Лекарство от вич новости 2025 год
Обновлено: 07.05.2024
Американские медики прогнозируют, что к 2025 году эпидемию ВИЧ в США удастся остановить, если продолжить бороться с вирусом и ежегодно допускать все меньше новых случаев инфицирования. Однако для этого максимальное число больных должно знать о своем статусе и регулярно получать антиретровирусную терапию.
Новый прогноз о прекращении эпидемии ВИЧ в США представили исследователи из Блумбергской школы государственной медицины при Университете Джонса Хопкинса и Женской больницы Бригхэма. Эксперты учитывали влияние государственных программ на борьбу с эпидемией. Национальная стратегия борьбы с ВИЧ / СПИД (NHAS) предполагает, что к 2020 году 90% людей с ВИЧ будут знать о своем заболевании. Также 90% больных будут получать необходимую медицинскую помощь, а 90% пациентов, получающих антиретровирусную терапию, добьются сокращения вирусной нагрузки.
К 2025 году все три показателя должны достигнуть уже 95%, предполагает программа NHAS. В новом отчете американские ученые утверждают, что если обе цели будут достигнуты, то число новых случаев инфицирования ВИЧ в США сократится на 46% — с 39 000 в 2013 году до 20 000 в 2020.
Открыта универсальная формула победы на выборах
Число смертей, вызванных ВИЧ, также станет меньше на 24% — с 16 500 человек в 2013 году до 12 522 в 2025. К этому же времени из 100 000 ВИЧ-инфицированных людей болезнь станет причиной смерти лишь 1025 человек, сообщает Science Daily со ссылкой на исследование в журнале American Journal of Preventive Medicine.
Впервые достигнута прямая контрфактическая квантовая коммуникация
Снизить вирусную нагрузку в будущем поможет не только комплекс лекарств, но и вакцина. Экспериментальная прививка помогла снизить вирусную нагрузку у пяти пациентов с ВИЧ, а один из них смог обходиться без таблеток в течение семи месяцев. Для борьбы с вирусом также используют антитела, генное редактирование и клеточную аутофагию.
После того как 25 лет назад была внедрена комбинированная антиретровирусная терапия, стали говорить об успешном лечении ВИЧ-инфекции. Но, несмотря на лечение, возбудитель сохраняется в организме человека, встраивается в геном человеческих клеток, и, как только прием лекарств прекращается, ВИЧ начинает вновь размножаться. Поэтому эти лекарства нужно принимать всю жизнь, что неудобно и дорого, да и к тому же все они имеют и неприятные побочные эффекты.
При нарушении режима приема лекарств развивается устойчивость (резистентность) ВИЧ к используемым препаратам, и такие устойчивые варианты ВИЧ начинают распространяться, поэтому постоянно надо создавать новые лекарства. Для того чтобы следить за появлением новых, в том числе резистентных форм ВИЧ, в Центральном НИИ эпидемиологии Роспотребнадзора создана система слежения за резистентностью ВИЧ, создаются новые диагностические системы, которые позволяют своевременно выявлять и распознавать устойчивые формы, менять схемы лечения у отдельных пациентов и планировать будущие закупки новых лекарственных препаратов.
Все эти сложности заставляют продолжать поиск лекарств, которые излечивали бы ВИЧ-инфекцию полностью.
Под полным излечением подразумевается исчезновение способного к размножению ВИЧ из человеческого организма, удаление его генов из генома человеческих клеток. Диагностические системы, разработанные в ЦНИИ эпидемиологии Роспотребнадзора, уже позволяют выявлять встроенные гены ВИЧ, что открывает дорогу для поиска новых методов лечения.
Одним из перспективных направлений терапии ВИЧ-инфекции является редактирование генов – то есть их исправление, заключающееся в удалении или блокировании встроившегося в геном человека гена ВИЧ. Одну из подсказок, как это сделать, дали вирусы, поражающие бактерии – их называют бактериофагами. С их помощью люди пытаются лечить некоторые инфекции, вызванные устойчивыми к антибиотикам бактериями.
А у бактерий, в свою очередь, есть специальная система, которая чистит их гены от чужеродных нуклеотидов бактериофагов. Именно эту методику мы можем использовать для лечения вирусных заболеваний, то есть редактировать с ее помощью гены человека.
У нас в России есть ученые, которые занимаются разработкой подобного лечения. В ЦНИИ эпидемиологии Роспотребнадзора работает группа, которая занимается подобными исследованиями, и их научные результаты будут скоро опубликованы.
Но в генной терапии есть и свои сложности: перенос генов обычно делается при помощи относительно безопасных вирусов, но при вмешательстве в гены могут быть непредвиденные осложнения, поэтому требуются длительные эксперименты на животных. Сейчас их довольно сложно организовать, так как воспроизвести ВИЧ-инфекцию человека можно только на шимпанзе – а их осталось очень мало. Поэтому использовать этих животных для опытов неэтично, их необходимо беречь и размножать.
Хотя эксперименты на этих мышах дорогие, самые большие затраты будут связаны с проведением клинических испытаний новых лекарственных средств на людях. Эти испытания состоят минимум из четырех этапов, длящихся до пяти лет и более. В них должны участвовать сотни добровольцев. Общая стоимость таких испытаний составляет десятки миллионов долларов.
Все это значительно затрудняет испытания новых методов лечения, однако в случае их успешного завершения человечество сможет избавиться от болезни, которая уже унесла 40 миллионов жизней.
Технология пересадки стволовых клеток является довольно сложной и дорогостоящей, в разных странах обходится от 50 тыс. до 200 тыс. долларов, но самую большую проблему составляет подбор подходящего донора, так как в этом случае недостаточно совпадения группы крови пациента и донора, необходима проверка совместимости по очень большому числу тканевых структур.
В последнем случае, третьем, случае излечения от ВИЧ-инфекции женщины из Нью-Йорка использовалась смесь стволовых клеток, взятых от двух доноров: близкой родственницы и человека, имеющего врожденную невосприимчивость к ВИЧ-инфекции.
Излечившаяся женщина – афроамериканка, пуповинные стволовые клетки были взяты у ее родственницы, в то время как донор устойчивых к заражению клеток был белый, предки которого несомненно происходят из Северной Европы. Его невосприимчивость обусловлена тем, что на клетках нет одного из рецепторов, к которым присоединяется ВИЧ.
Разумеется, особенно сложно найти такого донора, который подходил бы по генам совместимости и был бы к тому же невосприимчивым к инфекции. Людей, полностью невосприимчивых к ВИЧ, лишь только около 1% среди населения Европы, включая Россию, причем этот ген чаще встречается на севере континента и постепенно исчезает по мере приближения к югу.
Хотя такой метод лечения вряд ли может быть проведен у 40 млн людей, ныне живущих с ВИЧ, даже один позитивный результат показывает, что излечение в принципе возможно, но надо искать новые, более доступные подходы.
— Почему в 80-е вы решили посвятить себя именно этому заболеванию?
— К этому времени я уже 21 год потратил на учебу, окончил мединститут, занимался разработкой вакцинных препаратов, защитил диссертацию по иммунологии, потом еще занимался эпидемиологией. Я был достаточно широко образованным специалистом в области инфекционных болезней. И в это время как раз появилась новая болезнь, которую сначала рассматривали, как чисто иммунологическую — ее и назвали синдромом приобретенного иммунодефицита.
Только где-то в конце 1983 года для специалистов стало очевидным, что это инфекционное заболевание. И я по своему образованию как раз наиболее подходил.
Задание было выяснить: есть ли ВИЧ/СПИД в России? Насколько он угрожает стране? Институты иммунологии, вирусологии и наш эпидемиологии — все мы занялись этой проблемой. Иммунологи искали людей с иммунодефицитом, вирусологи пытались вирус выделить.
Руководитель центра по борьбе со СПИДом Вадим Покровский во время пресс-конференции, 26 февраля 1997 год
— Была ли возможность обмениваться научными разработками с западными учеными?
— Тогда же не было электронных средств, поэтому все распространялось по почте, в журналах. Можно было все журналы найти только в Медицинской и Ленинской библиотеках. Там тоже пришлось довольно серьезно поработать.
Работать мы начали в конце 1984 года. Обследовали на иммунитет 200 тыс. подозрительных пациентов с иммунодефицитом, нашли несколько детей, вроде бы похожих на СПИД, но ВИЧ у них не было. В Институте Гамалеи был очень большой архив сывороток — они стали их проверять на антитела, 200-300 тыс. анализов сделали, и нигде не нашли присутствия вируса. Поэтому была удивительная ситуация, что вроде бы во всем мире есть, а в России пока нет ВИЧ.
Потом пошли заявления, что СПИД — болезнь американских гомосексуалов. А поскольку у нас гомосексуализм уголовно наказуем и запрещен, нам эта болезнь не грозит, примерно так заявляли некоторые.
Здесь неожиданно, как это всегда бывает, в соседнюю лабораторию вдруг принесли материал от одного больного африканца — и оказалось, что у него вирус иммунодефицита и клиника СПИДа. Это был конец 1985 года.
Он приехал из Южной Африки, чтобы учиться в Школе профсоюзного движения. Здоровый такой парень — воевал в Южной Африке против белых. У него было очень много половых контактов в разных странах. Но на гомосексуала он никак не подходил. После этого наша группа обследовала всех иностранных студентов в Москве — обнаружили еще около 50 человек из разных стран, инфицированных ВИЧ, но не больных СПИДом.
И только в конце 1987 года, когда я читал лекцию в одном медучреждении, одна совсем молодая ординатор вдруг решила, что под мое описание больных как раз подходит пациент из ее клиники. Хотя начальство посмеялось, ей все-таки удалось убедить показать этого больного нашим специалистам. Оказалось, что он действительно болен ВИЧ-инфекцией, у него была саркома Капоши – одно из проявлений СПИДа. Он и считается нашим первым пациентом. Он был гомосексуален и тоже оказался связан с Африкой.
Старший научный сотрудник лаборатории, кандидат медицинских наук Вадим Покровский (справа) и младший научный сотрудник Алексей Плецитный отвечают на анонимные звонки в ЦНИИ эпидемиологии, 1 июня 1987 года
Роман Подэрни/ТАСС
Пять лет назад у него были симптомы ОРЗ и краснухи – это была острая стадия ВИЧ-инфекции. Она проходит через несколько месяцев или даже несколько дней. Но вирус никуда не уходит — в течение многих лет развивается иммунодефицит.
За это время у него было порядка 25-27 половых партнеров. Мне пришлось тогда их всех искать по России.
Из них пять оказались инфицированными, один был донором, от него перелили кровь пяти людям — они тоже заразились. От одной из заразившихся женщин заразился муж. От одного ребенка из-за нарушений противоэпидемического режима в больнице заразился подросток. Потом этот ребенок, заразившийся в больнице, вырос, заразил трех девушек. В общем, образовалась целая цепочка.
Показали начальству — все поняли, что наша страна подвергается риску. Причем в цепочке оказались не только гомосексуальные, но и гетеросексуальные пары, и даже внутрибольничный случай передачи ВИЧ зафиксирован.
Вот после этого в стране началась действительно массовая работа по борьбе с ВИЧ. Начали проверять всю донорскую кровь.
В конце 1988 года мы выявили женщину-донора в Элисте, в Калмыкии. Что было очень удивительно, у нее не было никаких актов риска. Муж был не инфицирован. Единственное: она лежала в больнице еще со своим ребенком, и недавно он умер от какого-то септического заболевания.
И тут же выявили ребенка, который тоже лежал в этой больнице в одной палате с умершим ребенком вот этой женщины-донора. Здесь я уже опять все раскручивал, проводил эпидемиологическое расследование. Это почти такое детективное действие. Но поскольку пути передачи ограничены, вряд ли ребенок мог половым путем заразиться. Кровь чуть ли не всех доноров в Калмыкии обследовали – никто не заражен оказался.
Значит что? Наверное, больница. Я запросил материалы от всех детей, которые лежали в одно время с этими двумя, и к ужасу оказалось, что из 13 сывороток 4 оказались положительными — стало ясно, что это внутрибольничный очаг передачи. То есть надо срочно ехать в Элисту, поднимать документы, выявлять всех детей, которые лежали в этой больнице в течение года, всех их обследовать, устанавливать кто с кем лежал в одной палате. Заражено оказалось порядка 70 человек, которые побывали в этой больнице.
Медработники выезжают к жителям города, чьи дети могли контактировать с зараженными ВИЧ в стенах больницы, Элиста, 4 февраля 1989 года
Константин Тарусов/ТАСС
Позже выяснилось, что в мае 1988 года там умер ребенок тоже от СПИДа, у него оказался инфицированный отец и мать. То есть вирус передался от отца матери, а мать передала ребенку. Сам этот мужчина еще в 1981 году служил во флоте, и они несколько месяцев стояли в Конго в порту. Страна была бедная, женщины могли заработать только проституцией. И стоимость услуг сексуальных была очень низкой, так что наши солдаты могли себе позволить. Так и заразились.
Получилось, что не только иностранцы, но и наши граждане, которые работали за рубежом, привезли вирус в СССР.
Но мы не можем сказать, что этот мужчина был нулевым пациентом — по-видимому, их было несколько.
— И какая была реакция руководства на все это?
— Мы все начальству доложили. И тогда глава Минздрава Евгений Чазов объявил о создании системы центров по борьбе со СПИДом. Теперь уж точно было ясно, что заболеть могут не только гомосексуалы американские, а все.
Недолгое ощущение успеха
— С того момента, как началась информационная кампания, как стремительно развивалась эпидемия в России?
Если в 1989 году было 30 тыс. наркопотребителей в России, то к середине 90-х уже стали говорить о 2-4 млн потребителей. И вот в эту группу попал вирус. А если они пользуются одним шприцем, то крови, остающейся в шприце, достаточно, чтобы заразить следующего, кто этим шприцем воспользуется. То же происходило в Элисте, только в меньших масштабах: сестры иногда пользовались одним шприцем, чтобы быстрее сделать работу.
— Но ведь тогда люди уже понимали, что вирус через кровь передается?
— Да, но только не наркоманы. Как только вирус попал в их среду, он стал моментально распространяться. И где-то в 2001 году был пик – 87 тыс. случаев за год. Началась страшная эпидемия.
И ведь если человек заразился ВИЧ, он так и останется зараженным всю жизнь. Коронавирус – кто-то выздоровел, кто-то умер, но заболевание проходит, вирус исчезает. А ВИЧ нет. Человек может чувствовать себя хорошо до 20 лет и больше, но быть инфицированным, заражать своих партнеров.
Люди безответственные, у них очень много половых партнеров, поэтому у нас где-то в середине 2010-х стала преобладать половая передача: причем не гомосексуальная, а гетеросексуальная.
И вот по последним данным, у нас примерно 60% новых случаев – передача половым путем от мужчины к женщине, от женщины к мужчине. Наркоманы — 35%-40%, а вот мужской однополый секс — примерно 1-2% новых случаев.
— Но в обществе сохраняется представление о том, что это все-таки болезнь геев, наркоманов?
— К сожалению, да. При этом опасность для всех намного выросла. Причем у нас есть другие неправильные представления: например, о том, что ВИЧ передается при случайных половых контактах.
Выяснилось, что он не так часто передается в принципе, поэтому бывает, что одного контакта как раз и недостаточно. А вот если люди живут год-два вместе — как раз в таких случаях происходит передача вируса.
Когда появится препарат, полностью уничтожающий вирус
— Как с 80-х развивалась терапия: как лечили людей тогда и как сейчас?
— Первого больного мы лечили противовирусным препаратом отечественного производства — азидотимидином. Он показал довольно выраженную эффективность. Наш пациент первый со СПИДом прожил еще 5-6 лет после диагноза — это довольно много.
Отделение ВИЧ-инфицированных в московском роддоме, 1 января 1990 года
Валерий Христофоров/ТАСС
— Чем еще лечили?
— В основном, разными противовирусными препаратами, потому что очень скоро выяснилось, что все эти хваленые иммуностимуляторы, иммуномодуляторы никакого влияния на состояние больных СПИДом не оказывают. Даже ухудшают часто.
Оказалось, что эффективны только противовирусные препараты. Они сначала подавляют вирус, он перестает воздействовать на иммунную систему, и даже она восстанавливается. Даже больные СПИДом люди восстанавливают свои трудовые возможности.
Но этого вот достигли только в конце 90-х годов, когда догадались лечить не одним противовирусным препаратом, а тремя-четырьмя. И сейчас это основной метод терапии. Потому что если брать препарат один, он пару месяцев оказывает эффект, но потом развивается устойчивость вируса. А если давать три-четыре препарата — сейчас, правда, иногда и двух достаточно — то они подавляют размножение вируса полностью.
Он не размножается, поэтому не формируются резистентные формы. И человек может прожить до глубокой старости.
У нас один пациент, очень известный артист, заразился в конце 80-х, а в 1997-м у него развился СПИД. Мы его начали лечить одного из первых этим методом, как мы называли его, высокоактивной терапией. Он прожил еще 20 лет, и умер не от СПИДа, а от инфаркта. И это сейчас совершенно обычное дело.
— Лечат сейчас отечественными препаратами?
— Большая часть препаратов разработана за рубежом, но копии этих препаратов, дженерики, производятся и в России. Но я должен сказать, что это уже не очень перспективный путь, потому что эти препараты блокируют ферменты вируса, но не убивают его.
Сейчас на подходе совершенно другая группа препаратов – это генотерапия. Почему не удается вылечить ВИЧ-инфекцию? Потому что вирус внедряется в геном клетки человека. Препараты не дают ему выйти. Но как только они отменяются, вирус опять начинает продуцировать новые свои частицы, они атакуют опять иммунные клетки, и начинается развитие иммунодефицита. Поэтому главное сейчас – это найти способ полного излечения. Задавить вирус, который находится внутри генома клетки.
— Близки ученые к этому?
— Да, разработок очень много — их тестируют на животных.
Некоторые препараты из этой группы уже испытывают на пациентах, но, конечно, еще понадобится 5-10 лет, прежде чем они будут доступны всем пациентам по всему миру. Но не раньше, к сожалению.
— Как эпидемия ВИЧ развивалась в России в год пандемии коронавируса?
— Гораздо меньше людей приходило на обследования — лаборатории, которые обычно на СПИД проводили анализы, работали на коронавирус. Врачей тоже сняли всех на борьбу с коронавирусом. В прошлом году только 60 тыс. новых случаев выявили, годом ранее 80 тыс., а еще два года назад даже до 100 тыс. новых случаев доходило. Поэтому я не исключаю, что в следующем году может небольшой подъем быть. Будут выявлять тех, кого не выявили в 2020, 2021 году.
Но как бы то ни было, цифры очень большие — в Германии только 1,5 тыс. случаев за год, а у нас 60 тыс.
Мне кажется, проблема в том, что у нас нет активной кампании по предупреждению новых случаев. Да, 99,3% бюджета — а мы тратим на борьбу со СПИДом порядка 65 млрд в год — расходуется на диагностику и лечение. В то время как на предупреждение новых случаев — буквально копейки, несколько сот миллионов на Россию. И большую часть тратят на профилактику — призывы пойти на тестирование. То есть получается замкнутый круг: мы не предупреждаем новые случаи ВИЧ, а только их диагностируем и лечим.
Где-то лет пять назад такая агрессивная была риторика, что телевидение даже отказывалось давать рекламу презервативов, потому что боялось общественного осуждения. Сейчас уже появилась реклама вечером, немножко удалось переломить ситуацию. Поэтому приходится вот даже за такие простые вещи бороться.
— Помимо защищенного секса, в каких еще вопросах надо быть бдительными?
— При тех же медицинских процедурах. Понятно, что пациент не всегда может уследить, какими инструментами пользуются медработники. Проследите, вскрывают ли при вас одноразовые расходники. То же касается всех косметических и стоматологических процедур.
Все эти организации коммерческие, они в целях сокращения расходов могут и дезинфекцию не провести, и воспользоваться одной иглой повторно.
Развитием генетических технологий Россия пока похвастать не может. Проектов, связанных с внедрением в лечебную практику приемов редактирования ДНК, в нашей стране считанные единицы. Один из них мы сегодня представляем. Вполне реально, что лет через пять будет завершена разработка уникальной технологии генной терапии, позволяющей полностью вылечить пациента, больного ВИЧ. И работают над ней петербургские ученые.
Новость эта весьма актуальна, ибо сегодня Россия уже находится на критической грани: число ВИЧ-инфицированных превышает один миллион человек, то есть заражен 1% взрослого населения. Показатели такие же, как и в США, где все началось гораздо раньше.
Вирус давно вышел за границы групп риска. 90% инфицированных в мире – обычные люди, чаще всего 30 – 40-летние, традиционной сексуальной ориентации, не наркоманы. Из-за того что инфекция протекает скрытно и вирус, попав в организм, не дает о себе знать порой и 10, и 15 лет – все эти годы человек может при половых контактах передавать его другим людям.
Но сам по себе вирус, хотя и остается хронической на всю жизнь инфекцией, не убивает человека. Убивают осложнения. Поэтому врачи говорят не о лечении ВИЧ, а о способах коррекции вызванного вирусом иммунодефицита.
Для этого есть лекарства, которые помогают иммунной системе устоять. Таблетки контролируют вирус, он перестает размножаться в организме. Терапия эта пожизненная, но она позволяет лишь сдерживать скорость развития заболевания: если прервать лечение, осложнения не заставят себя ждать. К тому же и сами препараты дают серьезные побочные эффекты.
Вот почему с того самого момента, как ВИЧ был впервые обнаружен, ученые поставили перед собой задачу найти метод полного излечения. Создавали все более совершенные лекарства, исследовали. Открытие произошло, как это обычно бывает, случайно.
Американский вирусолог Дэвид Балтимор обнаружил фермент, названный им обратной транскриптазой (ревертазой). Тем самым он опроверг одну из догм молекулярной биологии, которая гласила, что генетическая информация течет однонаправленно от ДНК к РНК и белкам. Открытие обратной транскриптазы показало, что генетическая информация может передаваться двунаправленно между ДНК и макромолекулой РНК, что позволяет вирусам встраивать свой генетический материал в клетки. Так открылась возможность генной инженерии – генной терапии. За это открытие Балтимор (совместно со своими коллегами Ренато Дульбекко и Хоуардом Темином) в 1975 году стал лауреатом Нобелевской премии по медицине.
Как же это происходит в случае ВИЧ?
Тогда и возникла идея: а нельзя ли врожденную невосприимчивость одних использовать в лечении других? Первый такой эксперимент около десяти лет назад провел доктор Геро Хюттер в клинике Шарите в Берлине. Кроме ВИЧ-инфекции у пациента был еще и лейкоз, что случается часто, и больному требовалась пересадка костного мозга. Врачи использовали этот шанс: выбрали донора, невосприимчивого к ВИЧ, от которого и пересадили больному клетки костного мозга. ВИЧ-инфекция у того исчезла. Этот эксперимент показал, что в принципе для излечения достаточно убрать с поверхности клеток крови рецептор CCR5, который вирус использует для проникновения.
Казалось бы, вот оно – решение проблемы. Но, увы, повторить берлинский опыт не удавалось много лет. Пересадка костного мозга – метод дорогой, сложный и крайне рискованный. Много осложнений возникает после трансплантации, ведь чужеродные клетки должны еще прижиться в организме больного. Да и в любом случае такого донора надо подбирать очень тщательно по множеству критериев.
ФОТО из личного архива М. О. Поповой
О том, как развивались события дальше, рассказывает М. О. ПОПОВА, врач-гематолог из Первого медицинского университета им. Павлова. Марина Олеговна – сотрудник НИИ детской онкологии, гематологии и трансплантологии им. Р. М. Горбачевой, координатор нового проекта, его вдохновитель и активный двигатель:
– Действительно, сама по себе идея очень интересная. Дело за технологией, которая позволит все это осуществить.
– Я гематолог, давно занимаюсь трансплантацией костного мозга и знаю, как осуществить редактирование ДНК, чтобы получить принципиально новый метод лечения. Мы как раз сейчас заняты его разработкой. Конечно, можно было сидеть и ждать, когда какая-нибудь крупная фармацевтическая компания разработает такой метод, потом придет к нам, врачам, и скажет: вот, покупайте! Но зачем ждать?
Нам в НИИ Горбачевой представился шанс: наши коллеги из Гамбургского университета, с которыми мы давно сотрудничаем, запатентовали инструмент редактирования ДНК для внесения мутации в ген CCR5 любых клеток – так называемые генетические ножницы. Этот патент – своего рода краеугольный камень, позволяющий привлечь финансирование и создать метод, который мы задумали.
– Но для этого нужен серьезный инвестор. Пока желающих вкладывать средства в науку, как известно, не так много.
Между стартапом и университетом имеется долгосрочное партнерство, оформленное в виде договора о сотрудничестве, что является хорошим примером государственно-частного партнерства. Компания получает коммерческое развитие технологии, а университет – развитие научного направления, опыт, публикации, научный продукт. В будущем договор будет расширен на этапе проведения клинического исследования – университет станет местом, где впервые в нашей стране редактирование генома применено у человека.
– На какой стадии проекта вы сейчас находитесь?
– Нам удалось решить сложнейшую научную задачу: создан эффективный и безопасный протокол редактирования гена CCR5 в гемопоэтических стволовых клетках. Удалось достичь не только высокой точности этой процедуры, но и немалой эффективности в 70 – 90%, а в отдельных экспериментах бывало и 97%. Ряд решений, которые лежат в основе такого результата, – это наше ноу-хау. Кстати, если судить по опубликованным работам, то у зарубежных научных групп эффективность варьируется в пределах от 30 до 90%.
– Пока идут только лабораторные исследования или вы уже продвинулись к человеку?
Таким образом, проект уверенно вышел на стадию доклинических исследований. Их мы будем проводить совместно с Национальным медицинским исследовательским центром онкологии им. Н. Н. Петрова.
В НМИЦ уже много лет существуют отдел онкоиммунологии и лаборатория, где производятся клеточные противоопухолевые вакцины. Там активно занимаются трансплантацией костного мозга у взрослых и детей. Мы у себя в НИИ им. Р. М. Горбачевой довели исследования до высокой эффективности в лаборатории, а работу с донорами – для получения продукта в большом формате – проводим уже на базе НМИЦ на специальном оборудовании.
– Когда примерно планируете начать клинические исследования?
– Планируем, что следующие этапы доклинической разработки и проведение клинических исследований будем проводить совместно – Первый мед, НМИЦ им. Петрова в сотрудничестве с Университетом Гамбурга. По нашим прикидкам, клинические исследования начнутся в 2022 году. При подтверждении безопасности и эффективности нашего метода можно ожидать, что применять его на практике начнут где-то в 2025 году.
Сложно, конечно, в настоящее время все точно рассчитывать, учитывая пандемию коронавируса, которая вносит свои коррективы, а также проблемы, которые естественным образом возникают в таких высокотехнологичных и инновационных разработках. Но мы смотрим в будущее с оптимизмом.
Если технология успешно пройдет клинические испытания, ее применение избавит от пожизненной антиретровирусной терапии многих ВИЧ-пациентов. Более того, появится надежда на создание нового класса генетических лекарств для лечения других ранее неизлечимых заболеваний, для спасения десятков тысяч жизней.
СПРАВКА
Что такое генетические ножницы?
Любой живой организм состоит из клеток, в каждой из которых свернута в клубок ДНК – двойная спираль генетического кода. У человека спираль – это две цепочки информации длиной по три миллиарда звеньев, накопленных нашими предками за миллионы лет эволюции.
Эта технология произвела настоящую революцию в биологии и медицине. Она уже используется для разработки методов лечения онкологических и глазных заболеваний. А в будущем, как надеются ученые, она сможет полностью избавить человечество и от целого ряда наследственных.
Читайте также: