Ужасны молодцы мои когда ядреная чесотка
Обновлено: 05.05.2024
Прощай, немытая Россия,
Страна рабов, страна господ,
И вы, мундиры голубые,
И ты, им преданный народ.
5 Быть может, за стеной Кавказа
Сокроюсь от твоих пашей,
От их всевидящего глаза,
От их всеслышащих ушей.
Пардон, Михаилу Юрьевичу. Разумеется. ( Столько раз судился с этим клоуном, юрием михайловичем , (лужковым). его конторами, типа Главмостройсервис или ТД Главмосстрой даже сейчас попутал.
Выхожу один я на дорогу;
Сквозь туман кремнистый путь блестит;
Ночь тиха. Пустыня внемлет богу,
И звезда с звездою говорит.
В небесах торжественно и чудно!
Спит земля в сияньи голубом.. .
Что же мне так больно и так трудно?
Жду ль чего? жалею ли о чём?
Уж не жду от жизни ничего я,
И не жаль мне прошлого ничуть;
Я ищу свободы и покоя!
Я б хотел забыться и заснуть!
Но не тем холодным сном могилы.. .
Я б желал навеки так заснуть,
Чтоб в груди дремали жизни силы,
Чтоб дыша вздымалась тихо грудь;
Чтоб всю ночь, весь день мой слух лелея,
Про любовь мне сладкий голос пел,
Надо мной чтоб вечно зеленея
Тёмный дуб склонялся и шумел.
Люблю отчизну я, но странною
любовью!
Не победит ее рассудок мой.
Ни слава, купленная кровью,
Ни
полный гордого доверия покой,
Ни темной старины заветные преданья
Не
шевелят во мне отрадного мечтанья.
Но я люблю — за что не знаю сам? —
Ее
степей холодное молчанье,
Ее лесов безбрежных колыханье,
Разливы рек ее
подобные морям.. .
Просёлочным путем люблю скакать в телеге,
И, взором
медленным пронзая ночи тень,
Встречать по сторонам, вздыхая о ночлеге,
Дрожащие огни печальных деревень;
Люблю дымок спалённой жнивы,
В
степи ночующий обоз,
И на холме средь желтой нивы
Чету белеющих берёз.
С отрадой многим незнакомой
Я вижу полное гумно,
Избу, покрытую
соломой,
С резными ставнями окно;
И в праздник, вечером росистым,
Смотреть до полночи готов
На пляску с топаньем и свистом
Под говор
пьяных мужичков.
Что ты вьёшся чёрный ворон
Над моею головой
Ты добычи не дождёшься, чёрный ворон
Я не твой
"Последний сын вольности" одно из любимых.. .
И долго билися они
И долго ожиданья страх
блестел у зрителя в глазах
Но витязя младого дни
уж сочтены на набесах. .
Дружины радостно шумят
И бросил князь довольный взгляд
Над не приклонной головой
Удар спустился роковой
Вадим на землю тихо пал,
Не посмотрел не простонал.
Он пал в крови и пал один
ПОСЛЕДНИЙ ВОЛЬНЫЙ СЛАВЯНИН.
Лермонтов был человеком истероидного типа, всё время со всем ссорился и истерил. Отсюда и его мировосприятие, и закономерная гибель.
Хотя стихи писал хорошие, когда без политической экзальтации.
Юрию Михайловичу. Ну тогда любимое : "Буря мглою кроет небо! "
Почему неожиданно. Для кого?? ? Ещё со школы люблю стихотворение "Узник". А вообще-то многое нравится. И Лермонотовские места посещала- Тарханы, Пятигорск. а вообще-то в последнее время понравилось исследование о том, что Лермонтов входил в первый отряд спецназа ( и это факт неоспоримый!! ) России.
1814-1841г. г. , отчего ж неожиданно? Все, что написано М, Ю, Лермонтовым мне близко, а люблю; "К*", "Я не хочу, чтоб свет узнал. " "Нет, не тебя я пылко так люблю,, " Лирику.
М-да.. . Это попытка соригинальничать или просто
необразованность?
А у Лермонтова мне больше всего нравится "Парус".
Спутаное сознание, истерическое поведение, сутяжничество в дополнении итд.. . Печально, Максим.
Это тебе от Михаила Юрьевича
,,Замолкли звуки чудных песен,
Не раздаваться им опять:
Приют певца угрюм и тесен,
И на устах его печать., ,
неожиданно? А ты как хотел.
Март сегодня выдался теплым,
Вспомню я дни рожденья живых,
И не буду немым и покорным,
За тебя получив вновь под дых…
За тебя, моя славная Родина,
За тебя ни за что, ни про что,
Мне открыла сегодня, уродина,
Свое, быдла, тупое лицо. .
Словно вновь в 41 – ом, проклятом,
Сапогом мне в лицо – Ну, вставай,
Полицай в пиджачишке помятом,
Э, вставай, коммунист, айнс, цвай, драй. .
Я не буду сейчас торопиться,
Кинув в харю хмельное словцо,
Мне ведь, братцы, еще, блин, жениться…
Не поверите, то то оно…
Тычет ствол карабина в затылок
Мне владелец Сургутнефтегаза,
Рядом балка …и много тропинок
Получи…. бляха муха…. все сразу !
И в горло я успел воткнуть и там два раза провернуть моё оружие. Он взвыл.
Повесы загремели вдруг,
Вскочили, ринулись, и с двери
Слетел как раз железный крюк.
Держись, отважная красотка!
Ужасны молодцы мои,
Когда ядреная чесотка
Вдруг нападает на хуи.
На книжные прилавки города Иваново легли издания русской классической литературы эротического содержания. Немедленно начался скандал с привлечением прокуратуры. Пушкина и Лермонтова еле-еле спасли от позора
Результат: издатели не установлены – их выходные данные в поступивших в продажу книгах отсутствуют, пишет "Газета". Прокуратура Фрунзенского района возбудила уголовное дело по статье "Незаконное распространение порнографических материалов или предметов".
Есть такие люди, которых обычно в деле расследования подобных инцидентов привычно кличут "инициативной группой". В Иваново прокурорская проверка была инициирована именно такой группой граждан. Они себя называют "искоренителями порнографии". Факт продажи таких изданий, как "Стихи для взрослых" Александра Пушкина и Михаила Лермонтова, "Русские заветные сказки" Александра Афанасьева, "Запретные плоды раздумий и поэтических фантазий" Козьмы Пруткова, сборников "Русский "эротический фольклор" и "Нежная ночь любви" истцами трактуются как откровенная похабщина. По мнению ивановских борцов с порно, продавая их, книготорговцы и издатели нарушили сразу два закона: как федеральный, так и закон Ивановской области, согласно которому эротическая литература должна продаваться в местах, недоступных для детей и подростков, и каждое издание должно быть обернуто в целлофановую обложку.
Мне так кажется, что Пушкин с Лермонтовым, как и Афанасьев с Прутковым и Барковым переживут и целлофан, и места, почти недоступные подросткам. Особенно, доложу вам, во времена разгула Интернета, который сужает места, недоступные подросткам, до Государственной думы и парадного входа в Кремль. Лучше всего принять закон, чтоб Рунет с его излюбленным словом "секс" в поисковиках вообще не отсвечивал на российских просторах.
Однако мы о книгах. Больше всех возмутился подобной книгопечатной продукцией лидер рабочей фракции ивановского отделения Российской объединенной промышленной партии поэт Владимир Черкашов. "В этих, с позволения сказать, стихах в каждой строчке – исключительно слова на буквы Ж, Б, Х. А в сборнике "Русский эротический фольклор" на каждой второй странице проиллюстрированы все виды секса: анальный, групповой, секс с животными, даже с трупом! – возмущается поэт. – А ведь все это лежало в магазине самообслуживания. Я сам видел, как подростки открывали эту книгу и хихикали". Может, подростки хихикали над лидером фракции, наблюдающим за ними?
Но – будем справедливы к ивановскому поэту. Он категорически отказался причислять стихи Пушкина и Лермонтова к порнографии. "Мы пили, и Венера с нами сидела прея за столом. Когда ж вновь сядем вчетвером с б..дьми, вином и чубуками? и "Держись, отважная красотка! Ужасны молодцы мои, когда ядреная чесотка вдруг нападет на их х. " – это, по мнению поэта из промышленной партии, просто происки. "Я не верю, чтобы Пушкин или Лермонтов писали такие хулиганские стихи. Нет, они, конечно, писали, но в данном случае стиль не похож". Ему виднее, на то он и поэт.
Прокуроры не так самоуверенны, они предоставили решать специальной комиссии. "Там много матерных слов, причем они употребляются не как в нашей обычной жизни, а по прямому назначению", – объяснил председатель экспертного совета Александр Тарасов. "Русские заветные сказки" Александра Афанасьева специалисты незаконными не признали, причислив их всего лишь к русскому фольклору. Там, наверно, все как в обычной жизни.
Впервые я встретился с проститутками в городе Ленинграде, на Невском проспекте, в скверике у памятника русской императрице Екатерине Второй. Мне было неполных восемнадцать лет, я приехал в Ленинград и в первый же день пошел гулять по центральной улице города – Невскому проспекту. Был яркий солнечный день, десятки красивых девочек гуляли по проспекту, завихряясь в короткие очереди у кафе и ресторанов. Но я был по-студенчески беден и не мог пригласить ни одну из них ни в ресторан, ни в кафе, а потому, устав от бесперспективной прогулки, свернул в первый попавшийся скверик и сел на свободную скамью. Посреди сквера стоял высокий темно-зеленый памятник Екатерине Второй. Толстая похотливая баба с круглым порочным лицом и отвисшими медными щеками, знаменитая русская императрица, трахавшая своих офицеров, возвышалась над зеленью сквера, а под ней… Батюшки-светы! Только усевшись на скамью и опустив взгляд с русской императрицы на грешную землю, я увидел то, что поразило мое мальчишеское воображение.
Площадь сникла. Словно кончился выход талантливой солистки и на сцене опять продолжалось течение рутинного спектакля.
Я встал. Потной рукой сжимая в кармане единственную десятку, я уныло побрел по Невскому проспекту и в какой-то первой попавшейся закусочной заказал себе рюмку коньяка и апельсин. И сидя над дольками этого оранжевого апельсина, я дико, до злости, завидовал этому самоуверенному, красивому и богатому капитану дальнего плавания, который может вот так легко и насмешливо взять себе самую дорогую ленинградскую проститутку и в трехкомнатной капитанской каюте с мягкой мебелью и белым роялем иметь это сочное, развратное тело. Мое злое, разгоряченное воображение рисовало дразнящие картины их похотливой ночи на корабле, тихо качающемся в волнах ленинградской гавани…
Я допил коньяк, изжевал апельсин и побрел на Литейный проспект к трамвайной остановке, и тут, на трамвайной остановке, какая-то худенькая, озябшая от вечерней сырости пигалица попросила у меня сигаретку. Я отдал последнюю сигарету, чиркнул спичкой и взглянул ей в лицо. Ей было лет девятнадцать, синие глаза смотрели на меня в упор, испытующе.
– Пошли пешком, – сказал я решительно и взял ее под локоть.
– Побежали! – сказал я ей и потянул ее к ближайшей трамвайной остановке, но она вдруг сказала:
И, не убирая руки с моей талии, подвела меня к какому-то подъезду. Крутая обшарпанная лестница в шесть этажей. Моя хромоножка взбиралась все выше и выше, не отпуская моей руки, и я шел за ней, предчувствуя какое-то тревожное, недоброе событие, страшась его, но и стесняясь проявить свой страх. На последнем, шестом этаже она не задержалась, а повела меня еще выше, к короткой лестнице на чердак. Пыльный, захламленный чердак, освещенный сквозь разбитое чердачное окно отблеском уличных фонарей, – я остановился впотьмах, ожидая удара в челюсть или ножа в спину. Но что им брать с меня? А хромоножка, уверенно перешагнув через какие-то тряпки, повела меня еще дальше, в угол. Здесь, в углу, стоял какой-то старый, колченогий лежак, и она быстро легла на него и потянула меня к себе:
Пусть уходят в море роскошные лайнеры с роскошными пятидесятирублевыми блядями, пусть профессионально обученные кагэбэшные минетчицы сосут американские и французские члены, и пусть сама императрица Екатерина трахается с гвардейскими офицерами на царском ложе – я в этот момент уже не завидовал им и не променял бы ни на какую валютную блядь свою хромоножку. Ее неистовая сиреневая штольня, горячее дыхание, заломленные руки, пружинистое худенькое тело, сумасшедшие губы и беспутные ягодицы, ее крохотная грудь с упругими сосками и крепкие, хоть и неравные, ноги, ее бешеное вращение бедрами под моим Братом и мускулистые, емкие губы ее щели, сжимающиеся при выходе и расслабляющиеся при входе… Да, с тех пор я презираю секс за деньги, и какой бы роскошной ни была с виду проститутка, я всегда ей предпочту вот такую любовь – за последнюю сигарету, выкуренную на двоих.
Можно ли получить женщину за такую цену в какой-нибудь другой, кроме России, стране – этого я не знаю.
Глава 10
Оргии по-русски
… Держись, отважная красотка!
Ужасны молодцы мои,
Когда ядреная чесотка
Вдруг нападет на их ….
Они в пылу самозабвенья
Ни слез, ни слабого моленья,
Ни тяжких стонов не поймут.
Они накинутся толпою
… поднявши словно к бою
… нащупавши рукою,
И насмерть деву …
Я уже говорил, что я против свального греха. Однако и мне пришлось несколько раз принять участие в оргиях. Я имею в виду не банальные пьянки с групповым сексом, а нечто более колоритное, русское. Например, русскую баню.
Было это все в той же Горьковской области, на берегу великой и могучей реки Волги, но уже зимой, во время съемок многосерийного телевизионного фильма. Однажды обком комсомола пригласил нашу группу выступить перед колхозниками передового колхоза имени Гагарина. Был подан автобус к гостинице, и вот режиссер, несколько актеров и актрис, кинооператор и я в сопровождении двух секретарей обкома партии поехали с шефским концертом к ударникам сельского труда. Ехали долго – часа четыре. Плохая, заснеженная сельская дорога то пробивалась через лес, то выскакивала на забеленные снежные поля, но очень скоро стемнело дочерна, печальные красоты русской природы утонули во мраке, и казалось, что наш автобус никогда не доберется до этих ударников. Но два наших комсомольских лидера подбадривали нас:
– Ничего, ничего! Скоро приедем! Вы знаете, как вас ждут? Там вам такую встречу готовят!
Приехали наконец. Колхозная усадьба – огромная деревня – утопала в снегу и мраке, и только двери сельского клуба были освещены рыжими электрическими лампочками.
– Только недолго выступайте, – предупредили нас комсомольские вожди. – Минут двадцать. А потом поедем в одно место, не пожалеете! – И загадочно улыбнулись при этом.
В клубе местная молодежь лузгала семечки и глазела на хорошеньких актрис и малоизвестного актера. Во время выступления наши комсомольские гиды шептались о чем-то с руководителями колхоза и подавали нам из-за сцены знаки – мол, короче, быстрей, закругляйтесь.
Ну, мы закруглились – быстро отбарабанили каждый две минуты какой-то ерунды, рассказали о фильме, который мы снимаем, и о тех сериях, которые мы сняли раньше и которые все они уже видели, но, мол, вот мы теперь живьем перед вами – те, кто делает этот фильм, и вы можете посмотреть его еще раз. Киномеханик погасил свет, на экране пошли титры старой первой серии, а нас уже спешно грузили в тот же автобус, и вот опять мы катим куда-то в лес, к черту на кулички, проклиная в душе это идиотское путешествие в неизвестность.
А автобус, ведомый комсомольскими вождями, углублялся все дальше в какие-то уже почти таежные чащобы, пару раз буксовал, и мы уже боялись, что вообще заночуем в лесу, но наконец что-то мелькнуло впереди, какой-то одинокий свет, и скоро автобус вымахнул на берег мелкой речушки, а здесь, в окружении могучего елового и кедрового леса, стояли два дома – большие, крепкие, с ярко освещенными окнами, с дымком над трубами сельских печей и суетой прислуги.
Но актрисы и пожилой кинооператор идти в баню отказались, а мы – режиссер, молодой актер и я, – выпив изрядно, дали себя уговорить при хмельном условии, что и официантки будут с нами париться.
И вот – баня! Русская баня, натуральная, сельская. С темным предбанником, где рядом с деревянными лавками стоят ящики с жигулевским пивом, водка и жбан холодной воды, с просторной парилкой, жаркой печью, влажно-дубовыми полатями и березовыми вениками, отмоченными все в том же жигулевском пивке. Дебелая бухгалтерша – голая, с неожиданно ладной, хотя и полной розовой фигурой, – похотливо играя ягодицами, тут же плеснула на раскаленно-сизые камни несколько ковшей воды с пивом, и вся парилка заполнилась туманно-белесым паром; уже почти без стеснения входишь сюда голым и сквозь парной туман смотришь, чья еще фигура появится в затуманенном проеме двери. И смешно, весело наблюдать, как, сначала застенчиво прикрывая руками грудь и лобок, вошла одна из официанточек или, прикрыв двумя руками пах, вошел наш молодой актер, но уже через минуту все забывают о природном стыде и плещут друг на друга из шаек водой, стегают на лавке друг друга вениками, хохочут, подбавляют парку и выскакивают в предбанник пивка хлебнуть…
И когда после очередного цикла – парилка, прорубь, снежная ванна и снова парилка – все уходят в предбанник пить пиво, в бане остаются уже две пары – я и официанточка Зоя, а на другом конце нижней лавки – наш режиссер с дебелой бухгалтершей.
Бухгалтерша плеснула еще ковшик воды на горячие камни, чтобы туманно-парная завеса разделила нас, но и сквозь пар видно, как легла она под режиссером навзничь и он навалился на ее круглый мясистый зад и, оскальзываясь на мокрых ягодицах, приступил к работе. Но дальше наблюдать нам за ними некогда, я по своей привычке сел на лавке, усадил к себе верхом на колени мокрую, распаренную Зою, обнял руками ее влажную талию. Ее раскрытые ноги и сильные ягодицы смело, одним рывком прижали ее живот к моему так, что мой Брат тут же оказался целиком в ее теле, и она прижалась ко мне, чуть охнув от удовольствия, и замерла так, наслаждаясь и закрыв глаза, а ее мокрые длинные ржаные волосы касались моих рук. Так она сидела, не двигаясь. Я осторожно пошевелил ее бедра, отодвинул от себя почти силой, но она тут же надвинулась обратно, и тут возникла странная похотливая игра – я как бы отталкивал ее от себя, снимая с Брата, а она с силой надвигалась обратно, словно боясь выпустить его из себя, и скоро это превратилось в ритмическую скачку, и наши мокрые тела бились друг о друга сочными, влажными шлепками, и Зойка все увеличивала темп скачки, набирая скорость бешеного галопа. Право, я не ожидал такого темперамента в этой сельской двадцатилетней девчонке. Сжав зубы, шумно дыша, размахивая мокрыми прядями длинных волос, она вбивала в себя моего Братца с уже не управляемым мной неистовством, с бешенством близкого оргазма. И точно – через несколько секунд она кончила, издав протяжный полустон-полукрик, кончила и безжизненно сползла на мокрый пол и легла там на спину, распахнув усталые ноги и уже вялое, будто оплывающее тело.
А я с торчащим Братом остался сидеть на лавке. В стороне, на том конце лавки, трудился над бухгалтершей наш режиссер, а распахнутое тело молодой официантки с влажной грудью, с закрытыми глазами на курносом лице и рыжим лобком лежало у моих ног. В предбаннике был слышен смех, там травили похабные анекдоты, и уже вот-вот сюда должны были войти, но мой торчащий мокрый Брат требовал действия, и я, наплевав на все, безразличный к тому, что случится, когда сюда войдет вся компания, голой ногой поддел за бок лежащую Зою и перевернул ее. Она повиновалась легко и безжизненно, как ватная кукла, она просто перекатилась со спины на живот и теперь лежала ничком, отсвечивая в парном тумане мокрыми круглыми ягодицами. Я лег на нее, снизу подобрал руками ее плечи, ухватился за них и с силой всадил Брата в ее безжизненный зад. О, что тут случилось! Она взревела и взбрыкнулась подо мной, как проснувшаяся лошадь, она ждала всего, кроме этого, она, наверное, и не шевельнулась бы, если бы я ее трахнул стандартным способом, она, наверное, лежала бы подо мной безвольно-ватная, терпеливо дожидаясь конца, но – в задний проход! Этого она не ждала, конечно, и вряд ли пробовала когда-то. Она взревела от боли и страха, взбрыкнулась, рванулась в сторону, пытаясь сбросить меня, но мои руки цепко держали ее плечи, а Брат уже прорвался, уже утонул в ее ягодицах, и теперь оторвать его от них было невозможно никакой силой. Здоровая, крепкая сельская девка, Зоя все-таки приподнялась от пола на руках, повернулась на бок и, все еще крича и пристанывая, покатилась по полу, но я не отлипал от нее.
В эту минуту на ее крик в парилку ввалилась вся компания. И они увидели то, что потом со смехом обсуждали до нашего отъезда, – держа меня на себе, как неотлипающего наездника, Зоя на четвереньках доползла до табуретки, на которой стояло ведро холодной воды, и боком стукнула меня об эту табуретку, и ведро ледяной воды обрушилось на нас двоих, но и тут я не отлип от нее, а наоборот – от холода вцепился в нее еще крепче. Теперь она только подвывала и плакала, стоя на четвереньках и только тихо постанывая. Вокруг нас стояла вся компания, вплоть до режиссера и бухгалтерши, и хохотала, подначивая:
– Еще! Вот так! Засади ей! Во дает! В жопу! Еще! Катюха, а ну становись рядом, я тоже попробую! Ну как, Зойка? Ничего? Ты ж хотела артиста попробовать, ну и как? Терпи, он уже кончает…
Когда наконец я бессильно сполз с ее зада на пол, Зойка разогнулась, повернулась ко мне заплаканным лицом и со всей оставшейся силой закатила мне такую оплеуху, что, оскользнувшись на мокром полу, я отлетел к стенке и лежал там без сил, не вставая.
Новый взрыв хохота потряс баню. Я видел, что Зойка рвется ко мне, что ее держат, успокаивают, и слава Богу, что удержали, иначе она избила бы меня до крови. Но председатель колхоза – крепкий, кряжистый мужик – просто ухватил озверевшую от злости Зойку за волосы и через предбанник волоком вытащил голую на мороз, к проруби, – остудиться.
Читайте также: