная система в дальнейшем снизить эту нагрузку. Порог для возобновления АРТ обычно устанавливается на высоком уровне (часто 100 000 копий/мл). Когда участники, получающие лечение, способны контролировать ВИЧ при более низких уровнях вирусной нагрузки и в течение более длительного времени, чем участники контрольной группы, это говорит о том, что терапия повышает их иммунитет против вируса.

Несмотря на то, что нет конкретных рекомендаций, определяющих, как планировать исследования с прерыванием лечения, группа ученых, занимающихся исследованием ВИЧ, встретилась в 2018 году, чтобы обсудить этические стороны и выработать методы для снижения риска. Прекращение АРТ во время этих исследований не просто подвергает участников риску длительных периодов определяемой, а в некоторых случаях и высокой вирусной нагрузки. Более высокие вирусные нагрузки также могут подвергать опасности и ВИЧ-отрицательных половых партнеров участников.

До сих пор в большинстве исследований риск снижался за счет небольшого числа участников и отсутствия контрольной группы, которая вместо лечения принимала неактивное плацебо. Включение контрольной группы важно, потому что это позволяет ученым сравнивать тех, кто принимает лекарства, с теми, кто находится на плацебо. Тем не менее научное сообщество обсуждало этичность использования контрольных групп в подобных испытаниях лекарств, потому что они подвергаются длительным периодам повышенной вирусной нагрузки в отсутствие каких-либо препаратов, даже экспериментальных.

Исследование

Доктор Лау и ее коллеги использовали данные предыдущих клинических испытаний для создания математических моделей, позволяющих оценить, как различные их параметры влияют на статистическую мощность испытания.

Статистическая мощность аналогична чувствительности. Например, тест на ВИЧ с чувствительностью 80% успешно идентифицирует вирус у 80% людей, которые на самом деле ВИЧ-положительны, но не выявит у остальных 20% ВИЧ-положительных людей. Когда клиническое испытание, оценивающее лечебную терапию, должно достигнуть статистической мощности в 80% (при условии, что терапия имеет реальную пользу для тех, кто ее принимает), в испытании будет 80-процентная вероятность обнаружить пользу и 20-процентная вероятность ее упустить.

Проще говоря, чем больше данных задействовано в испытании, тем большей статистической мощностью оно будет обладать. Такие факторы, как количество участников, число контрольных параметров, продолжительность испытания и частота анализов крови, влияют на статистическую мощность испытания.

Результаты пробного моделирования TVR

В отношении недавнего исследования TVR с участием 13 человек такая модель показала, что при мощности 80% исследование выявило бы только лечение со значительным снижением реактивации (от 70 до 80%). Чтобы исследование TVR выявило снижение реактивации на 30%, потребуется уже по 120 участников в группе терапии и в контрольной группе. Поскольку в большинстве исследований TVR задействовано малое число участников, они, вероятно, не устанавливают умеренных результатов терапии.

Может показаться нелогичным планирование исследования для выявления меньшего эффекта от лечения, когда конечной целью является поиск максимальной пользы (т. е. терапия, приводящая к 100% снижению реактивации). Тем не менее на начальных этапах поиска лекарства необходимо фиксировать даже умеренные результаты, чтобы решить, требует ли этот метод дальнейшего изучения.

Помимо рекомендации увеличить количество участников, команда предлагает использовать ретроспективные контрольные данные в дополнение к контрольным группам. Данные из предыдущих испытаний, в которых люди прерывали АРТ, могли бы повысить потенциал выявления умеренной пользы от лечения. Они смоделировали гипотетическое исследование TVR, в которое вошли 50 участников и 50 человек из контрольной группы. При мощности 80% эта конструкция может обнаруживать снижение реактивации до 43%. Добавление ретроспективных данных еще 150 участников позволило бы в том же испытании выявить снижение до 36%.

Такое моделирование также не показало практически никакого улучшения способности обнаруживать снижение реактивации при увеличении продолжительности испытаний TVR свыше пяти недель. После этого срока модель предсказала улучшение обнаружения не более чем на 1%. Точно так же они не обнаружили практически никакой пользы от проведения лабораторного мониторинга чаще, чем раз в неделю. Наблюдение за людьми два раза в неделю почти не помогло обнаружить снижение реактивации.

Ученые провели отдельный анализ для оценки максимального риска передачи ВИЧ во время исследований TVR на основе предыдущих данных. Они оценили максимальный риск передачи, предполагая, что участники занимались незащищенным сексом и что доконтактная или другие методы профилактики не использовались. Кроме того, если во время еженедельного мониторинга не сообщать пациенту показатель вирусной нагрузки сразу же, то участник, которому необходимо возобновить АРТ (если его вирусная нагрузка превысила 1000), скорее всего, отложит это до следующего еженедельного визита.

Было подсчитано, что в этом случае во время пятинедельного исследования TVR с порогом вирусной нагрузки 1000 для повторного начала АРТ максимальный риск передачи ВИЧ составил 3,6 на 1000 участников, занимающихся вагинальным сексом. При анальном сексе для вводящих партнеров максимальный риск составлял около 7 на 1000, а для принимающих партнеров — около 70 из 1000. Изменение схемы исследования, включающее экспресс-тестирование на вирусную нагрузку и возобновление АРТ в тот же день, снижает предполагаемый максимальный риск до 0,9, 1,8 и 18 на 1000 соответственно.

Результаты моделирования исследования по контрольным величинам

Исследования контрольных точек должны иметь достаточную статистическую мощность, чтобы отделять преимущества предлагаемой лечебной терапии от контроля после лечения. Используя результаты исследования CHAMP, ученые предположили, что исходный уровень контроллеров после лечения ниже 4%. Если целью исследования было определить увеличение количества контролеров до 20% (это означает, что терапия помогла людям, которые не являются естественными контроллерами, подавить вирус), их модель показала, что 24-недельное исследование со статистической мощностью 80% потребует участия 60 пациентов.

Из-за чрезвычайно высоких вирусных нагрузок в типичных исследованиях контрольных величин (до 100 000) авторы сравнили, как использование более консервативного порогового значения (1000) для возобновления АРТ повлияет на способность этих исследований обнаруживать увеличение числа контроллеров после лечения. CHAMP показало, что у 55% контроллеров после лечения первоначальные всплески вирусной нагрузки не превышали 1000 копий/мл, и в дальнейшем они сохраняли вирусную нагрузку ниже этого порога.

Используя эти данные, Лау и Кромер предположили, что использование порога в 1000 копий маскирует 45% естественных контроллеров после лечения, что может помешать обнаружить, когда терапия усиливает иммунный контроль участников над ВИЧ. Чтобы восстановить статистическую мощность, потребуется больше участников. Как и в приведенном выше примере, при мощности 80% и цели выявления 20-процентного повышение числа контроллеров после лечения свыше базового уровня 4%, более низкий порог вирусной нагрузки потребует увеличить количество участников с 60 до 120 как в лечебных, так и контрольных группах.

Как и в случае исследований TVR, ученые также оценили максимальный риск передачи ВИЧ во время определения контрольных величин, используя те же предположения, что и описанные выше (отсутствие стратегий профилактики и экспресс-тестирования на вирусную нагрузку, незащищенный секс, недельная задержка перед возобновлением АРТ). Из-за гораздо большей продолжительности испытаний и высоких пороговых значений вирусной нагрузки (для этого они сослались на исследование контрольных величин, в котором использовали данные 50 000 человек) они оценили максимальный риск передачи ВИЧ как 13 случаев на 1000 при вагинальных половых контактах, около 25 на 1000 — для вводящего партнера при анальном сексе, 214 на 1000 — крайне высокий — для принимающего партнера при анальном сексе.

Предлагаемая гибридная схема испытаний

Основываясь на собственном моделировании и оценках максимального риска передачи, ученые предлагают использовать гибридную модель для анализа прерывания лечения. В озвученной ими схеме прерывания будут начинаться с пятинедельного исследования TVR. Хотя оно, как правило, применяется, когда терапия нацелена на резервуары ВИЧ, у людей, отвечающих на терапию, направленную на усиление иммунитета, также будет наблюдаться более медленное восстановление вируса (если лечение было эффективным).

Начало испытания для оценки потенциального лечения с помощью исследования TVR подвергнет участников гораздо более коротким перерывам в лечении, что позволит исследователям определить, имела ли эта терапия достаточную эффективность, чтобы перейти к более длительному изучению заданных значений. Если медики согласятся с необходимостью дальнейшего исследования, а пациенты с вирусной нагрузкой ниже 1000 согласятся перейти к следующей фазе, они продолжат тщательное наблюдение в течение 24 недель или до тех пор, пока вирусная нагрузка участников не превысит 1000 копий/мл, после чего они возобновят АРТ.

Ученые рекомендуют провести экспресс-тестирование на вирусную нагрузку и возобновить АРТ в тот же день, чтобы свести к минимуму риск передачи инфекции. По их оценке, ограничение контрольной точки теми, кто уже демонстрирует контроль за вирусом, до вирусной нагрузки ниже 1000, снижение порога вирусной нагрузки для возобновления АРТ до 1000, ограничение продолжительности до 24 недель, а также включение тестирования по месту оказания медицинской помощи и возобновление АРТ в тот же день снижают максимальный риск передачи до 0,2 на 1000 при вагинальном сексе, до 0,35 на 1000 — для вводящего партнера при анальном сексе и до 3,1 на 1000 — для принимающего партнера при анальном сексе. И это значительное улучшение показателей по сравнению с оценкой, полученной в ходе традиционных исследований контрольных величин.

Если первоначальное исследование TVR показывает, что лечение не требует дальнейшего изучения (например, если не обнаружено позитивного эффекта), то ученые смогут избежать затрат на проведение длительного исследования контрольных величин.

Выводы

Ученые пришли к выводу, что в испытаниях лекарств недостаточно участников для обеспечения знаковой статистической мощности при умеренных результатах лечения. Поскольку чаще всего при испытаниях терапии также не используются контрольные группы, количественная оценка пользы лечения чрезвычайно сложна. Специалисты рекомендуют сотрудничать всем заинтересованным структурам для создания ретроспективной контрольной базы данных, которая позволила бы разработать схему испытаний, не полностью полагающуюся на контрольные группы плацебо. Тем не менее они отмечают, что задействование ретроспективных контрольных данных означает включение людей, которые с большей вероятностью начали АРТ во время хронической ВИЧ-инфекции, и тех, кто использует более старые схемы АРТ, которые могут действовать как искажающие факторы.

Тем не менее сокращение числа участников, получающих плацебо, снижение пороговых значений вирусной нагрузки, продолжительности испытаний и рисков передачи ВИЧ могут побудить большее число людей с ВИЧ участвовать в исследованиях с прерыванием лечения.

Эпоха активистов

Правда, выбирать сферу поддержки нужно с осторожностью, поэтому львиная доля пожертвований коммерческих компаний идет на проблемы с нулевым риском PR-провала: помощь детям, старикам, животным и природе.

Сегодня ВИЧ-сервис разительно отличается от прошлых лет: ВИЧ больше не является смертным приговором, главной целью активистов стала борьба со стигматизацией болезни, а НКО занимаются выявлением ВИЧ-положительных, профилактикой среди ключевых групп риска, повышением социального благополучия людей с ВИЧ. Государства по всему миру взялись за финансирование программ лечения, но в вопросах выявления и профилактики нуждаются в помощи НКО — те же не могут рассчитывать на значительные частные пожертвования, не имеют достаточной поддержки государства и ищут донорской помощи. Вот только кто в России займется проблемой, ассоциированной с сексом, часто однополым, проституцией, наркотиками и прочими вещами, никак не укладывающимися в картину мира социально благополучного россиянина?

Основные цели, на которые выдаются гранты в сфере ВИЧ, — это тестирование населения с целью выявления ВИЧ-положительных людей и постановки их на лечение, а также просвещение общества на темы современных методов профилактики и лечения. И в какой-то момент интересы НКО и сообществ совпали с интересами фармкомпаний. Ведь на их доходы, с одной стороны, влияет количество выявленных и начавших лечение ВИЧ-положительных людей, для которых государство будет закупать препараты, а с другой — обновление и совершенствование этих самых лекарств с заменой на более современные и, следовательно, дорогие — и без просвещения сообщества людей с ВИЧ это обновление сильно буксует.

По мере того как растет выявляемость и люди с ВИЧ все активнее добиваются современной терапии, производителям терапии становится выгодно увеличивать свой рынок, выводя АРТ за рамки ВИЧ-позитивного сообщества. Поддерживая программы по доконтактной и постконтактной профилактике, они смогут со временем рассчитывать на спрос со стороны ВИЧ-негативных людей — на примере западных стран видно, как и эти программы начинают финансироваться государством в интересах граждан.

Дефицит помощи

Эта благостная картина, казалось бы, отвечает на все вопросы: ВИЧ-сервис развивается, доноры довольны, россияне в плюсе. Но в этой бочке меда есть две ложки дегтя. Первая, поменьше: мы не знаем, как долго интересы ВИЧ-сервиса будут синхронизироваться с фармкомпаниями. И это не было бы такой проблемой, если бы не вторая: Россия остается одним из мировых лидеров по темпам распространения эпидемии ВИЧ. Средств, которые выделяют фармкомпании, государство и частные жертвователи, просто недостаточно.

И здесь мы возвращаемся к первоначальному посылу: бренды, а за ними и потребители в погоне за лучшей репутацией выбирают наименее опасные сферы благотворительности — и заливают деньгами проблемы, в решение которых деньги вносят все меньший и меньший результат. При этом не менее 1% дееспособных жителей России живут с ВИЧ — и интересны различным брендам и как потребители, и как сотрудники.

Когда общество поймет, что помощь страдающим взрослым, забытым на фоне детей, стариков и животных, ценнее как раз из-за дефицита такой помощи, поддержка сфер вроде ВИЧ-сервиса станет важнее для имиджа компаний, чем стандартная корпоративная благотворительность. И больше всего репутационных бенефитов получат первые решившиеся. Осталось только дождаться и увидеть, кто это будет.

Около 600 тысяч из примерно миллиона российских ВИЧ-инфицированных государство не лечит. Лекарств им не хватает, у врачей в СПИД-центрах на них нет времени. Это потенциальная аудитория для частных клиник. Первая платная клиника для ВИЧ+ открылась всего полгода назад.

По закону ВИЧ-инфицированным положено бесплатное лечение. Но в конце 2017 года чиновники ясно дали им понять, что на помощь государства надеяться нечего.

Во время круглого стола в Екатеринбурге активисты рассказывали, что ВИЧ-инфицированным не хватает лекарств. У заместителя министра Минсоцполитики Свердловской области Елены Лайковской нашёлся неожиданный ответ: ищите ВИЧ-положительных бизнесменов.

"Вообще, вам необходимо рассмотреть такой вариант, как привлечение внебюджетных средств, — сказала она. — Обратитесь к успешным ВИЧ-положительным бизнесменам, создайте фонд закупки препаратов".

Конечно, фраза чиновницы звучит цинично. При этом "успешные ВИЧ-положительные бизнесмены" в России есть. Один из проектов — первая в стране специализированная частная инфекционная клиника, куда платно могут обращаться пациенты с ВИЧ, гепатитом С и другими инфекционными заболеваниями.

ВИЧ и не только

20 минут от метро "Динамо" пешком, поворот в арку — во дворе окажется невысокое здание в светло-розовых тонах. Издалека увидеть, что в нём находится, сложно, но, если зайти на территорию, вас встретит вывеска H-Сlinic.

Создатели вложили в название особый смысл: основные заболевания, на которых клиника специализируется, на латинице начинаются с буквы H — HIV (ВИЧ), Hepatitis (гепатит). А здоровье на английском тоже начинается с H — health.

Лифт, бахилы, ресепшен— всё, как обычно. Обстановка камерная — площадь клиники всего 300 квадратных метров. Это меньше десятка кабинетов врачей, пара переговорок и маленькое помещение для персонала. В будние дни в среднем получается принять около 10 пациентов, в субботу — уже почти 30. И люди идут.

— Идея о такой клинике у меня появилась лет 8 назад. Нас 3 человека — люди, которые являются зачинщиками всего этого и которых так или иначе затронула эпидемия ВИЧ, — рассказывает Андрей Злобин, активист и генеральный директор H-Clinic.

Он прямо не отвечает на вопрос, есть ли у него самого ВИЧ. По данным базы "СПАРК-Интерфакс", в 2010 году Андрей был председателем правления общественной организации "Сообщество людей, живущих с ВИЧ".

Также у Андрея Злобина есть и другой бизнес — например, он совладелец компании "Вездеход" (профиль — деятельность в области отдыха и развлечений). Раньше у него были ещё фирмы "Евротрейд" и "Немо" (профиль обеих — оптовая торговля мебелью). У партнеров Злобина по клинике тоже есть другой бизнес.

— Были разные варианты, как создать клинику: в качестве некоммерческой организации, прибегнув к помощи государства, инвесторов, — сказал Андрей Злобин. — Со временем пришло понимание, что такой проект должен быть устойчивым, ни от кого не зависимым. Поэтому мы вложили свои собственные деньги.

Он пояснил, что у каждого из партнёров был "опыт руководства коммерческими и некоммерческими структурами", но медицинский бизнес для всех был чем-то новым.

— Несмотря на то что мы сегодня говорим больше о ВИЧ-инфекции, наша клиника не является "частным СПИД-центром", мы специализируемся на широком круге инфекционных заболеваний — вирусные гепатиты, герпетическая и внутриутробные инфекции, микобактериозы и другие.

Клиника начала работать в июле 2017 года. За это время с различными инфекционными заболеваниями обратилось почти 500 человек. По оценкам экспертов, медклиники обычно окупаются в течение 3–5 лет. В H-Сlinic сейчас работают на самоокупаемость.

— Я слышал о подобных идеях — открыть такую специализированную клинику — ещё лет 10–12 назад, — рассказал Павел Гагарин, председатель совета директоров аудиторско-консалтинговой группы Gradient Alpha. — Но тогда грянул кризис 2008 года, а потом ещё несколько потрясений на рынке произошло. Открывать новый бизнес в такой нестабильной обстановке — это большой риск. Я думаю, на подготовку этого проекта ушло 2–3 года — нужно было получить лицензию, найти персонал, средства и так далее.

По словам эксперта, выгодным этот бизнес сможет стать и в таком "бутиковом" варианте. Но можно попробовать открыть сеть.

— В этом варианте разумно будет работать в рамках государственно-частного партнёрства, поддержка со стороны государства лишней не будет, — сказал Гагарин.

По сравнению со СПИД-центром

В России живёт примерно 146 миллионов человек. Из них около 1 миллиона — люди с ВИЧ. Для консультации с врачом такому пациенту нужно идти в СПИД-центр, их в России минимум 85 (в каждом регионе есть не меньше одного). Получить лекарства и сдать нужные анализы в обычных поликлиниках нельзя.

Поток пациентов в СПИД-центрах огромный. Не удивительно, что среднее время приёма — максимум 15 минут. В очередях порой приходится стоять по 8 часов, как рассказывал Лайф. Вадим Покровский, руководитель федерального СПИД-центра, объяснил, почему в государственных центрах нет времени на пациентов.

— У нас количество инфицированных с каждым годом увеличивается в среднем на 100 тысяч человек, а количество инфекционистов при этом не растёт. В крупном городе у врача может быть до 100 пациентов в день, там даже 15 минут не получается, к сожалению, — рассказал он.

Например, в Москве живёт примерно 80 тысяч человек с ВИЧ. А в столичном СПИД-центре работает всего 16 инфекционистов. Он находится на востоке Москвы на территории 2-й инфекционной больницы. Это небольшое трёхэтажное здание.

К двери подходит молодая пара. Девушка выглядит плохо: у неё бледное, очень худое лицо со впалыми щеками, она еле передвигает ноги и держит под руку своего спутника. Он торопит её, боится, что они опоздают на приём к врачу.

— Да мне только КТ (компьютерная томография. — Прим. Лайфа) сделать, — говорит она. — Больше я уже всё равно никуда не успею.

Видимо, уже с утра она понимала, что просто не высидит в очередях ко всем специалистам, которые ей нужны.

Внутри — как будто обычная российская поликлиника: железная дверь, очереди в регистратуру и гардероб, серые стены с множеством пластмассовых дверей.

В небольшом тамбуре перед гардеробом очередь из 10 человек — все молча сдают куртки, надевают бахилы и, опустив голову, идут по врачам. В дверном проёме стоит охранник и окидывает входящих строгим взглядом надзирателя.

В коридорах пахнет лекарствами. Царит тишина — разговаривать, судя по всему, принято только в кабинете врача. Даже троица (мужчина и две женщины, явно пришли вместе), которая присела на подоконник, молча смотрит в окно на московскую зиму.

Разрухи нет, но, конечно, здание не назовёшь уютным. Многолюдно, но есть где посидеть. Главный плюс — за всё это не надо платить.

Проблемы в бесплатной медицине есть и с лекарствами. По словам главы Минздрава Вероники Скворцовой, бесплатные лекарства получают только 40% ВИЧ-инфицированных. Остальным приходится или покупать препараты за свой счёт, или обходиться просто без лечения.

Пациенты

Так что потенциальная аудитория частной клиники — те, кому не досталось лекарств и кто не может и не хочет проводить целые дни в очередях. Но люди должны быть достаточно обеспеченными. А это, конечно, меньшинство ВИЧ-инфицированных.

Например, героя одного из сюжетов Лайфа Евгения Мельникова отказались лечить в московском СПИД-центре из-за отсутствия столичной прописки. Но он признался, что возможности тратить более 100 тысяч рублей в год на лечение у него просто нет — он учится, снимает жильё. В результате ему пришлось несколько месяцев добиваться законного бесплатного лечения от государства.

А вот 35-летний Александр говорит, что потратить 30 тысяч за один визит к врачу — для него не проблема. Совсем недавно у него обнаружили ВИЧ, пришлось задуматься о выживании. Он наслушался ужасов про СПИД-центры и решил поискать на форумах альтернативу. Так он узнал об H-Clinic.

— По московским меркам цены стандартные, но постоянно проводятся акции и скидки. Первый приём мне обошёлся в сумму примерно 30 тысяч, это со всеми анализами. Потом следующие 3 месяца по 11 тысяч — это включая мониторинг иммунного статуса и вирусной нагрузки после старта терапии. Жизнь дороже денег, — рассказывает он.

Цены не самые дешёвые — например, приём врача-инфекциониста стоит 3,5 тысячи рублей. В других частных клиниках Москвы можно попасть к инфекционисту и за 1 тысячу.

Сейчас полный перечень обследований для ВИЧ-инфицированного (иммунный статус, вирусная нагрузка, первичная резистентность вируса к препаратам) стоит около 30 тысяч рублей. Но в клинике уверяют, что готовы идти навстречу пациентам.

— Если пациента всё устраивает, он идёт, сдаёт, платит. Если у него нет возможности платить столько денег, то врач вместе с ним определит приоритетность анализов в данном конкретном случае и снизит цену в 2–3 раза. А если у пациента уже есть "на руках" результаты части обследований, то можно будет значимо снизить свои расходы: диагностика — основная расходная часть лечения. Поверьте, деньги — это не такая большая проблема в здравоохранении. Мы, имея опыт получения медицинской помощи, не преувеличиваем ценность бесплатной государственной помощи. Гораздо чаще бывает, когда у человека деньги вроде есть, но необходимая помощь оказывается вне зоны доступа.

По словам Андрея Злобина, в клинику приходят в том числе совсем тяжёлые пациенты, которые говорят, что график работы СПИД-центров не поменяешь ни на какие деньги, а времени на очереди нет.

— Что такое 15 минут на приём в СПИД-центре, когда пациент "нестандартный"? — говорит Андрей Злобин. — У него есть вопросы или дополнительные проблемы со здоровьем — за это время просто невозможно разобраться во всём этом. Не считая того, что просто поговорить с врачом точно не получится — а это порой бывает крайне важно для пациента. У нас приём врача длится час, при этом ни разу не получилось так, чтобы первично обратившийся пациент вышел раньше.

Ещё один бонус: в H-Сlinic пациент может в том числе анонимно записаться к врачу. Это может быть важно: многие ВИЧ-инфицированные боятся рассказывать окружающим о своём диагнозе. ВИЧ не передаётся в быту, но мифов об этом заболевании настолько много, что люди, которые открыто говорят о своём диагнозе, постоянно сталкиваются с неприятностями. Их отказываются брать на работу, им угрожают убийством, от них все отворачиваются.

Ещё одно отличие от госцентров — иностранные стандарты. Если говорить о ВИЧ, то в клинике взяли за основу европейские рекомендации по лечению и диагностике, если о гепатите — американские.

В чём разница? Например, в Европе, согласно стандартам ВОЗ, назначают лечение сразу после постановки диагноза ВИЧ. Но в нашей стране другие правила: у нас начинают лечить, когда иммунитет у инфицированного уже снижен. Иммунитет можно измерить в клетках CD4. В России считается: если этих клеток становится меньше чем 350 на 1 кубический мм крови — значит, время пришло. Это почти СПИД.

Российские и европейские стандарты по лечению также отличаются перечнем лекарств и анализов.

— Да, стандарты высокие, это делается для пациентов прежде всего. Они должны понимать, за что они платят деньги, — отмечают в клинике.

Цель

— Нужна ли российским пациентам альтернатива СПИД-центрам? Судите сами, вот конкретный пример. У нас есть партнёрская клиника в Берлине, такая же специализированная. Когда мы у них спросили, какие пациенты к ним приходят и платят за услуги самостоятельно — без страховки, выяснилось, что из 300 пациентов 260 — это россияне и украинцы. Около 200 человек приезжают из России, причём не только из Москвы, а из всех городов, откуда есть прямой рейс до Берлина — Санкт-Петербург, Екатеринбург, Новосибирск и так далее. Значит, эта помощь нужна всем, по всей стране.

Как рассказал Злобин, и в H-Clinic 15–20% пациентов приезжают из Сочи, Тюмени, Улан-Удэ и других городов. В будущем филиалы клиники могут появиться и в регионах, но пока создатели об этом громко не говорят.

— Да, у нас пациенты платят за услуги, и мы считаем, что это по-честному. Это бизнес, и, если мы будем работать бесплатно, нас просто не будет, а значит, не будет и помощи такого узкого и экспертного формата. А если пациент готов самостоятельно обеспечить своё лечение, то не должно быть никаких ограничений кроме требований доказательной медицины и возможностей пациента, — говорит Злобин. — В нашей клинике мы постарались всё это объединить. Мы реалисты, мы понимаем, что у нас не получится глобально решить проблему СПИДа или вирусных гепатитов, но мы стараемся решить проблему хотя бы одного конкретного пациента, быстро и качественно.

Подобные клиники помогают некоторым пациентам эффективно бороться с болезнью, но это может быть несправедливо по отношению к остальным пациентам, считает академик Покровский. Получается, кому-то все современные стандарты, а кто-то погибает из-за того, что у него нет денег.

Читайте также: